А.В. Аксанов
Средневековые тюрко-татарские государства. 2009. № 1.
Крупнейшим событием первых лет правления Ивана III стала русско-казанская война 1467–1469 годов. В Московском летописном своде конца XV в. содержится пространная статья «О первои Казани» (ПСРЛ, 1949, с.279), благодаря которой в -исторической литературе конфликт получил название «первой казанской войны». Еще А.А.Шахматов предположил, что в основе указанной летописи лежит свод 1479 года (Шахматов, с.256-283). Позже он обнаружил свод 1479 г. в «чистом виде» – в Эрмитажном списке XVIII века (Лурье, с.122-167). Поэтому можно считать, что московский книжник буквально по горячим следам составил рассказ о казанской войне.
Летописный рассказ примечателен не только обилием известий – здесь отражена идейная направленность, придаваемая войне московским правительством. Создатель Московского летописного свода конца XV в. начал статью «О первои Казани», казалось бы, традиционно – с датировки: «В лето 6976. Съ вздвиженива дни» (ПСРЛ, 1949, с.279). Однако, если первая часть указанного предложения содержится практически во всех источниках, то вторая – «Съ вздвиженива дни» – уникальное известие великокняжеского летописания. Воздвижение Креста Господня – один из главных праздников православного календаря. История Крестовоздвижения была широко известна на Руси. Ее написал придворный Константина Великого Евсевий Кесарийский. По его словам, император собрался сразиться с Максенцием и обратился к богам. Перед походом Константин и его войско увидели «знамение креста с надписью: сим побеждай». Чудо склонило василевса к «истинной» вере и принесло победу над «нечестивым» врагом (Четыре книги …).
Русский книжник намеренно приурочил начало похода на Казань ко дню Воздвижения Креста Господня. Перед нами попытка летописца провести смысловые параллели между историей православного праздника и событиями «первой казанской войны». «Съ вздвиженива дни» – это словосочетание, с помощью которого автор придает конфликту религиозный характер, так как Крестовоздвижение было символом успеха в борьбе с нечестивыми иноверцами. Крест воздвигался священнослужителями «на четыре стороны: сначала на восток…» (Романенко, с.171). Именно в восточном направлении двигались московские войска, «воздвигая крест». Возможно, данная религиозная церемония служила дополнительным аргументом для привязки церковного события к мирскому.
Московский летописец сообщает о причине похода на Казань: «а позван был царевич от цареи Казанских, от Авдул-Мамона и от прочих, на царство лестью». «Он же (Касим. – А.А.) надеяся на них, а лести их не ведаа» (ПСРЛ, 1949, с.279). На первый взгляд, Касим представлен жертвой, а казанцы – льстивыми. Если размышлять, исходя из представлений современного человека, мало знающего Священное писание, то становится непонятной логика средневекового автора, который пишет, что казанцы обманом (лестью) позвали Касима «на царство».
С.М.Соловьев и Хади Атласи буквально восприняли слова летописца. По их мнению, Касим был обманут (Соловьев, с.65; Атласи). М.Г.Худяков говорил о промосковской партии в Казани, возглавляемой Абдул-Мамоном: часть аристократии была недовольна политикой хана Ибрагима и пригласила на трон Касима. В условиях войны Ибрагиму якобы удалось расправиться с промосковской партией и выступить против великокняжеской армии (Худяков, с.16-17). Однако данные источников не позволяют говорить о расколе в кругах правящей элиты ханства. Казанские князья, тяготеющие к Московскому двору – реальность конца XV века. Подобным образом известие летописца объяснили К.В.Базилевич, С.Х.Алишев и Д.А.Котляров: они приняли 1467 г. за дату появления в Казани московской партии (Алишев, с.33; Базилевич, с.66; Котляров, с.322).
На наш взгляд, слова летописца не следует понимать буквально. В сознании средневековых знатоков Священного писания нравственная характеристика «лесть» имела более глубокое значение. В.Н.Рудаков считал, «что такие качества как льстивость, использование лести…, должны были порождать у читателя достаточно четкие ассоциации с примерами нечестивого поведения вообще, а также с качествами нечестивых народов в частности» (Рудаков, с.51). В своих рассуждениях ученый опирался на библейские рассказы, где «нечестивым» народам обязательно приписывалась «лесть».
Возможно, московский книжник провел аналогию с ветхозаветными сюжетами. В Священном Писании некий «презренный» человек «лестью овладеет царством» (Дан, 11:12). Этот царь «войдет в согласие с отступниками», а его войска «осквернят святилище» (Дан, 11:31). И, что ближе всего к тексту Московского свода, «поступающих нечестиво против завета он (царь – А.А.) привлечет к себе лестью; но люди, чтящие своего Бога, усилятся и будут действовать» (Дан, 11:31). Библейское предсказание «привлечет к себе лестью» сбылось в произведении средневекового книжника: «позван был… лестью». В Московской летописи казанцы выступают «отступниками», «осквернителями святилищ» и «нарушителями
завета». Православные христиане, «чтящие своего Бога», осуществили поход на татар, они «действовали» – делали то, что им предписывалось в Священном писании.
Летописного «Авдул-Мамона» историки именуют по-разному. М.Г.Худяков назвал его казанским князем «Абдул-Мумином» (Худяков, с.13). С.Х.Алишев поправил московского летописца и заменил «Авдул-Мамона» на «Абдул-Муэмина» (Алишев, с.33). Д.А.Котляров вернулся к «Абдул-Мумину» (Котляров, с.318). Первая часть имени представителя казанской аристократии не вызывает споров: Авдул – это искаженное Абдул. Но трактовка историками второй составляющей весьма сомнительна. Скорее всего, слово «мамон» не имеет никакого отношения к имени казанского вельможи, а является эпитетом, характеризующим личность Абдула. В Евангелиях от Матфея и от Луки термин «мамон» упоминается в значении – «неправедное богатство» (Мф. 6:24; Лк. 16:9, 11, 13). По Новому Завету, нельзя одновременно «служить Богу и мамоне, ибо или (человек – А.А.) одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом не радеть» (Мф. 6:24; Лк. 16:13). То есть, по мысли летописца, Абдул имел «неправедное богатство», занимался стяжательством и не служил богу – был отступником.
Таким образом, словосочетание «позван…лестью» и эпитет «мамон» образуют единое смысловое поле, семантика которого заключается в оправдании наступательных действий Москвы. В Московском летописном своде содержится подробное описание похода на Казань весной 1469 г. В нем приняли участие не только служилые люди многих русских городов: вместе с войсками великий князь «послал суружанъ и суконников и купчих людей и прочих всех Москвич, кои пригоже по их силе» (ПСРЛ, 1949, с.281). По мысли книжника, экспедиция 1469 г. – общее дело всех русских людей.
Показателен сюжет о формировании добровольческого отряда. Князь К.А.Беззубцев предложил: «кто всхочет, итти воевати Казанские места по обе стороны Волгы»; «вои» ответили: «все хотим на окаянных Татар за святые
церкви и за государя великого князя Ивана и за православное христианство» (ПСРЛ, 1949, с.281). Тем самым книжник снова заявил об идейном характере войны.
Неоднократно в статье «О первои Казани» упоминается святой Никола. Так, во время зимнего похода 1467–1468 гг. москвичи пришли воевать «на Николин день». По дороге в Казань весной 1469 г. передовой отряд остановился «под Николою на Бречеве», «и отоля шед тако же и у святого Николы молебнаа сотвориша» (ПСРЛ, 1949, с.281). Скорее всего, пред нами еще один элемент апологетики конфликта. Книжник в очередной раз подчеркнул, что война была оправдана: святой Николай помогает русским, значит, война с Казанью – богоугодное дело.
Описывая нападение отряда И.Д.Руно на Казань, автор изобразил «нечестивое» поведение татар: будучи алчными и жадными, они «не хотяще дати в рукы христианом, а более, запирающися над своим добромъ в храмех своих и з женами и з детми и совсемъ, что у них есть, и тако изгореша» (ПСРЛ, 1949, с.282). Русские не только сожгли казанский посад и уничтожили грешников-иноверцев, но
и сделали еще одно «благое дело» – освободили христианский «полон». На этом апология казанской войны не заканчивается. В конце рассказа составитель свода показал вероломство татар, напавших на русское войско во время дневной молитвы (ПСРЛ, 1949, с.283).
Книжник не единожды акцентирует внимание на героизме русских людей: достаточно вспомнить сообщение о добровольцах, напавших на Казань, несмотря на запрет главного воеводы, и рассказ об удачном бое москвичей с превосходящими силами противника. Самопожертвование имеет место там, где есть великая и справедливая цель.
С точки зрения московского летописца, «первая казанская война» была важнейшим событием в истории русского народа. Святые церкви, великий князь, православное христианство – то, о чем говорит летописец на протяжении всего рассказа – это символы единства, почва для объединения всех земель под властью Москвы.
Другой взгляд на казанскую проблему имел создатель Ермолинской летописи. Б.М.Клосс считал, что Ермолинская летопись была составлена при дворе великой княгини Марии Ярославны, «переехавшей после 1462 г. жить в
Ростов». Ученый датировал рукопись концом 80-х – началом 90-х годов XV в. Как и Московский свод, ростовский памятник имеет протограф – летописный сборник конца 70-х годов (Клосс, с. V). Можно сказать, что создание Ермолинской летописи велось параллельно с работой московского книжника над великокняжеским сводом. Несмотря на данное обстоятельство, автор Ростовского свода иначе описал конфликт 1467–1469 гг.
Рассказ Ермолинского летописца менее содержателен, чем статья московского книжника, но несет в себе много уникальных известий, формирующих у читателя иное представление о «первой казанской войне». Здесь Касим не является инициатором похода. Служилый царевич выступает исполнителем воли Ивана III. В результате, автор Ермолинской летописи не оправдывает войну против Казани. Он резко высказался относительно результатов первого похода: «и поидоша прочь не учинивше ничтоже» (ПСРЛ, 2004, с.1581). Летописцы обычно употребляли подобный речевой оборот, характеризуя действия врага. Например, автор Типографской летописи оценил поход казанцев на Вятку следующим
образом: «татарове же идоша прочь, не сотвориша зла» (ПСРЛ, 2000, с.1881). Похожие строки можно найти в Летописном своде 1497 г.: «и поиде прочь (татары – А.А.), много зла оучини» (ПСРЛ, 1963, с.147).
Ермолинский летописец не написал об ответных набегах казанцев, что усиливает
неприязнь читателя к «восточной политике» великого князя. Он изобразил картину неудачного похода весной 1469 г. Этот поход не представлен в качестве общерусского. Здесь читатель не найдет мысли о христианско-мусульманском антагонизме, так же, как и о героизме русских людей.
В Ермолинской летописи содержится сообщение о трагедии, постигшей северную колонну московско-устюжских войск. Казанцы убили двух князей (Данила Васильевича Ярославского и Никиту Константиновича) и пленили много московских и устюжских воевод. Автор свода пишет, что «Татарове всю рать судовую ис-подъ Казани отбили» (ПСРЛ, 2004, с.159). Смысловая конструкция летописца такова: неоправданная война ведет к поражению нападающей стороны, то есть военная кампания 1467–1469 гг. была обречена на провал.
Ермолинская летопись является самым ранним источником, повествующим о походе на Казань князя Юрия Васильевича в сентябре 1469 г. Книжник показал триумф младшего брата великого князя. Но сам Иван III остался непричастным к сентябрьской победе над Ибрагимом (ПСРЛ, 2004, с.159). Здесь проявляется оппозиционность летописца.
Князь Юрий Васильевич прервал цепь неудачных походов. Далее в Ермолинском своде описаны успехи московского оружия в борьбе с Великим Новгородом. В заключительной части рассказа о разгроме новгородско-двинского войска летописец написал, что «Бог помогаше великому князю за его исправление» (ПСРЛ, 2004, с.159). Значит, неудачи в походах на Казань преследовали москвичей из-за неправильных действий Ивана III. Следовательно, создатель Ермолинской летописи не одобрил активизацию внешней политики на востоке, но полностью поддержал позицию великого князя в отношении Новгорода.
Книжник четко разделял татар казанских и ордынских. Для него «погаными» являлись не казанские, а ордынские татары. Русское христианское единство летописец противопоставил ордынцам (ПСРЛ, 2004, с. 159). Он убежден, что главная опасность исходит от степи: прежде всего, нужно бороться с Ахматом. Поэтому им выделены новгородское и ордынское направления внешней политики Москвы. Казанский вопрос для него второстепенен.
Данные источников позволяют определить имена участников «первой казанской войны». Эта реконструкция может показать политические силы, интересы которых представляли летописцы. Много боярских имен упоминает Московский летописный свод конца XV века. По сведениям московского летописца, вместе с Касимом на Казань ходил Иван Васильевич Стрига-Оболенский (ПСРЛ, 1949, с.279). Последний является представителем старомосковских княжат. И.В.Оболенский был соратником Василия II и верно служил Ивану III в качестве боярина и воеводы. А.А.Зимин назвал И.В.Оболенского «сторонником объединительной политики великокняжеской власти» (Зимин, с.58). Поэтому не удивительно, что московский летописец выделил имя И.В.Оболенского среди великокняжеских воевод.
Ермолинская летопись практически не сообщает о боярах Ивана III. Но ей известны
имена других, более знатных воевод. По Ермолинской летописи, вместе с Касимом на Казань ходил серпуховской князь Юрий Васильевич (ПСРЛ, 2004, с.158) –следующий, после Ивана, сын Василия II – нужно признать, персона более значительная, чем Иван Оболенский. Юрий Васильевич принимал участие во всех крупных военных операциях. В 1472 г. князь скончался от болезни, и московский летописец предал его имя забвению. Возможно, данное явление было результатом противостояния Ивана III и удельных князей.
Подобная ситуация повторяется при описании военной экспедиции 1469 года. Великокняжеский свод перечисляет более десятка имен – участников похода. Но главным среди них, по мнению летописца, был князь Константин Александрович Беззубцев (ПСРЛ, 1949, с.281). Л.И.Ивина, вслед за С.Б.Веселовским, отнесла Константина Александровича к угличским боярам, то есть к служилым людям князя Андрея Васильевича Большого (Ивина, с.355). Ермолинский летописец вспомнил имена двух предводителей похода на Казань: князя Юрия Васильевича и Андрея Большого (ПСРЛ, т.23, 2004, с.158). Симптоматично, что московский летописец не внес в список участников экспедиции 1469 г. братьев великого князя, однако упомянул вассала Андрея Большого – Константина. Скорее всего, данное обстоятельство – результат конфликта Ивана III с братьями. Особенно тяжело складывались отношения с Андреем Большим. В 1480 г. угличский князь «отступиша от великого князя», в начале 90-х годов был пойман и умер в заточении (ПСРЛ, 1949, с.326; Зимин, с.68).
Казанская война для московского книжника носила идейный характер, являлась делом верных великому князю людей. Предатели и отступники, подобные Андрею Большому, не могли воевать «за святые церкви и за государя великого князя и за православное христианьство» (ПСРЛ, 1949, с.282).
Гипотеза Б.М. Клосса о происхождении Ермолинской летописи объясняет лояльность ростовского книжника к братьям Ивана III. Вдова Василия II приняла сторону младших сыновей. Это наглядно продемонстрировано в Ермолинской летописи, составленной при ее дворе (Клосс, с.V). Значит, Мария Ярославна, Юрий Васильевич и Андрей Большой не являлись сторонниками войны с Казанью. Братья великого князя были вынуждены участвовать в конфликте, который не сулил им выгоды. Война с Казанью была направлена на расширение политического влияния Москвы. Для Юрия Васильевича и Андрея Большого усиление Москвы представлялось опасным: данный процесс ставил под угрозу существование удельных княжеств. Возможно, указанное противоборство стало главной причиной существования столь различных взглядов на «первую казанскую войну».
Таким образом, основным источником, формировавшим представление о московско-казанской войне 1467–1469 гг., являлась статья «О первои Казани». Напомним, здесь «первая казанская война» обрисовывается как благословленная Богом борьба христиан русской земли с нечестивыми татарами. Данное мнение
оставалось господствующим в официальном летописании на протяжении всего XVI
столетия. В силу вполне понятных причин, альтернативные взгляды на те же события не получили широкого распространения и имели хождение только в некоторых центрах местного летописания. «Первая Казань» Ермолинского летописца показана в качестве неоправданной войны, инициированной лично Иваном III и завершившейся разгромом русских войск. Схожая оценка конфликта сохранилась только в новгородских и устюжских памятниках XVI
века (ПСРЛ, 2004, с.188; с.46-47).
1 Алишев С.Х. Казань и Москва: межгосударственные отношения в XV–XVI веках. Казань, 1995;
2 Базилевич К.В. Внешняя политика Русского централизованного государства во второй половине XV века. – М., 1950.,
3 Котляров Д.А. Русь и Поволжье: этнополитическое взаимодействие (XIV–XVI века)//
Формирование российской государственности. – Екатеринбург, 2003.
4 Атласи Һ.М. Себер тарихы. Сөен-бике. Казан ханлыгы (Тарихи əсəрлəр). – Казан, 1992.
5 Зимин А.А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV – первой трети XVI века. – М., 1988.
6 Зимин А.А. Россия на рубеже XV–XVI столетий. – М., 1982.
7 Ивина Л.И. Эволюция состава уездного дворянства во второй половине XV – первой трети XVII века (на примере Угличской земли) // Средневековая и новая Россия. Сборник научных статей. К 60-летию профессора Игоря Яковлевича Фроянова. – СПб., 1996.
8 Клосс Б.М. Предисловие к изданию 2004 года // ПСРЛ. – Т. 23. – М., 2004.
9 Лурье Я.С. Общерусские летописи XIV–XV вв. – М., 1976.
10 ПСРЛ. – Т. 24. – М., 2000.
11 ПСРЛ. – Т. 25. – М., 1949.
12 ПСРЛ. – Т. 28. – М.-Л., 1963.
13 ПСРЛ. – Т. 37. – Л. 1982.
14 Романенко Е.В. Повседневная жизнь русских средневековых монастырей. – М., 2002.
15 Рудаков В.Н. Язык Библии в ранних рассказах русских летописей о монголо-татарском нашествии // Одиссей. Человек в истории. – М., 2003.
16 Соловьев С.М. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. – Кн. III. –М., 1960.
17 Худяков М.Г. Очерки по истории Казанского ханства. – Казань, 1991.
18 Шахматов А.А. Обозрение русских летописных сводов XIV–XVI вв. – Л., 1938.
19 Четыре книги Евсевия Памфила епископа Кесарии Палестинской о жизни блаженного Василевса Константина // www.biblicalstudies.ru.