Автор: Головнёв Андрей Владимирович
Журнал: Вестник Северного (Арктического) федерального университета. Серия: Гуманитарные и социальные науки. 2015
Нередко географические открытия рисуются достижениями отважных первопроходцев, по праву оставивших свои имена на картах и страницах истории. Между тем мотивы их свершений, как и усилия картографов и историков, несут на себе печать эпохи в ее социокультурных и геополитических диалогах, персональных амбициях и государственных стратегиях. В XVI веке Арктика обрела место в конкурентных геополитических устремлениях Западной Европы и России, хотя путь по Ледовитому океану был известен скандинавам с вояжа халогаландца Оттара в IX веке. Со временем этот путь превратился в «Северное кольцо», по которому не только норманны достигали Бьярмии, Ладоги и Новгорода, но и новгородцы навещали Скандинавию [1, с. 96-97, 115; 2, с. 5-32]. В историографии время от времени возобновляется спор, кто первым проложил арктический маршрут между Европой и Россией: московский дипломат Григорий Истома в 1496 году или английский капитан Ричард Ченслер в 1553 году. В действительности оба прошли по давно проторенной дороге, а вспыхнувший на рубеже XV-XVI веков интерес европейцев к Арктике связан не с открытием нового пути, а с охватившей Европу колониальной лихорадкой.
Морские диалоги. В 1549 году вышла в свет книга Сигизмунда фон Герберштейна Rerum Moscoviticarum Commentarii («Записки о Московии»), которая вскоре, в 1555 году, была издана на английском и стала настольной книгой англичан, интересующихся Россией [3, с. 352].
Одновременно в Англии был переведен с латыни и издан трактат Павла Иовия De legatione Basilii Magni Principis Moschoviae («Книга о посольстве Василия, великого князя Московского»), написанный в 1525 году со слов русского посла Дмитрия Герасимова. В нем обсуждается возможность достичь Китая по арктическому пути в обход Московии [4, с. 262].
Одним из героев повествования Павла Иовия выступает «генуэзский капитан Павел» (Паоло Чентурионе), который «искал нового и невероятного пути для добывания благовоний из Индии». Паоло прибыл в Москву с грамотой от папы Льва Х и пытался увлечь своим проектом великого князя Василия [4, с. 252-253]. Василий прохладно отнесся к проекту генуэзца, но Паоло все же удалось втянуть в переговоры Москву и Рим: он повторно посетил Москву в 1524 году, а в 1525 году московский посол Дмитрий Герасимов уже был на приеме у папы Климента VII. Лишь смерть в конце 1525 года помешала Паоло Чентурионе осуществить свой проект; в ту пору он был в Лондоне и делился своими планами с английским королем Генрихом VIII.
Эту же идею – уже как английскую доктрину -два года спустя, в 1527 году, изложил в письме к Генриху VIII купец Роберт Торн. Он убеждал короля, что Англии предназначен северный путь, поскольку остальные перекрыты Испанией и Португалией. Движение Англии на Север он подкреплял перспективой превращения холодных стран в рынок сбыта английской шерсти. Торна не страшил Север – он ссылался на успешный опыт своего отца, участвовавшего в бристольской экспедиции, открывшей Ньюфаундленд в 1494 году, за три года до Джованни (Джона) Кабото. Выражение Торна “There is no land inhabitable, there is no sea innavigable” – «Нет земель необитаемых и нет морей непроходимых» – стало крылатым [5, с. 11-12; 6, с. 96-97; 7, с. 61-62].
Англичане задержались с выходом на авансцену морской колонизации. К XVI веку три пути из Европы в «изобильную Индию» были уже разведаны и заняты: восточный (средиземноморский) контролировали турки, южный (африканский) – португальцы, западный (южноамериканский) – испанцы. Папскими буллами 1454 и 1493 года утверждался «католический раздел» морей и колоний между Испанией и Португалией, и мятежной Англии Генриха VIII оставалось пытать счастья лишь на последнем, северном, направлении.
Чентурионе и его современники обсуждали не один вариант северного пути в Индию и Китай. Сам Паоло толковал по большей части о маршруте из Ледовитого океана на юг по Волге и Каспию; Герберштейн сообщал о том, что Обь вытекает из «Китайского озера», подразумевая путь до Китая по Оби; Павел Иовий допускал, что в Китай можно пройти по Северному океану в обход материка; Роберт Торн видел три варианта северного хода. Помимо теорий рождались и практические замыслы: в 1522 году один из семейства Чентурионе – Гаспар – отправился на корабле из Италии «в Индию» через Прибалтику, но был задержан в Нормандии [8, с. 98].
Проект Чентурионе был частным случаем колониальной лихорадки, охватившей европейцев, особенно итальянцев, после двух экспедиций Колумба 1492-1496 годов и триумфального плавания в Индию Вашку да Гамы в 1497-1499 годах. Своими успехами Португалия и Испания во многом обязаны венецианцам и генуэзцам -в начале XV века итальянские мореходы подвизались в школе и экспедициях португальского принца Энрике, а книга Марко Поло, привезенная из Венеции в Португалию доном Педру, стала для Энрике путеводной в поиске южного морского хода на Восток. В конце столетия генуэзец Христофоро Коломбо (Христофор Колумб) после серии безуспешных попыток осуществить свой «индийский» (американский) проект в Италии, Португалии и Англии «продал» его испанской королевской чете – Изабелле Кастильской и Фердинанду Арагонскому. По стопам соотечественника шел и Паоло Чентурионе, предлагая очередной «индийский» (на этот раз арктический) проект в Генуе, Риме, Москве, Копенгагене, Лондоне. Хотя Паоло не суждено было стать северным Колумбом, его замысел не канул в небытие и даже не поменял своей исходной «этничности» – четверть века спустя его подхватил Себастьяно Кабото (Себастьян Кабот), сын генуэзца Джованни (Джона) Кабото, открывшего на английской службе Ньюфаундленд.
До конца 1540-х годов Себастьян подвизался в исследовании южных морей, будучи главным штурманом флота Карла V, императора Священной Римской империи. На склоне лет он прибыл в Бристоль и среди прочих дел увлекся книгой Герберштейна о Московии. Вскоре он взялся за организацию первой в Англии акционерной компании (по итальянскому опыту) для отыскания северного пути в Китай и Индию.
Ему было за 70, когда в 1552 году он вместе с Хью Уиллоби и Ричардом Ченслером основал в Лондоне торговую компанию с красноречивым названием “Mystery and Company of Merchant Adventurers for the Discovery of Regions, Dominions, Islands, and Places Unknown” (позднее – “Moscovy Company”). Затея выглядела многообещающе – в компанию вошли 215 акционеров, в т. ч. видные купцы Лондона.
В 1553 году в Арктику на поиск северо-восточного прохода двинулась экспедиция в составе трех судов под командованием Хью Уиллоби. Шторм у Лофотенских островов разбросал флотилию: два корабля прошли до Новой Земли, а затем зазимовали на Мурманском берегу (сэр Хью и его моряки погибли на зимовке в устье Варзины при загадочных обстоятельствах, будто все разом были застигнуты внезапной смертью). И лишь капитан Ченслер, главный штурман флотилии, провел свой “Edward Bonaventure” в бухту Св. Николая в устье Северной Двины. После «обсылки» с русскими властями в Холмогорах Ченслер отправился с устья Двины сначала в Холмогоры, а затем в Москву, где в феврале 1554 года был принят Иваном Грозным как посол короля Эдуарда. Визит Ченслера открыл впечатляющую главу англо-русских отношений, стоивших Ивану IV прозвища «английский царь», отозвавшихся в его просьбе (1567 год) о политическом убежище в Англии и едва не завершившихся его женитьбой на английской принцессе из дома Тюдоров.
Не вполне ясно, чем кроме письма Эдуарда VI Ченслер обаял царя Ивана настолько, что Московской компании были предоставлены в России льготы свободной и беспошлинной торговли. То, что Ганзе давалось огромными усилиями, англичанам удалось сразу. Возможно, царю Московии пришелся по душе проект пути на восток, совпадавший с его собственными видами на ордынские владения.
Шкипером (штурманом) на «Ednard Bonaventure» капитана Ченслера в навигации 1553 года ходил Стивен Барроу, в ту пору 27-летний уроженец Северного Девоншира, выросший на берегу Бристольского залива. В 1556 году он предпринял самостоятельный северный вояж на барке (пинасе) «Серчтрифт». Приключения и наблюдения Барроу, в т. ч. его взаимодействия с поморскими кормчими Гаврилом и Лошаком, полны ярких и драматичных эпизодов [9, с. 322-344], однако главная цель экспедиции осталась недостигнутой. Заголовок повести Барроу в книге Хаклюйта не вполне точно отображает итоги путешествия – «Плавание и открытие по пути к реке Оби…». На самом деле путь прервался у пролива Югорский Шар, а Обь осталась лишь в названии и мечтах. Как отметил Й.П. Нильсен, наиболее важными результатами путешествия Барроу «стали не географические открытия, а свидетельства того, насколько уже в середине XVI века россияне были активны в арктических морях. Англичане наблюдали многочисленные русские суда, направлявшиеся на места охоты на моржей и тюленей; семужный промысел на реке Печоре и вдоль берегов Новой Земли. Барроу засвидетельствовал и хорошее качество кораблей, и высокую морскую выучку промысловиков, с которыми познакомился во время первого пребывания “Серчтрифта” в России, на “реке Cola”, где они стояли на якоре в течение 12 дней» [10, с. 84].
Англичанам сопутствовал успех до тех пор, пока их вел и выручал поморский кормчий Гаврил. Как только «Серчтрифт» пустился в самостоятельное плавание у берегов Новой Земли и Вайгача, он будто лишился руля и лишь менял якорные стоянки со ссылкой на плохую погоду. В отличие от Гаврила новый гид англичан Лошак не заслужил звания «друга» -случайно встретив пинасу близ Новой Земли, он не скрывал, что озабочен не планами Барроу, а собственным промыслом. Кроме того, помор видел колебания английского шкипера, под разными предлогами откладывавшего ход на восток, и понимал, что английский барк может стать легкой добычей льдов и мелей. Поэтому Лошак дипломатично запугал Барроу свирепостью обских самоедов и однажды, не простившись, снялся с якоря и ушел восвояси (не исключено, что благодаря его уходу Барроу избежал судьбы Уиллоби).
Барроу повернул вспять и зазимовал в Холмогорах, намечая продолжить следующим летом путь к Оби. Однако вместо этого по приказу из Лондона он вынужден был искать у берегов Мурмана следы трех пропавших кораблей Московской компании. После бесплодных поисков шкипер вернулся в Холмогоры, а летом 1557 года – в Англию. На штурм карских льдов он больше не решился. Возможно, этому помешала смерть в 1557 году Себастьяна Кабота, главного вдохновителя поиска «прохода в Китай», или взятие русскими Казани и Астрахани, открывшее англичанам дорогу в Китай через Каспий [11]. В 1560-1561 годах Барроу еще раз посетил бухту Св. Николая, доставив на корабле “Swallow” сукно, соль, изюм, вино, чернослив для обмена на пушнину, а обратно вывез Энтони Дженкинсона, только что завершившего вояж через Московию в Центральную Азию.
Эпитафия Барроу гласит, что он «открыл Московию по северному морскому пути, [достигнув залива] Св. Николая в 1553 году» [12]. Подобная риторика «открытия» (не только в эпитафии Барроу, но и в английской историографии) выдает «тон метрополии» в английских навигациях и их описаниях; русский посол Осип Непея не декларировал «открытия Англии», посетив ее в 1556 году.
Купцы-искатели. Поиски морского и обского «пути в Китай» приносили разочарования, в то время как волго-каспийский ход вселял все больше надежд. Серией успешных поездок 1564, 1565, 1568, 1569 и 1579 годов новый (после смерти Хью Уиллоби и Себастьяна Кабота) глава Московской компании Энтони Дженкинсон не только освоил маршрут от Арктики до Центральной Азии, но и добился у Москвы разрешения на торговый транзит в Персию, а в самой Персии – торговых привилегий, подобных московским. Дженкинсон, как и Ченслер с Барроу, Индии и Китая не достиг, но поиск обернулся открытием богатств и возможностей самой Московии.
Шествие «Московской компании» по России впечатляло успехами. Через три года после высадки Ченслера, в 1557 году, она уже создала в Холмогорах фабрику для изготовления канатов из пеньки и прислала 8 канатных мастеров (пенька для канатов и лес для мачт обладали особой ценностью для мореходов). В устье вырос Архангельск, на Вычегде – железоделательный завод. Английские дворы появились в Холмогорах и Вологде, Ярославле, Борисове и Москве, конторы компании – в Новгороде, Пскове, Ярославле, Казани, Астрахани, Костроме, Ивангороде. В конце XVI века в Холмогорах жили английские купцы, имея свою землю и «прекрасные дома» [13, с. 241-242]. В 1569 году английские купцы-искатели получили право беспошлинного торга во всей Московии и монополию на торговлю в Казани, Астрахани и Нарве. Особая забота Ивана Грозного выразилась в том, что он взял компанию в опричнину.
Интерес Англии состоял не только в выгоде заготовки пеньки и пушнины, но и в перспективе колониального освоения Московии или по крайней мере ее окраин. Неслучайно власти Лондона, включая королеву Елизавету, покровительствовали Московской компании и принимали в ее делах живое участие. По мнению Н.И. Костомарова, «английское правительство, требуя для компании исключительных прав, таило за этим другие более обширные виды политического преобладания в России <…> Утвердить в России монополию компании значило подчинить Россию английскому правительству» [14, с. 22]. Англо-русская торговля XVI века «во многом напоминала обмен, сложившийся между Англией и ее колониями» [15, с. 54].
Если английский «торговый пояс» вытянулся по Двине и Волге от Архангельска до Астрахани, то датско-норвежские и голландские торговые базы сконцентрировались сначала на Мурмане (в Печенге и Коле), а затем распространились в Беломорье. Между Англией, Голландией и Данией развернулась конкуренция за северную окраину Московии. В 1560-е годы на Мурмане появились голландцы, и хотя торговая авантюра Филиппа Винтерконинга окончилась трагично [16], она открыла для его соотечественников дорогу в Студеное море, положив начало «приключениям голландцев в России».
В дальнейшем, несмотря на противодействие английских «купцов-искателей» и датских властей в Вардё, голландцы настойчиво пробивались в Московию. По следам Винтерконинга его торговые компаньоны Корнелис де Мейер и Симон вон Салинген в 1566 году освоились на Мурмане и даже пробрались в Москву, где переодетые русскими безуспешно искали аудиенции у царя. Благодаря зачастившим на Мурман голландским судам Кола стала одним из центров международной торговли, наряду с Нарвой и бухтой Св. Николая. Успехи голландцев вызвали тревогу англичан и жалобы датчан -в 1578 году король Дании Фредерик II извещал Виллема Оранского, что голландские купцы и шкиперы в нарушение прав Датского королевства торгуют с русскими в Малмусе (Коле).
Настрой англичан и голландцев на освоение российских окраин исходил из искренней убежденности в том, что весь мир подлежит европейской колонизации, и вопрос лишь в том, какой из европейских корон достанется тот или иной кусок земли и моря. Как англичанин Барроу без стеснения давал арктическим островам новые имена (например, одному из островов архипелага Новая Земля он дал имя Св. Джона), так и голландцы назвали Югорский полуостров «Новой Голландией».
Из диалогов Лошака и Барроу, Строгановых и Брюнеля видно, что европейские искатели в Арктике следовали путями, уже известными поморам. Однако в то время сама Россия была для Европы terra incognita и поморы с их знаниями воспринимались европейцами наподобие туземцев, которые сами подлежат открытию. Еще долго «открытие» оставалось привилегией европейцев, а прочим странам и народам надлежало быть «открываемыми». Трудно сказать, кто из европейских «искателей» одержал бы верх в конкуренции за Север России, если бы неожиданно сильный конкурент не обнаружился внутри самой России.
В галерее персонажей истории Русского Севера возвышается фигура Аники Строганова – основоположника российской «промышленной колонизации». А.А. Введенский не преувеличивал, заявляя, что «Строгановы являли собою более не повторявшийся тип и русских Фуггеров, и русских Пизарро, и Кортеса одновременно» [17, c. 18]. По размаху и характеру строгановское дело чем-то походило на английский бизнес, и траектории деятельности Строгановых и «Московской компании» пересеклись не случайно. Сети их дворов и складов раскинулись в сходном дизайне от Мурмана до Бухары, от Сибири до Европы; те и другие оказались в милости у Ивана Грозного и в 1560-е годы были зачислены в опричнину.
Эти совпадения объясняются не только сходством английских и новгородских (исходных для Строгановых) деловых технологий, но и прямым конкурентным взаимодействием Строгановых и «Московской компании». Для Аники появление в 1550-х годах англичан в зоне его интересов было одновременно вызовом и шансом. Не исключено, что Строганов с первых шагов Ченслера по Московии участвовал в «английском проекте», а затем выступил гидом англичан в поиске руд – английские разработки железа начались именно на Вычегде, у вотчины Строгановых, а 12 апреля 1556 года уже Аника Строганов получил от Ивана IV позволение «искать медные и железные руды».
Строгановы одновременно сотрудничали и конкурировали с англичанами, вели свое хозяйство и выступали агентами царя. За несколько лет умелой «политэкономии» они переняли у англичан промышленные технологии (горнорудное дело, железоделательное ремесло и др.) и убедили Ивана IV в том, что именно они, Строгановы, служат опорой и щитом государственных интересов в сдерживании иноземной торговой интервенции.
Царской грамотой от 8 августа 1570 года Строгановым было поручено следить за покупкой англичанами канатной пеньки, корабельного леса и железа, за соблюдением ими условий торговли (чтобы не торговали в розницу, платили пошлины и штрафы за скупку льна и поскони) и обязательств по разработке железных руд (англичане добывали руду на Вычегде, а выплавляли из нее железо в Лондоне) [17, с. 26-27]. Дом Строгановых сыграл ключевую роль в сдерживании английской торговой колонизации Русского Севера и Востока, установив контроль над «Московской компанией» и предотвратив перерастание ее льгот в монополию. В конкуренции с англичанами Строгановы одержали верх, и в дальнейшем сами выступали деловым центром торгово-промышленной колонизации московских окраин.
«Божья дорога океан-море». К концу XVI века Студеное море превратилось в арену колониальной конкуренции. Казалось, «божья дорога океан-море» по природе своей не может принадлежать никому, кроме всевышнего, а людям разных стран и народов остается лишь пользоваться этой дорогой. Примерно так, по крайней мере, рассуждали поморы, судя по их преданиям и традициям в отношении моря. Однако в мировой геополитике произошел сдвиг, означавший выход на первый план «мореполитики». Начавшийся на юге в XV веке раздел «божьей дороги» (папскими буллами) через век достиг северных морей. Именно за этими «географическими открытиями», а не за канатной пенькой и мачтовым лесом устремились в Арктику английские, голландские и датские капитаны и купцы. Вскоре о «божьей дороге» забеспокоилась и Москва, но тут же открылось неприметное ранее обстоятельство: сухопутная Москва сама по себе была неконкурентоспособна на морях, а поморы в своей самобытности выглядели автономным «новым Новгородом», сдвинувшимся после погрома 1570 года к Студеному морю [18, 19].
На претензии европейцев Москва ответила, как умела – централизацией управления. В 1584 году был учрежден административный и торговый центр Поморья – Архангельск, а Кола закрыта для международной торговли. На просьбу датского короля Фредерика II отменить это распоряжение и оставить торг в Коле царь Фёдор Иванович в 1586 году ответил отказом, «занеже в том месте торгу быта непригоже: то место убогое». Административной волей торговля из мурманских гаваней была перенесена в Архангельск. В 1587 году туда же по распоряжению властей были переселены 133 купца из 26 торговых семей Холмогор и других двинских селений, а в 1591 году русское правительство вынудило и англичан перебраться в Архангельск [20].
Опасения Москвы относительно «иностранной интервенции» не лишены были оснований, хотя порой приобретали избыточный накал из-за патологической бдительности Ивана Грозного и его окружения. Не исключено, что в нагнетании напряженности повинны сами англичане и голландцы, наперебой доносившие друг на друга московскому царю. Впрочем, повод для тревоги действительно был, поскольку именно Север стал фигурировать как «гнездо заговорщиков» и плацдарм вторжения. Первым его в этом качестве представил уроженец Вестфалии опричник Генрих Штаден. В 1578 году он предложил римско-германскому императору Рудольфу II план завоевания Московии со стороны Ледовитого океана [21, c. 301]. Пробыв в России 12 лет, из них половину в опричнине, Штаден неплохо разобрался в русской геополитике и в своем проекте скрупулезно описал укрепленные и незащищенные объекты Севера, распределение в них войск и имущества, а также пошаговые действия по покорению и колонизации Московии [22, с. 441-445].
В плане Штадена чувствуется рука бывалого опричника. Причудливо сплетая московский опыт тирании и европейский зуд колонизации, Штаден мотивирует необходимость захвата России кошмарами правления Ивана [22, с. 446-447]. Трудно сказать, прочел ли и с каким чувством это послание император Рудольф. Не ясно также, что из этого сценария улавливал в паутине заговоров царь Иван. Понятно лишь, что не один Штаден рассматривал Север как плацдарм оккупации и колонизации Московии или по крайней мере ее окраин.
Если при жизни Ивана Грозного подобные планы зрели, то Смута сделала их вполне осуществимыми. В начале XVII века англичане ощутили себя если не хозяевами Русского Севера, то ответственными за его судьбу. Миссию «английского Штадена» взял на себя капитан Томас Чемберлен, наемник в корпусе Якоба Делагарди и участник похода князя М.В. Скопина-Шуйского на Москву. По возвращении в Англию в 1612 году он подал королю Якову I проект колонизации Русского Севера, который он сравнивал с проектом Колумба. Чемберлен упоминал неких русских дворян, выражавших желание видеть короля Якова «императором и покровителем России». Русских северян он рассматривал как союзников англичан, поскольку за полстолетия «благодаря непрестанному общению обоих народов» между ними сложились доброжелательные отношения. При этом он не исключал военных действий и предлагал отправить в Россию войско и флот. Подобно Штадену, Чемберлен обстоятельно описывал фортификации Казани, Астрахани, Нижнего Новгорода, Ярославля. Впрочем, обстановка Смуты позволяла обойтись без масштабной военной кампании, направив английскую флотилию и посольство в Московию (на средства самой Московии) под видом помощи, а через нее утвердить английское присутствие и доминирование в России.
Судя по всему, этот или подобный план установления британского протектората в Московии или зоне английской торговли от Архангельска до Астрахани был одобрен. В мае 1613 года Яков I вручил верительную грамоту руководителям Московской компании Джону Мерику и Уильяму Расселу, назначив их английскими комиссарами в России. Однако по прибытии в Архангельск комиссары узнали об изгнании из Москвы поляков и избрании Михаила Романова на царство. Они сумели вовремя «скрыть истинные мотивы своего приезда» и представить своей целью восстановление «торговых сношений между странами». Вскоре Англия признала Михаила Романова легитимным царем, а план вторжения на Русский Север «был быстро забыт» [23; 24, с. 94-99].
В годы Смуты Россия балансировала на грани колонии/метрополии. Польша, Швеция, Англия и Голландия всерьез рассматривали перспективы колониального освоения России или отдельных ее частей. Назревшему, с точки зрения европейцев, разделу России на зоны влияния помешали только распри между самими европейцами и противодействие несговорчивых русских. Примечательно, что Русский Север вопреки доводам Чемберлена остался опорой Шуйских и игнорировал самозванцев. Особенно старались Строгановы, посылавшие ссуды царю Василию Шуйскому, а затем финансировавшие ополчение и пополнявшие его своими военными отрядами.
И все же страх перед иноземным захватом, застывший в жилах московских правителей в Смутное время, был велик. С ним связано настороженное отношение Москвы к Студеному морю, где сухопутным русским воеводам виделись или мерещились европейские флотилии, английские комиссары и «Новые Голландии». В этой обстановке успехи русских поморов в освоении северного морского пути завершились… его запретом. В 1616 году вышел царский указ о запрещении ходить в Мангазею морем. И хотя поморам и мангазейским воеводам удалось на время отстоять морской ход, в 1620 году Москва вновь утвердила «заказ крепкий»: «которые руские люди пойдут в Мангазею большим морем и учнут с немцы торговати мимо нашего указу, а тем их непослушанием и воровством и изменою немцы или иные какие иноземцы в Сибирь дорогу отыщут, и тем людем за то их воровство и за измену быти казненным злыми смертьми, и домы их велим разорити до основания» [25, с. 92; 26, с. 80, 90].
В переписке царя и воевод так часто звучала «немецкая угроза», что любые доводы в пользу морского пути меркли. Ямальский волок был перекрыт заставой (на время летней навигации), и «божья дорога» стала называться «воровской». В последующие годы «крепкая заповедь с смертной казнью» возобновлялась и морской ход постепенно пустел. Вместе с ним увядали ранее процветавшие поморские городки и слободы, в т. ч. Мангазея, Пустозерск, Усть-Цильма.
Будучи не в ладах с мореходством и не в силах освоить Северный морской путь, Москва предпочла административный запрет конкуренции. Заодно ужесточился контроль над северными «гулящими и промышленными людьми», прежде обходившими по морю московские таможни. Запреты сработали и по прямому назначению: ограничили хождение «немцев» по Студеному морю. Впрочем, активность англичан в России еще раньше пошла на убыль ввиду смены вектора их колониального поиска – в 1600 году указом королевы была учреждена Британская Ост-Индская компания, приступившая к колонизации Индии. Голландцы проявили больше упорства, чем англичане, но и их визиты шли на убыль: в 1618 году Архангельский порт принял три английских и 30 голландских кораблей, в 1635 году – один английский и 11 голландских. Еще скромнее выглядели датчане: созданная в 1619 году датским королем Кристианом IV Печорская компания ограничивалась промысловыми рейдами в устье Оби, скупая у туземцев пушнину в обход русской таможни [8, с. XLVI; 27, с. 96].
Европейцы, за исключением норманнов, не сыграли магистральной роли в Евразийской Арктике, но добавили темпа и драйва в освоение Студеного моря. В конкуренции и взаимодействии со скандинавами, англичанами и голландцами русские Севера создали самобытную поморскую культуру, включающую мореходство, зверобойный и рыболовный промыслы, международную торговлю и дальние путешествия (правда, московская политика «закрытых дверей» в Арктике ограничила и поморское движение). Колониальный натиск европейцев на Россию в XVI-XVII веках отозвался превращением самой России в метрополию, и этот неожиданный эффект создал ей реноме неудобной для Европы страны.
Список литературы
1. Замысловский Е.Е. Герберштейн и его историко-географические известия о России. СПб., 1884.
2. Головнёв А.В. Бьярмия: Неоконченная сага о Крайней земле // Урал. ист. вестн. 2002. № 8. С. 5-35.
3. Mund S. The Discovery of Muscovite Russia in Tudor England // Revue belge de philologie et d’histoire. 2008. Vol. 86, № 2. P. 351-373.
4. Павел Иовий (Новокомский). Книга о московитском посольстве // Герберштейн С. Записки о московитских делах. СПб., 1908. С. 251-275.
5. Боднарский М.С. Великий Северный морской путь: Историко-географический очерк открытия Северовосточного прохода. М.; Л., 1926.
6. Рамсей Р. Открытия, которых никогда не было. М., 1982.
7. Кудрявцев О.Ф. Несостоявшийся маршрут, или Русский проект генуэзца Паоло Чентурионе (из предыстории открытия Северного морского пути) // Древ. Русь. Вопр. медиевистики. 2013. № 2(52). С. 56-63.
8. Алексеев М.П. Сибирь в известиях иностранных путешественников и писателей. Иркутск, 1941.
9. Hakluyt R. The Principal Navigations, Voyages, Traffiques and Discoveries of the English Nation. Cambridge University Press, 1903. Vol. II.
10. Нильсен Й.П. Через Вардё к реке Cola: экспедиция Стивена Барроу на Белое море в 1556 году // Скандин. чтения 2010 года. СПб., 2012. С. 83-88.
11. Evans J. Merchant Adventurers: The Voyage of Discovery That Transformed Tudor England. London, 2013.
12. Encyclopedia Arctica. 1947-1951. T. 15.
13. Ключевский В.О. Сказания иностранцев о Московском государстве. М., 1866.
14. Костомаров Н. Очерк торговли Московского государства в XVI и XVII столетиях. СПб., 1862.
15. Willan T.S. The Early History of the Russia Company. 1553-1603. Manchester University Press, 1956.
16. Велувенкамп Я.В. Архангельск. Нидерландские предприниматели в России. 1550-1785. М., 2006.
17. Введенский А.А. Дом Строгановых в XVI-XVII веках. М., 1962.
18. Теребихин Н.М. Священная география родины Ломоносова // Родина. 2011. № 9. С. 20-22.
19. Теребихин Н.М. Архаическое наследие в ландшафтно-топографической семиосфере северного города // Вестн. Сев. (Арктич.) федер. ун-та. Сер.: Гуманит. и соц. науки. 2013. № 4. С. 110-115.
20. Платонов С.Ф. Прошлое русского севера: Очерки по истории колонизации Поморья. Пг., 1923.
21. Савицкий П.Н. Геополитические заметки по русской истории // Вернадский Г.В. Начертание русской истории. СПб., 2000. С. 285-310.
22. Штаден Г. О Москве Ивана Грозного // Источники истории. Рязань, 2005. С. 451-499.
23. Любименко И.И. История торговых сношений России с Англией. Вып. 1. XVI век. Юрьев, 1912.
24. Dunning Ch.S.L. A Letter to James I Concerning the English Plan for Military Intervention in Russia // SEER. 1989. Vol. 67, № 1. P. 94-108.
25. Бахрушин С.В. Научные труды. М., 1955. Т. 3. Ч. 2.
26. Обдорский край и Мангазея в XVII веке: сб. док. Екатеринбург, 2004.
27. Дания и Россия – 500 лет: юбилейный сб. М., 1996.