Автор: Михайлова И.Б.
Журнал: История повседневности. 2016

До середины XVI в. в судебной практике Руси широко применялось «поле» – узаконенная вечевой и княжеской властью норма обычного права. Полевой поединок – это ордалия, Божий суд. Его проводили по распоряжению судьи, не решавшегося вынести окончательный приговор из-за противоречивых показаний свидетелей, отсутствия или малочисленности улик. Инициаторами вовлечения в судебный процесс сверхъестественных сил выступали истец, ответчик или свидетели, называвшиеся послухами, в делах о земельных тяжбах – старожильцами, которые считали процедуру расследования преступления неправильной или были не согласны с приговором.

Сведений о полевых поединках в Древней Руси нет, за исключением единственного упоминания о них в Мясниковском списке Пространной редакции Правды Русской. Здесь ст. 22 об испытании обвиняемого в совершении тяжкого преступления читается иначе, чем в других более ста списках Пространной редакции этого памятника: « … дати им правду с железом на поле» [1, с. 48]. При этом следует учитывать, что Мясниковский список был составлен, по мнению В.П. Любимова, на рубеже XIV-XV вв., А.А. Зимина – в конце XV – начале XVI столетий [1, с. 48; 2, с. 163], когда полевые поединки стали повсеместно распространенной на Руси практикой, о чем свидетельствуют юридические памятники Псковской, Новгородской, Московской и других земель.

В.О. Ключевский также считал, что намек на «поле» содержится в записанной в начале XI в. второй статье Краткой редакции Правды Русской, требующей подтверждения очевидцем факта избиения «мужа», на теле которого не осталось ран, кровоподтеков и синяков, устанавливающей за этот вид преступления выплату «виры» потерпевшему и «мзды» лекарю [3, с. 61]. Это мнение признания в историографии не получило.

Первое достоверное сведение об участии русских людей в полевых поединках сохранилось в договоре («Правде») Смоленска с Ригой и «Готским берегом» 1229 г. Согласно ст. 10 этого соглашения «Русину же не лзе позвати Немчича на поле [в] Смоленьске, ни Немчичю в Ризе [и] на Готьскомь березе» [4, ст. 10, с. 61]. В договоре тех же сторон 12301270 гг. это требование повторено [4, ст. 11, с. 73]. Оба соглашения также предусматривали возможность испытания обвиняемого железом, но только после добровольного согласия ответчика [4, ст. 9, с. 61, ст. 10, с. 73]. Запись об ордалии с использованием металла отделена от следующей за ней статьи о полевом поединке. Создается впечатление, что жестокий способ доказательства вины человека путем прижигания его кожи раскаленным металлом постепенно сменился «боем» вооруженных противников на «поле».

Последний также зафиксирован в ст. 21, 27, 28, 36, 37, 92, 101, 107, 117 и 119 Псковской судной грамоты – памятника права, создававшегося с середины XIII или второй четверти XIV столетия в течение двух веков и действовавшего до 1510 г., когда город на реке Великой вошел в состав единого Московского государства [5, с. 121-122; 6, с. 6-15].

В Псковской земле «поле» присуждали в делах об избиениях, сопровождавшихся грабежом. При этом в поединок с ответчиком вступал не физически и морально ослабленный потерпевший, а свидетельствующий в его пользу послух. Если ответчик был стариком, ребенком, калекой, священником или монахом, он мог выставить вместо себя наемного бойца. Однако свидетелю использовать услуги «наймита» запрещалось [7, ст. 21, с. 333, ст. 27, с. 334]. В делах о «бое» без грабежа, который «многы люди видели в торгу или на улицы, или в пиру», выяснять отношения на «поле» не разрешалось, так как в распоряжении судьи были показания разных свидетелей. Но если на суде выяснялось, что публично избитый человек был еще и ограблен, а свидетели этого не подтверждали или князь и посадник вершили процесс о разбое неправедно, послух истца был обязан сразиться с его обидчиком [7, ст. 27, с. 334].

Послуху также вменялось в обязанность биться с ответчиком, обесчестившем истца: «вырвавшим» у него бороду [7, ст. 117, с. 342]. С языческих времен борода считалась признаком зрелости, солидности, достоинства русского мужчины. На безбородого, похожего на женщину «мужа» смотрели как на человека слабого, беззащитного, не способного дать отпор неприятелю. Поэтому в Правде Русской, договоре Смоленска с Ригой и «Готским берегом», датируемом 30-70-ми годами XIII в., а также в ст. 9 Правосудия митрополичьего, юридического памятника XIII-XV вв., составленного в Великом Новгороде, содержатся предписания о выплате большой виры за вырывание или насильственное обрезание волос на лице свободного человека. Летописные статьи под 1071 и 1174 гг. свидетельствуют, что такого рода оскорбления наносились с целью не только унизить противника, но и лишить его силы и мужественности [подробнее об этом см.: 8, с. 67-68, 81; 9, с. 82-85]. Именно поэтому псковский послух был обязан с оружием в руках защищать честь опозоренного истца с поредевшей или укороченной бородой.

В Псковской земле XIII – начала XVI в. «поле» допускалось в делах «о торговли и о поруке» [7, ст. 101, с. 341], а также для разрешения некоторых тяжб, связанных с долговыми обязательствами. Псковские кредиторы ссужали земляков под залог при условии оформления «рядниц» -официальных документов о состоявшейся сделке. В том случае, если вернувший долг требовал «заклад», а кредитор, удерживая его у себя, отрицал совершенную сделку, и «рядниц» стороны не составляли (в соответствующей статье они не упоминаются), судья по желанию ответчика мог отправить его биться с истцом [7, ст. 107, с. 341]. Иногда сведения о ссуде и «закладе» записывали на «досках», не имевших официального характера. А.П. Куницын, И.М. Снегирев и И.Е. Энгельман, впервые в историографии подробно осветившие вопрос о письменных доказательствах вины правонарушителя, зафиксированных в Псковской судной грамоте, представляли «доску» «в роде бирки, от которой каждая из договаривающихся сторон получала по половинке; на них нарезывалось число взятых кун или денег, и, может быть, мета, означавшая имя заемщика» [10, с. 125]. Термин, применявшийся для обозначения этого документа, указывает на его первоначальный внешний вид: это была деревянная дощечка или плотный лоскут бересты. Дело о возвращении «съсуднаго серебра» при наличии «досок» и отданного кредитором заклада нельзя было доводить по полевого поединка [7, ст. 28, с. 334]. Тяжбу из-за долговых обязательств, оформленных только на «досках», без заклада, напротив, требовалось вершить на основании результатов Божьего суда. При этом ответчик – ребенок, женщина, увечный или больной человек, чернец или монахиня – мог обратиться за помощью к наемному бойцу. Истец обладал правом сражаться сам или «противъ наймита… своего наймита» выставить [7, ст. 36, с. 335].

Если в полевом поединке сходились две женщины, что Псковской судной грамотой допускалось, ни одну из них нельзя было заменять наемником [7, ст. 119, с. 342]. Считалось, что побежденный на «поле» осужден Богом. Как проигравший процесс, он выплачивал виру и все судебные пошлины. Но с убитого денег не взимали, только снимали и предавали сопернику, одержавшему победу и выигравшему дело, доспехи или «иное што» из надетых на нем одежды, обуви, украшений, предметов культа [7, ст. 37, с. 335].

Сведения Псковской судной грамоты о полевом поединке подытожил И.Д. Беляев. Он отметил, что по псковским законам:

1. участники Божьего суда целовали крест в подтверждение своей правоты и могли вместо себя выставить наемных бойцов;
2. последнее запрещалось тяжавшимся женщинам. Они должны были выходить на «поле» сами, но в споре с мужчиной так же, как дети, старики, больные, увечные люди, священники или монахи, вместо себя могли отправить биться вооруженных «наймитов»;
3. судебное сражение всегда происходило в присутствии как княжеского, так и земского приставов, которые получали 6 денег с поверженного на «поле» или 3 деньги с виновного, если стороны мирились, не вступая в поединок;
4. правый соперник, кроме суммы иска, «брал с побежденного все то, в чем он вышел на бой»;
5. к тому же проигравшая сторона платила пеню князю [11, с. 349].

В XV в. «правду» «боем» доказывали и жители Новгородской земли. Об этом свидетельствует 6 статья Новгородской судной грамоты [12, ст. 6 с. 305], составленной в 1440, 1446 или 1456 гг., сохранившейся в редакции 1471 г. [12, с. 303].

В те годы Москва находилась в совместном управлении трех наместников: великокняжеского большого и двух представителей власти удельных Рюриковичей. В датируемой 27 марта 1456-1462 гг. «Записи,

что тянет душегубьством к Москве», указаны судебные доходы большого наместника: «А у поля ему вяжщого треть, а пересуда треть же, да что посулять» [13, ст. 4, с. 168]. Начало этой записи свидетельствует об организации главным московским судьей полевых поединков. По мнению М.Н. Тихомирова, в XV в. местом их проведения «была площадка у церкви Троицы “на Старых полях”, находившаяся в Китай-городе поблизости от того места, где теперь стоит памятник первопечатнику Ивану Федорову» [14, с. 176].

Сохранилось также известие о присуждении во второй половине 60 – начале 80-х гг. XV в. «поля» в Рязанской земле. Речь идет о тяжбе рязанских бортников, возглавляемых Сатей, с землевладельцем Остафием. Старатели жаловались, что сосед-землевладелец лишил их права ловить рыбу в находившихся на территории его вотчины озерах. Они доказывали, что пользовались этим правом еще во второй четверти XV столетия. Суд решил дело в пользу Сати «съ товарищи». Но Остафий добился пересмотра приговора и настоял на проведении полевого поединка. В день Божьего суда «у поля обои исцы стали», и бортники заявили: «Мы готовы сбиты». Тем самым они признали себя побежденными [15, № XV.I, с. 242-243; 16, № 13, с. 14-15].

Обнаруженный А. Федотовым-Чеховским акт – доказательство аналогичной практики в уделе Михаила Андреевича Верейского и Белозерского (умер в апреле 1486 г., перед кончиной завещал княжество Ивану III [17, с. 64; 18, с. 605]). Во время тяжбы иноков Ферапонтова Белозерского и Кирилло-Белозерского монастырей из-за пожен «на Ергобуе речке, на усть Черные речки» старожильцы обеих сторон выразили желание биться на «поле». Дело было предано на рассмотрение князя Михаила Андреевича, который присудил спорную территорию старцам Кирилловой обители [19, № 4, с. 9, 11].

В соответствии со ст. 9 Уставной грамоты, в марте 1488 г. данной Иваном III жителям Белозерского края, уже уезда в составе единого Московского государства, здесь «полевая» пошлина зависела от тяжести преступления и усилий, затраченных местными управителями для его раскрытия и проведения судебного поединка. Если дело оценивалось в один рубль и доводилось до «поля», но стороны в «бой» не вступали, с виновного для обеспечения всего судебного аппарата брали гривну. Сумма пошлины пересчитывалась в зависимости от стоимости иска «выши рубля или нижи». Статьей также предусматривалось завершение состязательного процесса Божьим приговором: « … а побиются на поле, и наместники велят на виноватом истцово доправити, а на себя велят взяти противень противу истцова, а то им с тиуны и з доводчики» (исполнителями их распоряжений, сочетавшими функции средневековых «следователей» и «полицейских». – И.М.) [13, с. 172].

Статьи о полевом поединке тщательно прописаны в первом своде законов единого Московского государства – Судебнике 1497 г. Здесь учтены три варианта исхода ордалии: «а досудятся до поля, а у поля не стояв, помиряться»; «а у поля стояв помирятся»; «а побиются на поли», причем различаются обвинения в разных по социальной значимости преступлениях – с одной стороны, «в заемном деле или в бою», с другой стороны, «в пожеге, или в душегубстве, или в разбои, или в татбе». В первом случае мелкие судебные агенты не получали «полевую» пошлину, потому что они не готовили место для «боя» и не следили за порядком во время проведения поединка. Если состязательный процесс заканчивался примирением противников «у поля» до начала «боя», сторона, признанная виновной, выплачивала им указанную в Судебнике пошлину. Ее сумма увеличивалась вдвое, если Божий суд завершался победой одного из бойцов. Проигравший дело о «пожеге», убийстве, разбое или краже был вынужден, кроме судебных выплат, отдать доспех, в котором сражался, а сам подлежал строгому наказанию, вплоть до лишения свободы [20, ст. 4-7, с. 19-20].

Вслед за Псковской судной грамотой Судебник 1497 г. предписывает биться на «поле» не только истцу и ответчику, но и их послухам. В соответствии со ст. 48, если послух истца давал показания в его пользу в делах об избиении, грабеже или долговых обязательствах, ответчик имел право: 1) сразу признать себя виновным – тогда он не платил «полевую» пошлину; 2) заявить о своем поражении стоя «у поля» – в таком случае он оплачивал труд судебных исполнителей, связанный с подготовкой к ордалии; 3) сражаться со свидетелем противника [20, ст. 48, с. 26]. Статья 49 Судебника 1497 г., основанная на ст. 21, 27 и 36 Псковской судной грамоты, предписывает: «А противу послуха ответчик будет стар, или мал, или безвечен, или поп, или чернец, или черница, или жонка, ино противу послуха наймит наняти волно, а послуху наймита нет.» [20, ст. 49, с. 26]. Статья 52 разрешает истцу – женщине, ребенку, старику, немощному или увечному человеку, священнику, иноку или монахине, а также их свидетелям, вызванным на поединок ответчиком, «наймита наняти волно». При этом обвиняемый имел право выбора: он мог сражаться «противу тех наймитов» сам или выставить вместо себя наемного бойца [20, ст. 52, с. 26].

Анализ судных и правых грамот конца XV – первой половины XVI в. показывает, что полевые поединки проводились в разных регионах Московского государства. В судном списке 1505-1533 гг., фиксирующем процесс по делу о «лужке» и хмельнике возле сельца Перовского Владимирского уезда [21, № 10, с. 18, 20], правых грамотах – суда В.И. Голенина 1498/1499 г. о спорной земле в окрестностях реки Горетовки в Московском уезде [22, № 15, с. 52-53], еще одной, подписанной тем же судьей в 1509/1510 г., подтвердившей право крестьян Троице-Сергиева монастыря на владение деревней Бурдуковой в Бежецком Верхе [21, № 57, с. 58-59], суда того же князя 1510 г., выданной троицким же крестьянам на починок Раменка в Бежецком Верхе [21, № 61, с. 65, 67], суда Ф.О. Сытина 1510/1511-1515/1516 гг. по делу о тяжбе между управителями Троице-Сергиева и Вознесенского монастырей о пожнях, болоте и лесе в Дмитровском уделе [21, № 77, с. 82], суда Ф.И. Домнина и П.Я. Языкова 1517/1518 г. по делу о тяжбе из-за земли деревни Струковское в Опольском стане Владимирского уезда [23, № 3, с. 93, 95], суда М.В. Елизарова и П. Микитина, составленной в апреле 1521 г. для приказчика Троицкого села Бестудницкого в Муромском уезде [21, № 194, с. 193, 195], в написанной 20 февраля 1530 г. по приговору суда Г. Кобякова и В. Негодяева о спорных озерах Болони и Волгани в Рязанском уезде [15, № VIII, с. 172, 175; 24, № 17, с. 25], суда Д.И. Волынского, 19 февраля 1531 г. передавшего земли в Дубровском стане Муромского уезда братии Борисоглебского монастыря [25, № 1, с. 48, 51], суда Г.Ф. Заболоцкого и Р.В. Унковского, 15 мая 1539 г. объявившего три починка в Клинском уезде вотчиной Успенской Изосиминой пустыни [26, № 6, с. 71], суда С.А. Плещеева и В.И. Беречинского, 18 января 1543 г. признавшего села Кормы и Еренецкое с окрестными полями и деревнями «в Ярославском уезде в Юхти» принадлежащими Спасо-Преображенской обители [15, № Х, с. 195, 199 – 200; 27, № 4, с. 16], суда С.И. Гундорова, 12 февраля 1555 г. по приказу Ивана IV завершившего расследование дела о разбое в деревне Чернцово селище Гороховецкой волости Нижегородского уезда [28, с. 159, 160], суда Ф.М. Мезецкого и Т.М. Дубровина, 7 мая 1555 г. вынесшего решение об обращении с «докладом» к царю по поводу иска «посадцких» крестьян Переяславля Рязанского к борисоглебским владычным крестьянам о захвате последними государевой и их оброчной земли [24, № 26, с. 36], – во всех этих актах, а также в «отводной» грамоте П. Осютина и К. Игнатьева на земли Суздальского Спасо-Евфимьева монастыря и жителей «раменских деревень» в Гороховецкой волости Нижегородского уезда, оформленной в ноябре 1529 г. [29, № 27, с. 57, 60, 62, 64, 66, 69-70, 75], упоминаются старожильцы, дававшие показания в интересах как истцов, так и ответчиков и выражавшие готовность биться друг с другом на «поле».

Интересные сведения о полевых поединках содержатся в судных делах о грабежах и разбоях 1521 и 1525 гг. в Юрьевском уезде, 1528 г. на берегу озера Сеньга, 1540 и 1541 гг. о беглых холопках землевладельцев Колупаевых-Приклонских, а также в правой грамоте 1552 г. из архива Николаевского Амвросиева Дудина монастыря.

Первая детективная история началась с просьбы митрополита к вотчиннику Григорию Чюдину Иванову сыну Акинфову разрешить в его владениях рубку леса для постройки новой церкви. Получив отказ, митрополит снарядил своих слуг, которые захватили принадлежавшую Акинфову деревню Юрьеву, поселили в ней владычных крестьян и распахали окрестные поля. Григорий Чюдин обратился в суд, который выехал на место спора для разъезда границ земельных владений истца и ответчика с участием старожильцев. Но люди митрополита на суд не явились. Вместо этого они ворвались в другую деревню Акинфова, Чудинову, и жившего там «человека» землевладельца «Якуша и жену его били и (их. – И.М.) животишко пограбили» на значительную сумму – 7 р. Кроме того, владыка и Г.-Ч.И. Акинфов претендовали на деревню Новую, каждый из противников считал ее своим владением. Поэтому той же весной 1521 г., через несколько дней после разбойного нападения на Чудинову, сын Григория Павлин, собрав множество крестьян и холопов, въехал в Новую, где налетчики «били и грабили» митрополичьих крестьян. Особенно сильно пострадал Онанка. Спустя два месяца, в июле 1521 г. он лежал «бит, а левая нога у него переломлена, а правая нога бита ж добре, в дву местех кость прошиблена, а на хрепте синева великая». Онанка не верил, что поправится и готовился к смерти. Сумма грабежа в деревне Новой составила 15 р. Теперь уже митрополит подал иск на Акинфовых. На суде Г.Ф. Давыдова и М.Ю. Захарьина митрополичьи крестьяне вызвались биться на «поле» с Павлином Григорьевым сыном. Но последний вместо себя отправил сражаться потерпевшего Якуша. Судьи велели «обоих истцов подавати на поруки да учинити срок стати им на Москве у поля, на другой неделе Петрова говенья, в пятницу лета 7029. А Павлина Чюдинова сына Окинфова Григорей Федорович да Михайло Юрьевич в сех делех от поля отставили; а велели стояти у поля и битись на поле в обеих делех с митрополичими христианы Павлиновым людем Сухому да Якушу и его христианом». Последние в назначенный срок прибыли на место «боя», за исключением Якуша, который исчез, и его нигде не могли найти. Суд проявил терпение и неделю ждал возвращения пропавшего «полщика». На восьмой день, отклонив просьбу Павлина предоставить ему возможность «того человека добывать», суд оправдал митрополита и в деле о грабеже в Чудиновой, и в деле о разбое в деревне Новой.

На этом детектив в Юрьевском уезде не закончился. Через некоторое время Якуш нашелся. Его случайно обнаружил «человек» Акинфовых Гаврилко, который проезжал через одну из деревень митрополичьей Карашской волости и услышал, как кто-то «под овином … провопил». Присмотревшись, Гаврилко узнал Якуша, изнывавшего в железных оковах. Он освободил узника, «взял да и повел . его к государю своему к Чюдину». Но слуги митрополита догнали беглецов, избили обоих и «Якуша отняли».

Через несколько месяцев владыка обратился в суд с жалобой на крестьян Акинфовых, которые угнали с его пастбища 4 коровы и 20 овец, а на владельцев скота, пришедших к ним с просьбой вернуть животных, спустили псов. Потерпевшие разбежались, за исключением Добрынки Андреева, которого «собаками травили» и избили до смерти. Это дело рассматривал Василий III. На его суде «люди» Акинфовых отрицали факты угона скота и насилия над владычными крестьянами. В доказательство своей правоты они просили назначить «поле». На том же суде Григорий Чудин обвинил митрополичьих слуг в похищении Якуша и избиении последнего и Гаврилки. Великий князь потребовал доказательств. Гаврилко признался, что подтвердить рассказ о поездке в Карашскую волость может только победа в полевом поединке. Василий III не присудил «поле». Вместо этого он обвинил рядовых служилых людей и оправдал митрополита, в совете и поддержке которого нуждался [30, № 1а с. 13-17, № 2а с. 17-19].

В 1528 г. «люди» Нероновых во главе с Андреем Лапиным совершили разбойное нападение на двор митрополита, стоявший на берегу озера Сеньги, в котором жили три рыбника. Ущерб от грабежа составил 33 р. с четвертью, не считая оценки сгоревших построек – двух изб, погреба, ледника и сушила. От имени трех потерпевших рыбников иск в суд подал один из них – Басалай Рагозин. Судебным исполнителям не удалось задержать всех разбойников: некоторые из них скрылись. Доставленные в суд отрицали выдвинутое против них обвинение, поэтому Басалай Рагозин предложил им «лезть на поле». В ответ «Андрейка Лапин так рек и в товарищей своих место: на поле, господине, нам с ними в том лести битись не мочно». На основании этих слов судья оправдал истцов и приказал взять с ответчиков сумму грабежа, 5 р. за сожженный двор и все надлежащие пошлины. Поскольку у виновных таких больших денег не нашлось, Андрей Лапин был объявлен холопом и отдан потерпевшим [15, № VI, с. 139-144].

Осенью 1540 г. от истцов Колупаевых-Приклонских сбежали две холопки Чернавка и Селюнка, украв у господ вещи на сумму «девять рублев с четвертиком». Слуги истцов и судебный агент Грач обнаружили беглянок в угличском селе Т.И. Волынского Тырычеево, где их «наехали в одних рубашках». У арестованных вещей не оказалось. Вскоре холопки показали, что их подговорили к побегу люди Т.И. Волынского, причем наибольшую активность проявил повар Микитка, влюбленный в Чернавку. По прибытии в Тырычеево, он на ней женился. Однако в момент задержания «девок» подстрекатели, в том числе и молодой супруг, скрылись. Холопок вернули владельцам, а их сообщников продолжали искать. В декабре 1541 г. Микитка был схвачен в Москве и предстал перед судом. Поскольку он отрицал предъявленные ему обвинения, был назначен полевой поединок, причем обе стороны должны были представить поручителей. Микитка поручителей «добыть» не смог, поэтому был вынужден признать себя виновным в увозе девиц и татьбе. На вопрос о местонахождении украденных вещей он ответил, что во время бегства в Тырычеево «на дороге … приехали люди незнаемые да ту татбу у нас поотняли». Микитка был признан виновным и как муж рабыни отдан в холопы Колупаевым-Приклонским [31, № 228, с. 200-202].

В 1550-1551 гг. разгорелся конфликт между старцами Николаевского Амвросиева Дудина монастыря и вотчинниками Арбузовыми. Сначала иноки захватили и разграбили принадлежавшую служилым людям деревню Ведихинскую, затем поставили двор в деревне Мачилище, право владеть которой оспаривали Арбузовы. Для разъезда земель служилых людей и обители прибыли судья Хомяк Чечелин и сошлись старожильцы. Не дожидаясь приговора суда, возможно, зная или предполагая, что он будет для них обвинительным, Арбузовы и «иные многие люди», поддерживавшие их, приехали в Мачилище, где «били и грабили» трех дудинских старцев, монастырских дьяка, «слуг и крестьян и крестьянок», старожильцев и судью «з детми боярскими, которые с ними были на земле». Затем погромщики отправились в монастырскую деревню Семиху, где также избивали местных жителей, у женщин вырывали из ушей серьги, «а иных крестьянок соромотили и силу над ними чинили». На суде Арбузовы попросили «дать» им «поле». Дудинские иноки согласились выставить против них «наймита». Но судья решил не проводить полевой поединок, а передать дело на «доклад» царю. Иван IV приказал дать правую грамоту монастырской братии [15, № Х11, с. 220-231].

Ясное описание полевого поединка дал имперский посол С. Герберштейн, приезжавший в Россию в 1517 и 1526 гг. Он отметил, что участники Божьего суда «могут запастись каким угодно оружием, кроме пищали и лука. Обыкновенно на них бывают продолговатые латы, иногда двойные, кольчуга, наручи, шлем, копье, топор и какое-то железо в руке [наподобие кинжала, но] заостренное с обоих концов; держа его в руке, они орудуют им так ловко, что при любом столкновении оно не мешает и не выпадает из рук. Но по большей части его употребляют в пешем бою. Бой начинают прежде всего копьем, а потом пускают в ход другое оружие … У каждой из сторон есть много друзей и сторонников, зрителей на поле боя, но у них нет никакого оружия, кроме кольев, которые иногда и пускаются в ход» [32, с. 119-120]. Последнее сопровождалось ненужными жертвами и влияло на исход поединка.

Судебник 1550 г. содержал новые статьи, дополнения и уточнения к старым законам о «поле». Так, взявший не положенную или большую полевую пошлину должен был вернуть ее в трехкратном размере. В то же время клеветник, обвинивший во взяточничестве праведных судебных агентов, наказывался «торговой казнью» и тюремным заключением [20, ст. 9-11, с. 143-144]. «Полщика», обвиненного в «пожеге», душегубстве, разбое или «тадбе», требовалось дать на поруки, при отсутствии поручителей «вкинути в тюрму». Окольничему полагалась трехрублевая пошлина «за (его. – И.М.) доспех» [20, ст. 12, с. 144]. Статья 13 предписывала обязательное присутствие на месте поединка стряпчих и поручителей истца и ответчика, причем требовала от них «доспеху и дубин и ослопов … у собя не дръжати». Всех прочих людей было велено к «полю» не допускать, а сопротивлявшихся «отсылати в тюрму» [20, ст. 13, с. 144]. Статья 14 узаконила равенство сил «полщиков». Она предписывала: «А битися на поле бойцу з бойцом или небойцу с небойцом, а бойцу с небойцом не битися; а похочет небоец з бойцом на поле битись, ино им на поле битись» [20, ст. 14, с. 144-145]. Статья 15 фиксировала казус расхождения во мнениях послухов истца. В том случае, если одни из них «молвят в ысцевы речи», а другие «в ысцевы речи не молвят», разрешалось свидетелям «присужати поля». В зависимости от исхода их «боя» истец признавался правым или виноватым [20, ст. 15, с. 145]. Статьи 16, 17 и 19 повторяли ст. 48, 49 и 52 Судебника 1497 г. [20, ст. 16, 17, 19, с. 145-146].

О полевом поединке, проводившемся по законам 1550 г., писал английский капитан Р. Ченслор, побывавший в России в 1553/1554 г. Согласно Р. Ченслору, «перед тем, как стать на поле, оба (соперника. -И.М.) целуют крест, что они правы и что каждый заставит другого признать истину, прежде чем они уйдут с поля … оба выходят в поле с оружием … Они всегда сражаются пешими. Сами стороны бьются редко, если только они не из дворян. Последние очень стоят за свою честь и желают сражаться только с лицами, происходящими из столь же благородного дома, как они сами». Русские служилые люди, в отличие от «наймитов», бьются «без обмана». «Как только одна сторона одержит победу, она требует уплаты долга, ответчика же отправляют в тюрьму» [33, с. 80].

Русская православная церковь резко выступала против старинного обычая Божьего суда. Митрополит Петр требовал трупы убитых на «поле» бросать псам, а их счастливых соперников не причащать в течение 20 лет. Митрополит Фотий в послании 1410 г. в Новгород грозил лишением сана священнику, давшему причастие «полщику» накануне боя или похоронившему погибшего в судебном поединке, а также напоминал о 18-летнем запрете для победителей-душегубов входить в церковь и принимать дары [34, с. 274]. В Стоглаве осуждаются те, кто, испытывая страх накануне полевого поединка, обращался к волхвам и чародеям с просьбой отвести от них поражение и смерть, а затем, поцеловав крест или икону, выходил биться с соперником. Духовенство выражало недовольство также тем, что «полщики», подобно язычникам, выясняют отношения «боем», в котором «кров(ь) проливают» [35, с. 310].

Протесты духовенства, а также губная реформа, сопровождавшаяся переходом от состязательного процесса к розыску, способствовавшая укреплению на местах внешне демократичных, в действительности полностью зависимых от царской власти и действовавших в ее интересах органов управления, обусловили отмену «поля» и крестного целования в делах о поджогах, убийствах, разбоях, грабежах, избиениях, «татьбе» и займах. В прочих делах истец и ответчик имели право биться друг с другом только по обоюдному согласию. Если одна из сторон в подтверждение своей правоты вместо участия в поединке выражала желание целовать крест, «поле» не присуждалось. Эти постановления отражены в Приговоре о губных делах от 22 августа 1556 г. [36, № 16 ст. 1, 2, 20, с. 39, 42]. Н.Е. Носов считал, что ст. 1 и 2 Приговора, предписывающие раскрывать тяжкие преступления «без поля» и крестоцелования, «следует истолковывать в более широком плане – как новую форму следственного процесса по уголовным делам, … выдвигающую данные повальных обысков (опрос местного населения. – И.М.) в числе решающих доказательств, которыми должны руководствоваться все судебные власти» [37, с. 40].

Представления и воспоминания о полевых поединках нашли отражение в заговорах [34, с. 275], пословицах и поговорках («В поле две воли – чья возьмет (чья правее), та и сильнее» [38, с. 423], «Кому на поле Божья помощь», «Кому на бою Божья милость» [39, с. 43], сказках и преданиях русского народа. Так, в сказке «Волшебный конь» два великана, оспаривающие право владения чудесными предметами – помелом и клюкой, на «большом зеленом лугу» «друг дружку кулаками потчуют, избились-исколотились до крови, а ни один другого осилить не может» [40, с. 20]. В сказке «о сильном и храбром непобедимом богатыре Иване-царевиче и о прекрасной его супружнице царь-девице» «дерутся промеж себя два леших». На вопрос Ивана-царевича о причине их ссоры один из леших ответил: «Шли мы двое дорогою и нашли шляпу-невидимку, сапоги-самоходы и скатерть-самобранку … Из этой находки сапоги да шляпу беру я себе, а скатерть отдаю моему товарищу; а он хочет всем овладеть и для того вступил со мной в драку» [41, с. 194]. Сказочные герои, как и тяглецы XV-XVI вв., доказывают принадлежность им оспариваемого предмета победой над соперником в равном честном поединке.

Исследователи считали, что представления о помощи Бога правому во время полевого поединка отражены в поверье о необычном судье, являвшемся в виде цепи (записано в Порховском уезде Псковской губернии, опубликовано в 1850 г.) и, возможно, в предании о церкви в селе Чермных Темниковского уезда Тамбовской губернии, которое в 1889 г. «слышал» от местных крестьян П. И. Астров. Жители Порховского уезда рассказывали, что в их краю «есть гора Судома», над которой «с неба спускалась цепь. Случались ли неразрешимые споры, предъявлялось ли бездоказательное обвинение, стороны шли к горе суда и каждая из них должна была поочередно достать цепь рукой, а цепь дозволяла взять себя только руке праведной. Однажды сосед у соседа украл деньги и засыпал их в толстую палку, выдолбленную в середине». Потерпевший, обвиняя вора, взялся за цепь. Затем вор, передав истцу палку с деньгами, сказал, что невиновен. «Цепь и ему далась, но с тех пор неизвестно, как и куда исчезла». А.Н. Филиппов обнаружил здесь намек на прекращение Божьих полевых судов и замену состязательного процесса розыском [42, с. 70].

Согласно тамбовскому преданию «некогда, очень давно тому назад» крестьяне сел Чермных и Котельни, расположенных на берегу реки Мокши, молились в общей церкви, а потом решили перенести ее в одну из общин, а в другой построить новый храм. Каждая община претендовала на старую церковь, поэтому было решено «отдать дело на Божью волю». Храм разобрали на бревна, которые спустили в воду. «Бревна поплыли … против течения», в сторону села Чермных. «Крестьяне поняли Божью волю, и старая церковь была перенесена в село Чермных, а в Котельне построили новую». Записавший это предание П.И. Астров указал, что его сближает с ордалией «существование спора между двумя сторонами, обращение к Божеству за его разрешением и действительное … сверхъестественное решение этого последнего» [43, с. 53].

Итак, «поле» как разновидность ордалии, Божьего суда было широко распространено на Руси в XIII-XVI вв. Оно присуждалось в делах о тяжких уголовных преступлениях, займах, земельных тяжбах. Кроме истцов и ответчиков, на «поле» бились их свидетели-послухи. Постепенное прекращение практики вершения дел сверхъестественными силами обусловлено реформированием судебной системы, переходом от состязательного процесса к розыску. Круг источников, отражающих сведения о полевых поединках, представления их участников и очевидцев, не следует ограничивать сборниками и сводами законов, актами и записями современников. Интересные данные, полученные в процессе исследования этнографического материала, позволяют расширить знания о «поле» как явлении обычного русского права.

---

Список литературы

1. Любимов В.П. Списки Правды Русской // Правда Русская. Т. I. Тексты. – М.; Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1940. – 505 с.

2. Зимин А. А. Правда Русская. – М.: Древлехранилище, 1999. – 424 с.

3. Правда Русская. Т. II. Комментарии. – М.; Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1947. -862 с.

4. Памятники русского права. Вып. 2. – М.: Гос. изд-во юрид. лит., 1953. – 443 с.

5. Кафенгауз Б. Б. Древний Псков. Очерки по истории феодальной республики. -М.: Наука, 1969. – 136 с.

6. Михайлова И. Б. Отечественная историография XIX – начала XX в. о судебной организации Псковской земли в XIII – начале XVI в. // Вестн. С.-Петерб. ун-та. -2014. – Сер. 2. – Вып. 3. – С. 5-16.

7. Псковская Судная грамота // Российское законодательство X-XX веков: в 9 т. Т. 1. – М.: Юрид. лит., 1984. – С. 321-389.

8. Коллманн Н.-Ш. Соединенные честью: Государство и общество в России раннего нового времени. – М.: Древлехранилище, 2001. – 463 с.

9. Михайлова И. Б. «Вы ль кудри, мои кудри»: волосы, человек, общество на Руси X-XVIII веков // Теория моды. Одежда. Тело. Культура. – М.: Нов. лит. обозр. -2008. – Вып. 7. Весна. – С. 77-93.

10. Энгельман И. В. Систематическое изложение гражданских законов, содержащихся в Псковской Судной грамоте. – СПб.: Тип. Э. Веймара, 1855. – 182 с.

11. Беляев И.Д. Лекции по истории русского законодательства. – М.: Тип.-лит. С.А. Петровского и Н.П. Панина, 1879. – 728 с.

12. Новгородская Судная грамота // Российское законодательство X-XX веков: в 9 т. Т. 1. – М.: Юрид. лит., 1984. – С. 300-308.

13. Памятники русского права. Вып. 3. – М.: Гос. изд-во юрид. лит, 1955. – 528 с.

14. Тихомиров М.Н. Средневековая Москва в XIV-XV веках. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1957. – 320 с.

15. Лихачев Н.П. Сборник актов, собранных в архивах и библиотеках. Вып. I, II. -СПб.: Тип. В.С. Балашева и К°, 1895. – 271 с.

16. Акты XIII—XVII вв., представленные в Разрядный приказ представителями служилых фамилий после отмены местничества / собрал и издал А. Юшков. Ч. 1. -М.: Универ. тип., 1896. – 415 с.

17. Зимин А.А. Россия на рубеже XV-XVI столетий (очерки социально-политической истории). – М.: Мысль, 1982. – 333 с.

18. Борисов НС. Иван III. – М.: Молодая гвардия, 2000. – 644 [12] с.

19. Акты, относящиеся до гражданской расправы Древней России / Собрал и издал А. Федотов-Чеховский. Т. I. – Киев: В тип. И. и А. Давиденко, 1860. – 407, 25, 15, 3 с.

20. Судебники XV-XVI веков. – М.; Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1952. – 620 с.

21. Акты Русского государства. 1505-1526 гг. – М.: Наука, 1975. – 435 с.

22. Акты Российского государства. Акты московских монастырей и соборов. XV – начало XVII вв. – М.: Ладомир, Янус-К, 1998. – 734, 24 с.

23. Кистерев С.Н. Владимирский Рождественский монастырь в документах XVI – начала XVII века // Русский дипломатарий. Вып. 6. – М.: Памятники ист. мысли, 2000. – С. 90-147.

24. Памятники русской письменности XV-XVI вв. Рязанский край. – М.: Наука, 1978. – 191 с.

25. Маштафаров А. В. Муромские монастыри и церкви в документах XVI – начала XVII века // Русский дипломатарий. Вып. 6. – М.: Памятники ист. мысли, 2000. -С. 43-89.

26. Антонов А. В. Клинские акты XV – XVI века // Русский дипломатарий. Вып. 4. -М.: Памятники ист. мысли, 1998. – С. 53-110.

27. Антонов А. В. Ярославские монастыри и церкви в документах XVI – начала XVII века // Русский дипломатарий. Вып. 5. – М.: Памятники ист. мысли, 1999. -С. 13-67.

28. Антонов А. В. Правая грамота 1555 года из архива Нижегородского Дудина монастыря // Русский дипломатарий. Вып. 6. – М.: Памятники ист. мысли, 2000. -С. 155-167.

29. Акты Суздальского Спасо-Евфимьева монастыря 1506-1608 гг. – М.: Памятники ист. мысли, 1998. – 640 с.

30. Акты феодального землевладения и хозяйства XV-XVI веков. Ч. 1. – М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1951. – 400 с.

31. Акты служилых землевладельцев XV-XVI века. Т. I. – М.: Археограф. центр, 1997. – 432 с.

32. Герберштейн С. Записки о Московии. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1988. – 431 с.

33. Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке. – Рязань: Александрия, 2007. – 400 с.

34. Афанасьев А.[Н]. Поэтические воззрения славян на природу. Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов. Т. 2. – М.: Изд. К. Солдатенкова, 1868. – 784 с.

35. Емченко Е.Б. Стоглав: Исследование и текст. – М.: Индрик, 2000. – 504 с.

36. Законодательные акты Русского государства второй половины XVI – первой половины XVII века. Тексты. – Л.: Наука, 1986. – 263 с.

37. Законодательные акты Русского государства второй половины XVI – первой половины XVII века. Комментарии. – Л.: Наука, 1987. – 263 с.

38. Даль В.И. Пословицы русского народа: в 2 т.- СПб.: Диамант, 1996. – Т. 2. – 478 с.

39. Даль В. И. Пословицы русского народа: в 2 т. – СПб.: Диамант, 1996. – Т. 1. – 479 с.

40. Афанасьев А.Н. Народные русские сказки: в 5 т. – М.: ТЕРРА, 1999. – Т. 2. – 320 с.

41. Афанасьев А.Н. Народные русские сказки: в 5 т. – М.: ТЕРРА, 1999. – Т. 3. – 304 с.

42. Филиппов А.Н. Народное обычное право как исторический материал // Русская мысль. – М., 1886. Год VII. Сент. – С. 56-71.

43. Астров П. И. Об участии сверхъестественной силы в народном судопроизводстве крестьян Елатомского уезда Тамбовской губернии // Тр. Этнограф. отдела императорского о-ва любителей естествознания, антропологии и этнографии. Кн. IX. -Вып. 1. – М.: Тип. А. Левенсонъ и К°, 1889. – С. 49-57.