Автор: Орленко С.П.
Журнал: Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского 2018
Середина XVII столетия стала чрезвычайно тяжелым периодом для русской столицы и для придворных мастерских. Московская чума 1654 г. нанесла тяжелый удар по личному составу Оружейной палаты, приказов Золотого и Серебряного дела. Возведенному в конце 1656 г. в чин «оружничего с путем» окольничему Богдану Матвеевичу Хитрово [1, с. 85] предстояло решать непростую задачу по восстановлению нормальной деятельности этих ведомств. Действенным способом восполнить кадровые потери стал перевод в Москву значительного числа ремесленников из городов, отвоеванных у Польско-Литовского государства.
Миграционные процессы и их специфика в Московском государстве второй половины XVII века не остались без внимания исследователей. В частности, движение населения из земель и городов, входивших в Великое княжество Литовское (далее – ВКЛ), в Россию рассматривалось в фундаментальной работе Л.С. Абецедарского [2]. Как правило, предметом изучения становились численность, социальный состав и профессиональная деятельность переселенцев в России, их вклад в развитие искусства и ремесел. Рассматривались ремесленные и художественные произведения, созданные при участии мастеров – выходцев из ВКЛ [3-5]. Авторы отмечали изменения в этнокультурном составе жителей Москвы «послечумного периода». Заметным событием последних лет стала публикация альбома – сборника статей «Белорусы Москвы. XVII век», рассказывающая о работах, выполненных в русской столице приезжими мастерами – керамистами, резчиками, оружейниками и ювелирами [6].
К сожалению, за рамками этих исследований, как правило, оставался вопрос о внеслужебной стороне жизни переселенцев в русской столице, их повседневных занятиях, контактах, социальной адаптации в новой среде. Можно констатировать, что повседневная сторона жизни приезжих мастеров в русской столице крайне слабо отражена в документах приказного делопроизводства, за исключением тех случаев, когда мастера или члены их семей сами обращались к администрации, преимущественно для разрешения разного рода конфликтов и споров. В подобных случаях разбирательство зачастую обрастало значительным количеством документов: показаний свидетелей, ручательств, справок о прецедентах, выписок из материалов ранее решенных дел, встречных исков, и пр. Такого рода материалы нередко содержат ценную информацию по истории повседневности русского города.
Большинство из прибывших в Оружейную палату мастеров выехало в Москву из Полоцка и Витебска (почти по тридцать человек из каждого города), по пять-десять из Смоленска, Быхова, Могилева и Вильно [3]. Среди приехавших в 1660 году в русскую столицу мастеров были «витепские токари и столяры» – Кирилка Толкачев з женою да у него ж 2 дочери, Ивашка Микитин з женою, да у него ж 4 дочери, Самулка Богданов з женой да у него ж дочь, Данилка Кокотка, Ивашка Дракула [7, л. 7-8]. (Последний мастер в русских документах упоминается также как Иван Дракуля или Иван Григорьев). Можно предположить, что не все ремесленники, прибывшие в русскую столицу из Полоцка и Витебска, действительно были их жителями. В ряде документов, в том числе и собственных челобитных, фигурировавшие в столбцах и книгах Оружейной палаты как «витепцы» мастера, пишут о себе как о жителях других городов [8, л. 14 об. -15; 9, л. 19; 10, л. 11; 11, л. 1]. Возможно, Витебск и Полоцк играли роль сборных пунктов, откуда мастера группами выезжали в Москву.
Ивана Дракулу и его товарищей приняли на службу в Оружейную палату, и 9 октября 1660 г. священник Кремлевского Успенского собора Киприан привел их к присяге на верность царю Алексею Михайловичу [12, л. 2]. Последующие документы позволяют уточнить специальность Ивана Дракулы. Он сам и его товарищи Кирилл Толкачев, Иван Никитин, Самойла Богданов, Данила Кокотка записаны как «костяного дела мастеры», т.е. резчики по кости. Старшим в группе резчиков из пяти человек являлся Кирилл Толкачев. Всем им было назначено одинаковое жалование, годовой оклад – 12 рублей и поденный денежный корм – по два алтына на день [13, л. 5]. Столь высокая сумма поденного корма объясняется инфляционными процессами – обесцениванием медных денег в начале 1660-х гг. Хлебного жалования мастерам-«иноземцам» в тот период не назначали. Именно вследствие этого по ним больнее всего ударила «хлебная дороговь». Повышение суммы денежного жалования не могло обогнать инфляции. Для спасения придворных ремесленников от голода администрация Оружейной палаты была вынуждена прибегнуть к раздаче продуктов: соли и «хлеба» – зерна и круп [14].
Зачисленных в штат придворных мастерских ремесленников – выходцев из ВКЛ селили в Бронной слободе, где после «мора» 1654 г. было немало пустых дворов. Однако к началу 1660-х гг. их число существенно сократилось, и Кириллу Толкачеву с четырьмя товарищами, в числе которых был и Иван Дракула, отвели двор тяглеца Бронной слободы Федора Алмазника, сосланного в Казань за участие в Медном бунте [15, с. 144]. Впрочем, как мы увидим, позднее каждый из ремесленников обзавелся собственным двором в Бронной слободе.
Документы делопроизводства Оружейной палаты сообщают о работах, которые выполнял Иван Дракула в придворной мастерской. Иногда над выполнением каких-либо заданий трудились все пять костяных резчиков из ВКЛ, в таких случаях в столбцах они упоминаются как «Кирило Толкачев с товарищи». Среди изделий резчиков были костяные гребни, черены ножей, рога (возможно, пороховые), принадлежности настольных игр – бирки и саки. Постоянным занятием резчиков – выходцев из ВКЛ было изготовление из слоновой кости шахмат. Причем шахматы могли быть как простые точеные, так и фигурные «з бердыши и с ружьем люди разные» [2, с. 233]. В октябре 1661 г. Кириллу Толкачеву с товарищами выдали десять фунтов слоновой кости – делать шахматы для царевича Алексея Алексеевича «двенатцать коней белых и черных, а на тех бы конех были люди» [16, л. 8-18].
Разнообразных наград и поощрений удостоились резчики по кости из ВКЛ за изготовление группы костяных сосудов в 1662-1663 гг. По приказу окольничего и оружничего Богдана Матвеевича Хитрово резчикам было велено платить повышенную сумму поденных кормовых денег. «Для государевых скорых дел, за их работу, костяных дел токарем Кирюшке Толкачеву, Ивашку Микитину, Самошке Богданову, Данилку Кокотке, Ивашку Дракуле поденного корму не в образец перед всеми – по полтине человеку на день» [17, л. 40]. В мае 1663 г. по именному царскому указу было велено «дать его великого государя жалованья за костяные суды от дел иноземцом костяного дела токарем Кирилу Толкачеву с товарыщи пяти человекам по сукну доброму кармазину, да по тафте человеку» [18, л. 1-2].
Вероятней всего, щедрых пожалований резчики удостоились за создание сосудов, предназначенных в дар от царя Алексея Михайловича персидскому шаху Аббасу II. В росписи подарков, отправленных в Иран с посольством окольничего Ф.Я. Милославского, указаны: «Братина костяная, рыбья щадра, оправа золотая с финифты и с каменьем из жемчюгом. Два кубка костяные с кровлями, рыбья щадра, оправа золотая с финифты и с каменьем и з зерны гурминскими. Рог костяной рыбья щадра оправа серебряная с финифты и с каменьем поддон серебряной золочен» [19, л. 114 об. -115].
Ивана Дракулу и его товарищей-резчиков по кости не коснулось масштабное сокращение 1665 г., когда значительное число мастеров -выходцев из ВКЛ были выведены за штат Оружейной палаты и определены в тяглецы Бронной слободы [20, л. 1-34]. К 1667 г. положительно разрешился вопрос о хлебном окладе резчиков. Теперь каждый получал 12 рублей годового оклада, денежный корм по 3 деньги на день, по 12 четей ржи и овса на год [21, л. 42-43; 22, л. 5-6].
За время своей службы в Оружейной палате Иван Дракула с товарищами принимал участие в самых разнообразных «приказных и верховых делах». Вытачивали цветные раковины и инкрустировали доску для стола в государевы покои, чинили птичьи клетки и костяное паникадило, вытачивали из слоновой кости и «рыбьего зуба» детали для разных типов стрел: «томаров, и срезней, и свистов», изготавливали прорезные шахматные фигуры. «Они ж точили ис слоновые кости на солнешник (зонтик от солнца. – С.О.) шатровые косточки и иные малые поделки делали» [23, л. 12; 24, л. 5-6; 21, л. 42-43].
Кроме того, резчики украшали раковинами и костяными вставками деревянные части огнестрельного оружия. В том числе парадных пищалей, входивших в состав т.н. «пасхальных подносов» – ежегодных презентаций лучших изделий мастеров Оружейной палаты на «неделе Святые Пасхи». К пасхе 1669 г. черными, белыми и цветными раковинами Кирилл Толкачев с товарищами инкрустировали станки нарядных пищалей со стволами мастеров Ермолая Федорова, Игнатия Прохорова и «виленского немчина» Бартара Кинемана [25, л. 2-4]. Последняя из известных нам работ Ивана Дракулы -именно украшение деревянных частей огнестрельного оружия. В составе «пасхального подноса» 1674 г. была «Пищаль винтованная красного железа (нарезная, со стволом из дамасской стали. – С.О.) Тараскино дело Сидорова. Замок русским обрасцом тульского дела. Станок яблоневой с костьми слоновыми Демьянкова дела Максимова. Кости в станок врезывал токарь Ивашко Дракуля» [26, л. 6].
В отличие от Кирилла Толкачева, Ивана Никитина и Самуила Богданова, прибывших в Москву с женами и детьми, Иван Дракула и Даниил Кокотка приехали в русскую столицу одни. Возможно, они были молодыми людьми и жен себе нашли уже в Москве. Нам неизвестно, когда именно Иван Дракула вступил в брак. В октябре 1664 г. государю бил челом «Оружейной палаты костянова токарного дела мастер Ивашка Дрякуля. Дал Бог мне, холопу твоему младенца, а окрестить мне нечем». Резчик просил пожаловать его на крестины «чем Бог по сердцу положит». По приказу оружничего Б.М. Хитрово было велено выдать ему полтину [27, л. 11 об.]. На обороте столбца присутствует собственноручная роспись И. Дракулы в получении денег. Мастер писал по-русски, хотя само начертание букв существенно отличается от русской скорописи.
В мае 1672 г. в Оружейную палату с челобитной обратилась жена Ивана Дракулы -Ирина Остафьева дочь. «Жалоба государь мне на мужа своего на Ивана Григорьева. Напиваеца пьян беспрестани и с ума спиваетца, а меня бедную напрасно бьет и мучит. И с робятишки саму третью з двора збил, и са мною жить не хочет, и до смерти хочет убить. И про тот напрасный бой и увечье соседи многие ведают. Милосердый государь, [м.т.] Алексей Михайлович пожалуй меня бедную сироту свою. Вели, государь, того мужа моего от пиянства и от напрасных побой, что он меня мучит, смирить, что б мне меж двор с робятишки не скитатца, и з голоду не помереть, и впредь от него до смерти убитой не быть» [28, л. 1].
Ивана было велено сыскать и против челобитной жены его допросить. «И против сей челобитной в Оружейной палате костяного дела такарь Иван Дракула роспрашиван. А в роспро-се сказал: в нынешнем во 180-м (1672) году напившись пьян и трезвой жены своей напрасно не бивал. А бил за вину трезв для того, что иво Ивана бьет и бранит и всем людем оглашает (ругает. – С.О.) напрасно. И з двора ее Аринки з детьми не збивал, а сошла она сама. И шлетца в том во всем на соседей и на свою братью мастеров на Кирилу Толкачева с товарыщи. А бьет де ево Ивана кочергою, и рукою хватает за иста (так! – С.О ). И бьет челом чтоб на ней досмотрить ево Ивановых побой, чем от него Ивана она бита» [28, л. 2].
11 мая Оружейной палаты мастера резчики по кости «Кирила Толкачов, Иван Никитин, Данила Какотка, Самойла Богданов против ссылки токаря ж Ивашки Дракулы про бой жены ево и про нестовство жены ево Ивашковой допрашиваны. А в допросе сказали по евангельской заповеди ей же ей: в нынешнем де во 180-м (1672) году Ивашка Дракула напившеся пьян и трезв жену свою Аринку бил ли напрасно или нет, того они не ведают, и збивал ли ее з двора того же они не ведают. А пришла де жена ево Аринка к ним на дворы от него Ивана тому с неделю. И сказывала им, что он ее Иван Аринку бил и бив сослал. И ныне сшетчи от нево з двора живет у них Кирила с товарыщи. И наперед сего от него Ивана она Аринка с двора схаживала ж, а от чего того не ведают. А при них нигде ана Аринка ево Ивана не бранивала. А от него Ивана слышели беспрестано жалуечи на ее Аринку, что она ево бранит и бьет, и житья нет». В тот же день пристав Оружейной палаты Михаил Кляпышников «взяв у них жену ево Аринку, отвел к мужу к Ивану Дракуле» [28, л. 3-4].
Таким образом, мы узнаем, что ссоры Ивана Дракулы с супругой случались и раньше и в мае конфликт не завершился. В начале июня с челобитной в Оружейную палату обратился сам Иван. «Жалоба государь мне на женишку свою на Оринку Остафьеву дочеришку. В нынешнем, государь во 180-м (1672) году маия в 7 день била челом тебе, великому государю она Аринка на меня, холопа твоего ложным своим челобитьем, не любя меня, холопа твоего, и не живя со мною, в совете с отцом своим и с матерью. А в чом била челом и я, холоп твой, тово не ведаю. И по тое Аринкиному ложному челобитью в Ружейной палате меня, холопа твоего, роспрашивали. И житья мне с нею и зговору николи дома нет, и меня бьет чем не поподет, и бороду драла. А отец ее и мать [ей] во всем потокают и дворишка мой и домишка разоряют. И я, холоп твой в кручине своей от ней погиб, а в поученья дома мне она не даетца. Милосердый государь [м.т.] Алексей Михайлович, пожалуй меня холопа своего, вели, хто из нас с нею будет виноватой дать поученья и свой великого государя милостивой указ учинить, чтоб ей надо мною больши не быть, и от ней домишка мой от розоренья в конец не погинутьи не разоритца» [28, л. 5-5 об.].
Следует отдать должное, столкнувшись с взаимными обвинениями супругов, возглавлявший Оружейный приказ и ведавший Бронную слободу оружничий Б.М. Хитрово предпринял попытку объективно разобраться в ситуации. Велено было опросить значительно более широкий круг соседей и потенциальных свидетелей ссоры, а также священников – духовных отцов Ивана и Ирины.
На вопросы: «Ивашка Дракула пьян напиваеца ли и в пьянстве жену напрасно бьет и з двора сбивает ли? А жена ево Ивашкова над мужем своим бесчинство чинит ли и ево бьет ли?», однозначных ответов получить не удалось. Большинство опрошенных подтвердили лишь шум и драку Ивана Дракулы с женой. Не нашлось очевидцев побоев и оскорблений, якобы нанесенных Ириной своему мужу, хотя жалобы Ивана и разговоры людей об этом слышали многие. «Отец духовной ево Ивашки Дракули церкви Благовещения Богородицы, что за Тверскими вороты в Челюскине приказе поп Афанасей Деонисов [сказал], что он – Ивашка Дракуля жену свою бьет и з двора збивает во пьянстве, а она Аринка мужа своего за бороду драла, то я от него Ивашка слышал. То моя скаска. А сам не видал. Тое ж церкви отец духовной поп Никита Матвеев ее Аринки сказал те ж речи против его Ивашкина отца духовного». Помимо товарищей Ивана – резчиков по кости, показания давали «витепский» ствольного дела мастер Оружейной палаты Василий Быховец и мастер Серебряной палаты Иван Андреев, прибывший в Москву из Смоленска, а также несколько тяглецов Бронной слободы – оружейных мастеров и несколько горожан, чей род занятий не указан [28, л. 6-9].’
Обращает на себя внимание отсутствие какого-либо решения по данному делу, и нет уверенности в том, что оно вообще состоялось. Тяжких последствий инцидент не имел. Возможно, страсти улеглись и до суда не дошло, тем более что материалы расследования не давали ясного ответа, кто из супругов прав, а кто виноват.
Репутацию Ивана Дракулы трудно назвать безупречной. Даже при весьма неполной сохранности документов делопроизводства Оружейного приказа, в ведении которого состояла Бронная слобода, источники содержат сведения об И. Дракуле как о герое ряда скандальных историй. В 1665 г. имя Ивана Дракулы как одного из любовников своей жены называл зарезавший «в ыступлении ума» супругу мастер Оружейной палаты и житель Бронной слободы Савва Севастьянов сын Панков [29, с. 48]. В июне того же года на Иване Дракуле искал за «бой и безчестье» шляхтич Микулай Татарский. Мастер все отрицал, заявляя, что в Бронной слободе «он Ивашка ево Микулая не бранивал, и не бивал». Однако нашелся свидетель – сосед и товарищ Ивана по службе в Оружейной палате. «Костяного дела такарь Ивашка Дракула с шляхтичем с Микулаем Татарским как дрались и бранились то он видел, и ево Микулая у него Ивашка, он Данилка и отнял» [30, л. 1-6].
В 1668 г. уже сам Иван Дракула выступал истцом против соседей по слободе и коллег по работе – резчиков Данилы Григорьева (он же Данила Кокотка. – С.О.) и Богдана Самойлова. «Жалоба, государь мне тое ж Оружейные полаты костеного дела на мастеров на Данила Григорьева да на Самойла Богданова, да на жену ево Анну. В нынешнем государь во 177-м (1668) году октября в 9-м дне был я, холоп твой, с женишкою своею в гостях на крестинах у резца у Гарасима Акулова («токарного и резного по дереву» дела мастер Оружейной палаты, выходец из ВКЛ [31, л. 1-14]. – С.О). И женишка моя вышла на крыльцо и он Данило женишку мою с крыльца спихнул по леснице долой на землю. И как женишка моя почела ему Даниле говорить, за что он бьет и с крыльца спихнул, Самойла с женишку мою ухватил и держал за руки, а жена ево Самойлова женишку мою била и увечила и простоволосу поставили. И бьючи женишке моей руку перешибли, и персни с рук, и серьги из ушей повыдергивали и переломали. Цена серьгам и персням два рубля с полтиною. А преж сего, он же Самойло с женою своею женишку мою били ж и увечили» [32, л. 2-5].
Обвиненные мастера признавали лишь шуточную потасовку и категорически отрицали злой умысел и кражу украшений, ссылались на свидетелей и подтверждали свои слова присягой на Евангелии. Вот как выглядела история в изложении Данилы Григорьева сына Кокотки. По словам мастера: «На том пиру кума моя -Ивашкова жена Дракулина Орина Остафьева поила меня вином изо фляшки на один (так. -С.О.) и напоила допьяна. И пьянским обычаем, по знакомству я, холоп твой, спроста, не умыслом толкнул ее куму от себя прочь и он упала. И то сказывают мне гости, кто то видел, а я того ничего не упомню. <…> И я, холоп твой, ему Ивану з женою ево добил челом в том, что спроста толкнул, и она кума меня в том простила при добрых людях. И ныне он Ивашка с женою своею на меня, холопа твоего в том же прощеном деле бьет челом и волочит и убыт-чить напрасно». Данила просил «не велеть тому ложному челобитью верить, и в том замиреном деле [не велеть] его волочить и убытчить напрасно» [32, л. 8-9].
Мы видим, что в этом деле Ирина выступает обличительницей совместно с супругом. Как и в предыдущих случаях, в деле отсутствует судебное решение. Вероятно, сторонам конфликта все-таки удалось договориться между собой и решить дело миром. Так или иначе, и Иван Дракула, и Данила Кокотка, и Самуил Богданов по-прежнему продолжали трудиться в Оружейной палате и проживать в Бронной слободе.
Возможно, именно неуживчивому и конфликтному характеру, склонности к склокам и дракам резчик по кости Иван Григорьев был обязан своим неприятным прозвищем. Карьера Ивана в придворной оружейной мастерской завершилась бесславно. В росписи мастеровых людей Оружейной палаты 1675/76 г. у его имени стоит пометка: «И Ивашко Дракула за пьянство отставлен» [33, л. 18].
В изученном массиве документов о жизни Бронной слободы дела, связанные с вынесением на рассмотрение в официальные инстанции семейных конфликтов, встречаются не часто. Случай подачи жалобы мужем на побои и унижения со стороны супруги следует отнести к крайне редким.
Примечательно, что во всех вышеуказанных делах большинство, а иногда и практически все фигуранты – выходцы из ВКЛ, многие из которых не только земляки Ивана Дракулы и его соседи по Бронной слободе, но и коллеги по службе в Оружейной палате. Они совместно трудились в придворных мастерских, веселились, отмечали семейные праздники, ссорились и мирились. Именно они фигурировали в качестве свидетелей и ответчиков в делах с участием Ивана Дракулы. Именно к ним пошла искать приюта «сбитая с двора» мужем Ирина с детьми. С Данилой Григорьевым сыном Кокоткой Иван Дракула и его супруга Ирина даже состояли в кумовстве, что, впрочем, не помешало подаче иска с их стороны.
Число мастеров, переведенных из западнорусских областей в Москву и расселенных в Бронной слободе в 60-70-е гг. XVII столетия, было довольно значительным. Мы можем констатировать, что, несмотря на отсутствие для большинства выходцев из белорусских городов языкового и религиозного барьера по отношению к коренному населению русской столицы, их социальную адаптацию нельзя назвать полной. По крайней мере в первом поколении мастера – переселенцы из ВКЛ предпочитали держаться «своих», образуя в Бронной слободе своего рода внутренний этносоциум.
Принятые сокращения
ДДР – Дополнения к III тому дворцовых разрядов.
РГАДА – Российский государственный архив древних актов.
Список литературы
1. ДДР СПб., 1854.
2. Абецедарский Л.С. Белоруссия и Россия. Очерки русско-белорусских связей второй половины XVI- XVII в. Минск: Вышэйшая школа, 1978. 255 с.
3. Ларченко М.Н. К вопросу о работе так называемых «польских» мастеров в Оружейной палате во второй половине XVII века // Материалы и исследования. Государственные музеи Московского Кремля. М.: Искусство, 1984. Вып. 4. С. 185-192.
4. Орленко С.П. Произведения белорусских мастеров «народного дела» в Оружейной палате второй половины XVII века // Материалы и исследования. Государственные музеи Московского Кремля. Вып. 24. М.: Музеи Московского Кремля, 2014. С. 88-107.
5. Герасимова И.В. «Культурная эмиграция» из Вильны в Москву во второй половине XVII века: опыт социокультурного исследования // Известия Российского государственного педагогического университета имени А.И. Герцена. Вып. 97. М., 2009. С. 59-63.
6. Белорусы Москвы. XVII век. Минск: Беларуская Энцыклапедыя, 2013. 472 с.
7. РГАДА. Ф. 396. Оп. 1. Д. 4630.
8. РГАДА. Ф. 396. Оп. 2. Д. 950.
9. РГАДА. Ф. 396. Оп. 1. Д. 8198.
10. РГАДА. Ф. 396. Оп. 1. Д. 8817.
11. РГАДА. Ф. 396. Оп. 1. Д. 11957.
12. РГАДА. Ф. 396. Оп. 1. Д. 7232.
13. РГАДА. Ф. 396. Оп. 1. Д. 7764.
14. Орленко С.П. Оружейная палата в условиях финансового кризиса начала 1660-х годов // Вестник ВГУ. Серия: История. Социология. Политология. 2016. № 2. С. 94-96.
15. Переписная книга Бронной слободы 16631665 гг. // Романов М.Ю. Московская Бронная слобода в XVII веке. История и люди. М.: Информбюро, 2010. С. 124-157.
16. РГАДА. Ф. 396. Оп. 2. Д. 952.
17. РГАДА. Ф. 396. Оп. 1. Д. 8448.
18. РГАДА. Ф. 396. Оп. 1. Д. 8536.
19. РГАДА. Ф. 77. Оп. 1. Д. 14.
20. РГАДА. Ф. 396. Оп. 1. Д. 9729.
21. РГАДА. Ф. 396. Оп. 1. Д. 11823.
22. РГАДА. Ф. 396. Оп. 1. Д. 11456.
23. РГАДА. Ф. 396. Оп. 1. Д. 37143.
24. РГАДА. Ф. 396. Оп. 1. Д. 10485.
25. РГАДА. Ф. 396. Оп. 1. Д. 12267.
26. РГАДА. Ф. 396. Оп. 1. Д. 4946.
27. РГАДА. Ф. 396. Оп. 1. Д. 10575.
28. РГАДА. Ф. 396. Оп. 1. Д. 43984.
29. Орленко С.П. Ревность, убийство, ложь и безумие. Эпизод из истории Оружейной палаты и Бронной слободы XVII века // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2017. С. 46-52.
30. РГАДА. Ф. 396. Оп. 1. Д. 43287.
31. РГАДА. Ф. 396. Оп. 1. Д. 45438.
32. РГАДА. Ф. 396. Оп. 1. Д. 43554.
33. РГАДА. Ф 396. Оп. 1. Д. 51351.