Автор: Градобойнова Екатерина Владимировна
Журнал: Вестник Московского университета. Серия 8. История 2011
После Смуты начала XVII в. новая династия Романовых столкнулась с проблемой восстановления нарушенных связей во всех сферах общественной жизни. В местном управлении шел тот же процесс централизации, унификации и бюрократизации, что и в центре1. Происходит вытеснение характерного для XVI в. земского начала приказно-воеводским управлением. К середине XVII в. система воеводского управления распространилась повсеместно, но назначаемые на один-два года воеводы были мало заинтересованы в разрешении возникавших мирских проблем. Более того, несмотря на специальную оговорку центральной властью должного характера финансовых взаимоотношений населения с ее новыми представителями — «воеводам кормов не давать, в том самим себе убытков не чинить» — воеводские назначения рассматривались в первую очередь как возможность «покормиться». Это приводило к тому, что в кризисных ситуациях царские представители оказывались неспособными влиять на местное население, вынужденное отстаивать свои интересы не только легитимными с точки зрения государства методами, но и в ходе различных по своим масштабам и последствиям социальных конфликтов. Середина XVII в. особенно насыщена мятежами в городах, в ходе которых «смутьяны» отстаивали свои представления об обязанности «истинного» государя править в союзе с «землей», выступая против «неправедных» бояр и воевод, не радевших местным интересам2.
В историографии тема городских волнений прошла значительную эволюцию: первоначально она иллюстрировала различные концепции исторического процесса в трудах дореволюционных историков, затем к ней обращались советские исследователи в подтверждение одного из основных постулатов формационной теории о непримиримости и перманентности классовых противоречий в классовом обществе. В постсоветский период наблюдается утрата интереса к данной проблематике в силу существенной трансформации научно-исследовательских целей и задач; на сегодняшний день можно констатировать робкое возрождение интереса к конфликтным ситуациям прошлого. Изучая зафиксированные источниками события, историки анализируют природу социальных конфликтов, причины их эскалации, модели их разрешения центральными властными институтами, представления о происходившем людей, разделившихся на противоборствующие лагери и способы утверждения позиций сторон, сражавшихся не только оружием, но и словом. Задачей данной статьи является анализ хода и итогов силового усмирения одного из самых масштабных выступлений городского населения середины XVII в. — псковского мятежа 1650 г.
Впервые в работе историографического характера этот мятеж упоминается Е. Болховитиновым3. Затем данная тема затрагивалась в трудах дореволюционных историков Н.И. Костомарова, С.М. Соловьева, В.О. Ключевского. Их краткие выводы относительно псковского мятежа были сделаны в контексте анализа значительных исторических периодов. Монографическое же исследование темы связано с именем М.Н. Тихомирова, которого изначально интересовал вопрос о роли в восстании мирских выборных органов, убежденных, что их действия вполне законны и предприняты в интересах государя4. В 1935 г. вышло новое исследование — «Псковское восстание 1650 г.», написанное уже с учетом необходимости дать четкие классовые характеристики; вопрос же о роли мирских органов самоуправления в возникшем конфликте отошел на второй план. В обобщенном виде исследования М.Н. Тихомирова о событиях в Пскове нашли отражение в книге, вышедшей уже после смерти ученого и ставшей на долгие годы единственным значительным исследованием по данной теме5.
Основной задачей, стоявшей перед М.Н. Тихомировым, было доказательство того, что борьба «молодших» людей против «лучших» в самом городе тесно переплеталась с борьбой крестьянства против дворян и детей боярских в его пригородах. В консолидированных действиях горожан и состоявших из сельского населения «партизанских отрядов» М.Н. Тихомиров видел основную причину военных неудач армии И.Н. Хованского, пришедшего усмирять мятежников. Но несмотря на значительные успехи оборонявшихся псковичей, в целом, с точки зрения идеи классовой борьбы, итоги псковского мятежа никаких прогрессивных последствий не имели: псковичи добились лишь отступления И.Н. Хованского от города и того, что вынужденное считаться с народными массами правительство не стало осуществлять широких репрессивных мер, наказав только основных «заводчиков» восстания6. Компромисс между требованиями восставших и царским правительством был, по выражению М.Н. Тихомирова, «гнилым»; конфликт, лежавший в основе восстания — глубоким и неустранимым для Московского государства XVII в.
Современные поиски новых исследовательских подходов привели к тезису о том, что восстание в Пскове в 1650 г. не было предопределено, и необходимо сконцентрировать внимание не на причинах восстания, а на ходе событий7. В работе В.А. Аракчеева приоритет классового аспекта в конфликте последовательно отрицается: «…в целом классовый конфликт не был определяющим ни для городского движения, ни в случаях насилия в сельской округе… источники недвусмысленно свидетельствуют о том, что в Псковском, Пусторжевском, Порховском уездах действовали казацко-стрелецкие отряды из Пскова, иногда включавшие в свой состав холопов тех же казаков»8. Этот тезис совпадает со сделанными ранее выводами авторитетнейшего представителя сибирской науки Н.Н. Покровского, монография которого о томском восстании 1648 г. важна для понимания ряда общих закономерностей в типологии городских мятежей середины XVII столетия. Не отрицая наличия противоречий между интересами разных сословных групп томского общества, Н.Н. Покровский констатирует сближение их позиций на основе реального общественно-экономического положения и правительственной политики все большего приравнивания статуса служилых «по прибору» к статусу податного населения. Согласно выводам Н.Н. Покровского, именно служилые люди являлись движущей силой ряда восстаний середины XVII в., но столкновение индивидуальных корыстных целей, несовпадение устремлений служилой верхушки и рядовых участников восстания в конечном итоге приводило к усмирению мятежных настроений9. Кроме этих выводов Н.Н. Покровского, необходимо отметить и ценность сформулированных им общих посылок для исследования мятежей в городах в середине XVII в. Историк указывал на необходимость предельно подробно показывать механизм действий конкретных факторов и сил, влиявших на обстановку, выявлять главные закономерности, не абстрагируясь от подробностей, передавая как можно ближе к подлиннику показания источников, цитируя их текст10.
Итак, многие обобщающие выводы относительно характера и значения псковского мятежа сделаны и не утратили своей научной объективности по сей день. Очевидно, что основной причиной мятежа стало намерение Москвы в неурожайный год продать Швеции крупную партию хлеба из казенных житниц в качестве компенсации ущерба от «перебежчиков», переселившихся на территорию Московского государства после Столбовского мирного договора 1617 г. Также несомненным представляется тезис о «двойственности положения» служилых людей «по прибору», обусловившей общность их интересов с интересами посадских людей: с одной стороны, служилые люди представляли центральную власть и подчинялись воеводе; с другой — стрелецкие полки набирались из числа посадских людей и сохраняли тесную связь с посажанами11. Но совершенно не исследованными остаются вопросы о масштабах участия служилых людей в мятеже и соответственно потерь в рядах правительственных войск в ходе усмирения мятежа, вызванного непродуманным распоряжением центральных властей. Хотя уже М.Н. Тихомиров назвал период с июля по август 1650 г. состоянием открытой войны Пскова с московским правительством, а В.А. Аракчеев определил взаимоотношения псковичей с явившимся их усмирять воеводой И.Н. Хованским как широкомасштабные военные действия12, ход военной операции и цена замирения остаются малоисследованными. В одном из последних обращений к теме городских мятежей ошибочно констатируется, что «войско Хованского разбило мятежных посадских, не понеся потерь; было убито до 300 псковичей»13.
Осветить эти аспекты псковского мятежа позволяет корпус неопубликованных делопроизводственных материалов из фондов Разрядного приказа РГАДА, прежде всего челобитные служилых людей с просьбами «пожаловать» их за участие в подавлении псковского мятежа14. Для примера приведем стандартную формулировку данных челобитных: «Царю государю. бьет челом холоп твой Васка Александров сын Фомин Квашнин по твоему государеву указу велено нам холопем твоим быть на твоей государеве службе подо Псковым з боярином и воеводою со князем Иваном Никитичем Хованским и я холоп твой на твоей государеве службе подо Псковым на бою ранен тежелою смертною раною и от той раны я холоп твой лежу болен а нам холопем твоим за псковскую службу и за раны и за терпенье сказано всем нам твоево государева жалованья денежного по десяти рублев человеку а которые государь моя братья раненые здесь на Москве им всем выдано твоево государь жалованья по десяти рублев денег а мне холопу твоему здесь на Москве невыдано милосердный государь. пожалуй меня холопа своего вели государь мне выдать то свое государево денежное жалованье здесь на Москве против моей братьи за мою службишку и за кров и за рану царь государь смилуйся пожалуй.»15.
Остальные челобитные по своей форме практически идентичны вышеприведенной, но по ряду признаков разнятся. Во-первых, все челобитные можно подразделить на собственноручно поданные непосредственно в Москве и на поданные через родственников или доверенных лиц. И те и другие виды челобитных могли быть поданы от имени одного человека или нескольких лиц. Кроме того, встречаются челобитные (также коллективные или частные), составленные вдовами погибших служилых людей или другими родственниками. Если в челобитных от лица самих служилых людей государево жалованье испрашивалось на лечение ран, покупку обмундирования, вооружения и лошадей, то в челобитных от лица родственников — «на поминку» убитого. Единовременная компенсация семье, утратившей кормильца, по распоряжению правительства также составляла, как правило, 10 рублей.
Челобитные о жалованье иногда сопровождаются контрольными выписками из донесений И.Н. Хованского о потерях в рядах его армии или показаниями одних служилых людей относительно достоверности пребывания на службе других: «159 году сентября 16 день в Розряде про Алексея Масленицкого челобитчик Лукьян Голохвастов допрашиван… и сказал.., что Алексей Масленицкой на службе в Новегороде и подо Псковом был и на бою ранен и с раною отпущон в Торопец а будет он Алексей в послужном списку с раною а будет не написан и написан будет.»16. Если человек, о котором дознавались в Разряде, все-таки объявлялся «в нетех», то выданное ему жалованье взыскивалось с давшего ложные показания: «а будет он Кирилл в послужных списках объявитца в нетех государево жалованье десять рублев на нем Лукьяне да к той своей скаске и руку приложил»17.
Помимо охарактеризованных источников в том же фонде содержатся донесения об осадной операции воеводы И.Н. Хованского, сопровождавшиеся списками раненых и убитых во время сражений с псковичами18. Воевода фиксировал потери в своих записных книгах, а отписки посылал в Москву с «нарочитым гончиком», который должен был передать их в Посольский приказ дьякам М. Волошенинову и А. Иванову и (или) в Разрядный приказ думным дьякам И. Гавреневу и С. Заборовскому и дьякам Г. Ларионову и И. Северову. И.Н. Хованский также выдавал отпускные грамоты, в которых констатировалась несовместимость полученных ранений с дальнейшим несением ратной службы: «.для ево тяжелые раны отпустил к тебе государю к Москве»19, «раны тяжелые а лекаря у меня холопа твоего нет лечит их некому»20. Достоверность этих воеводских заключений относительно степени тяжести ранений скрупулезно проверяли в Разрядном приказе. Например, после осмотра Осипа Деденева было сделано заключение, что «ранен ис пищали по левой руке в ладон под болшой палец пулка вышла сквоз в запястье на вылет а другой палец у нохтя попорчен а сказал что от той ж пулки рана не зажила»21, еще один яркий пример — «осматриван: пытан рубцы и струпья на спине знат да у него ж на левом боку красно немного а сказал ударен мушкетным дулом»22. Случаи, когда воевода не присылал в Разряд сведений о ранении кого-либо из ратников, встречаются, но крайне редко, и после проведения разбирательства подобные делопроизводственные недочеты устранялись.
Благодаря привлечению всех охарактеризованных выше источников удается получить информацию следующего характера: поименно выявляется значительная часть армии, подошедшей к стенам мятежного города для усмирения повстанцев; составляется неизвестная ранее статистика боевых потерь с весьма точным указанием на характер полученных ранений; рельефнее выступает картина социальных последствий кровопролитного противостояния Пскова и Москвы.
Армию И.Н. Хованского в большинстве своем составляли служилые люди из северных городов. В отписках воеводы и челобитных ратных людей фигурируют имена жителей Торопца (67 человек), Ржевы Володимировой (29), Великих Лук (38), Ржевы Пустой (33), Зубова (7), Твери (8), Невеля (6), Старицы (2), Торжка (7), Нового Торжка (3), Новгорода (76); кроме того — новгородцев Бежецкой (34), Вотцкой (16), Обонежской (24), Деревской (29), Шелонской (11) пятин; имена 37 человек, местопроживание которых в источниках не указано, «да с Олонца и с Сумерской волости салдаты»23. Эти данные о составе армии И.Н. Хованского свидетельствуют, что на начальном этапе боевой операции власть была уверена, что привлекать к подавлению мятежа дополнительные военные формирования не придется, и рассчитывала на силы дворянского ополчения из окрестных городов. Из числа псковичей (73) в армию И.Н. Хованского вошли те, кто «помня государево крестное целованье», не примкнул к воровскому заговору, «от воров и от мятежников ото пскович отъехал»24. Псковские мятежные власти однозначно классифицировали такие действия как измену их делу и отвечали на них разграблением имущества и расправой с оставшимися в городе родственниками: жалобы, что «псковичи. изменники домишка розграбили и матери и женишек и детишек к смертной казни приводили и посадили в тюрьму» и «лошеденок ничево не оставлено», прозвучат после прекращения восстания неоднократно25.
Из числа дворян в ряды руководимых И.Н. Хованским войск попадали как опытные военные деятели, так и юные ратники, не имевшие до мятежа статуса служилых людей, но явившиеся на службу вместо своих уже, видимо, непригодных к ней отцов. Впоследствии им приходилось добиваться официального статуса служилых людей по отечеству, ссылаясь на невозможность подачи челобитной в мае—августе 1650 г. из-за необходимости «наспех» явиться в стан правительственной армии.
Комплектация армии И.Н. Хованского была существенно затруднена из-за вылазок мятежников и вставших на их сторону окрестных жителей. Когда вышел царский указ об отправлении под Псков стрелецких отрядов под командованием П. Бабаева и И. Бухвостова, стрельцы также не смогли прорваться сквозь курсировавшие в окрестностях формирования противника: «за псковскими и псковских пригородов и уездов за ворами не прошли а пришли на Опочку потому что с теми ворами у них бои были многие и на тех боех многих ранех людей переранили и побили»26.
Начало наступательной операции датируется 28 мая 1650 г., когда И.Н. Хованский и два его ближайших сподвижника — Микифор Мещерский и Аким Трофимов — «устроя артаулы и сотни и полк, пошли… ко Пскову (из Новгорода. — Г.Е.)»27. Любятинский и Снетогорский монастыри, постепенно возрождавшиеся после нашествия в 1581 г. войск Стефана Батория, а затем разорения и запустения Смутного времени, стали двумя главными пунктами сосредоточения правительственных войск. Разместившись на Снетной горе, И.Н. Хованский насчитал в своих рядах 1900 человек; около 500 человек, по подсчетам воеводы, «объявились в нетех». Имеющихся ратников хватило на «бережение» весьма короткого отрезка от Любятинского монастыря до Снетной горы, остальное пространство вдоль псковских крепостных стен оставалось абсолютно неподконтрольным царским войскам.
Уже в самом начале операции И.Н. Хованского подстерегал ряд трудностей: помимо скудости людских ресурсов, ощущалась нехватка пороха, свинца и провианта, так как уездные жители, следуя грамотам из мятежного города, «хлеб свой всякой по лесам похоронили». И.Н. Хованский попытался пополнить запасы за счет хранилищ Печерского монастыря, но монастырь, напротив, предлагал оказать помощь повстанцам. Положение с боеприпасами было настолько тяжелым, что И.Н. Хованскому пришлось обратиться по истечении двух месяцев осады, 25 июля, с просьбой о помощи к новгородскому воеводе Ю.П. Буйносову-Ростовскому. В отписке последнего сообщается об отправлении под Псков зелейной и свинцовой казны, двух бочек ручного зелья, бочки пушечного зелья, свинца «да… две пищали полковых медяных одна скорострельная, другая травчатая в станкех и на колесах к пищали к скорострельной по кружалу пятдесят ядер железных, по гривенки ядро, к другой пищали сто ядер железных по гривенки ядро без остинки, да к тем же пищал ем сто пятлесят мехов стрелчих, трещотка железная, два конаты, да… к солдацким мушкетам запасных фитилей весом пять пудов пятнатцать гривенок»28.
Военная организация самих псковичей изначально подкреплялась самовольно изъятыми ресурсами казенных городских запасников. В дальнейшем «завотчики» пополняли запасы продовольствия и вооружения за счет имущества, награбленного по выданным в земской избе памятям в дворянских усадьбах: «подьячей Гришка с ызменником з Гаврилком с товарыщи по дворянским дворам их на хлебной ниве в житницах их хлеб переписав роздали ворам на жалованье и ружье и лошади пограбя взяв в земскую избу роздали ворам же»29. Временами воеводе удавалось пресечь сообщение с рядом засад (Бельской, Заклинской, Мелетовской, Деменицкой, Прутцкой, Кривовитцкой), из которых в Псков доставлялись корма и пригонялся скот, но наличие живого плавучего моста через реку Великую компенсировало псковичам эти лишения возможностью фактически беспрепятственно проходить в Завелицкие засады. Из-за отсутствия бродов И.Н. Хованский решил сделать через реку Великую мост, но псковичи пресекли эту попытку массированным обстрелом.
Из челобитной вдовы псковского архиепископского сына боярского Макара Северова Феклицы явствует, что в земской избе были составлены списки лиц, обязанных сражаться против армии И.Н. Хованского: «муж мой Макарей написан был в архиепискупле росписи на выезде со архиепискупле дети боярскими против твоих государевых ратных людей поневоли воров и мятежников старосты Гаврилка Демидова с товарыщи»30.
31 мая произошло открытое сражение правительственных войск с конными и пешими псковичами, атаковавшими возведенный между Снетной горой и Любятинским монастырем острожек. Попытки И.Н. Хованского уговорить псковичей сдаться без сопротивления не увенчались успехом. Посланным к городским стенам с уговорными речами дворянам псковичи отвечали обличением всех бояр и думных людей в измене, а самого И.Н. Хованского «скверными лаями лаяли», обвиняли в захвате Великого Новгорода и хотели тело его «в котле варить да есть». Последний факт говорит о том, что правительство, сделав ставку на удачный опыт И.Н. Хованского в усмирении соседнего мятежного Новгорода, в конечном итоге просчиталось: для псковичей этот факт являлся дополнительной мотивировкой против воеводы «стоять накрепко». Восставшие пытались делом доказать, что они стремятся не к разрушению государственных связей управления, а лишь к приданию им справедливого характера — в соответствии со своим идеалом политического союза миров и «праведного» государя против изменников-воевод, пустошащих землю31. И князь И.Н. Хованский, как мы видим из реакции мятежников на его подход к городским стенам, был также отнесен к «сонму» бояр-предателей, потому и вооруженное сопротивление ему рассматривалось псковичами как «радение государеву делу», а не как измена ему.
В соответствии с росписями имен убитых и раненых, самые значительные бои с мятежными псковичами разгорались по инициативе повстанцев: «выходили изо Пскова многие пешие и конные люди и бои были большие»32 — данная формулировка (зачастую с уточнением «на сотни, которые поставлены у Любятинского монастыря и на острожек») дублируется при сообщении о потерях, понесенных армией И.Н. Хованского в ходе сражений 28, 31 мая; 4, 5, 6, 7, 8, 13, 18, 20, 23, 25, 28, 29 июня; 7, 12, 18, 24, 29, 31 июля; 2, 6, 8, 10 августа. Таким образом, с 28 мая по 19 августа непосредственно у стен города произошло как минимум 25 кровопролитных сражений, причем атакующей стороной в большинстве случаев были сами «осажденные» псковичи. Это свидетельствует о преобладании в рядах мятежников служилых людей, имевших определенную боевую подготовку, — стрельцов и казаков. Их усмирение потребовало бы от Москвы дополнительной военной мобилизации и могло обернуться еще более крупными потерями, поэтому центральная власть непрерывно вела поиски компромиссного решения, стремясь убедить псковичей прекратить смуту.
Произведенные нами подсчеты нельзя приравнивать к совокупному количеству человеческих жертв псковского мятежа, определенная погрешность при фиксации потерь (умышленная или объективно неустранимая), наверняка, существовала. Справедливо полагая, что сводки о павших и раненых — это самый важный критерий при оценке событий и при выработке дальнейших решений по руководству военной операцией, правительство поручило воеводе Ю.П. Буйносову-Ростовскому добывать подробные сведения о происходивших под Псковом сражениях. Ю.П. Буйносов-Ростовский отправил в Москву отписку, причем с явным расчетом на снижение полководческой репутации И.Н. Хованского привел, видимо, сильно преувеличенную цифру потерь — 1300 человек.
И.Н. Хованский рьяно убеждал центральную власть в правдивости посылаемых им сводок и объяснял их несовпадение с отписками Ю.П. Буйносова-Ростовского личной неприязнью новгородского воеводы: «.твой государев боярин и воевода князь Юрьи Петрович Буйносов Ростовский писал к тебе государю к Москве… ложные речи не любя меня холопа твоего»33. Как бы то ни было, анализируя данные источников, можно сделать следующие выводы о характере потерь в рядах армии И.Н. Хованского. Из выявленных почти 500 имен ратных людей, побывавших в разные дни «на боях», 39 человек было сечено топором, 17 — саблей, у 101 человека зафиксированы пулевые ранения, еще у 13 характер ран не указан, 1 человек был сечен бердышом по правой руке, 1 сечен копьем, 1 поколот в шею рогатиной и бит пищалью в голову. Так как решение о выдаче жалованья за несение боевой службы принималось в Разрядном приказе зачастую на основе непосредственного осмотра служилых людей, в воеводских отписках требовалось как можно точнее фиксировать характер ранений: «ранен ис пищали по левой щеке», «ранен ис пищали по голове лехко», «сечен топорком по голове», «топорком по перстам рана лехка», «ранен по левой ноге пулка навылет», «ранен ис пищали под пазуху повыше титки», «поколот в шею рогатиной и бит пищалию в голову» и проч. Наиболее многочисленными были ранения в руку (более 60) и ногу (более 40). Кроме того, в задействованных источниках насчитываются 13 ранений в голову, 10 в плечо, 14 в лицо (в том числе в нос, бровь, лоб, бороду, щеку, висок), 9 «по перстам», 5 в спину, по 4 в бок и шею, по одному ранению в пазуху, лопатку, пах, затылок, живот. Пометок о том, что «рана лехка» (или «ранен немного», «тела захватило немного») насчитывается 19, но представляется, что некоторые другие ранения могут быть отнесены к той же категории (например, «очеряплено по носу ис пищали на излете» и проч.). Ранений из пищали с «пулкой навылет» насчитывается 9, еще три случая фигурируют с заключением «пулка в нем». Согласно указу о внесении «в вечной сенаник» имен убитых на боях, под Псковом погибли 72 человека.
Эти показатели весьма наглядны и позволяют сделать важные выводы в первую очередь относительно социальной принадлежности псковичей, принимавших непосредственное участие в мятеже. Явное преобладание пулевых ранений и существенное количество убитых вновь свидетельствует о том, что находившееся в Пскове стрелецкое войско34 приняло самое активное участие в отстаивании тех требований, которые выдвигали мятежники: в первую очередь отмены правительственного распоряжения об отправлении за рубеж значительной партии хлеба в условиях его недорода и высокой стоимости. Дополнительным фактором, предопределившим участие стрелецких формирований в восстании, стали многочисленные злоупотребления воеводской администрации, не выплачивавшей жалованье за возложенную на стрельцов службу. Согласно расспросным речам псковитянина М. Жиневлева от 22 марта 1650 г., псковский воевода Н.С. Собакин попытался склонить стрельцов на свою сторону оперативной выплатой причитавшихся им денег, но запоздавшая мера не оказала ожидаемого влияния на умонастроения взбунтовавшихся стрельцов: «А во Пскове де как окольничей Микифор Сергеевич Собакин давал стрельцом государево жалованье полугородовые деньги, и он де стрельцом говорил, чтоб они тех воров, которые гиль заводили, сыскали. И стрельцы де ему сказали: Коли де будет о том государев указ с Москвы, и в то де время тех воров сыскивать учнут»35. Естественно, у посадского населения Пскова также были поводы для недовольства местной администрацией, и часть требований так называемой Большой псковской челобитной исходила в том числе от их лица. Но именно участие в мятеже профессионального военного сословия, не просто оборонявшегося за крепостными стенами города, а инициировавшего целый ряд успешных атак против армии И.Н. Хованского, побудило правительство пойти на уступки, дав обещание прекратить осадную операцию и простить псковичам их «воровство», за которое по нормам Соборного уложения 1649 г. полагалась смертная казнь. И, несмотря на то что в конце 1650 — начале 1651 гг. часть мятежников все-таки была казнена или отправлена в тюрьмы, приговоры им выносились за попытки возобновления прежнего «воровства и гилеванья» после крестного целованья, а не за участие в событиях февраля—августа 1650 г.
Таким образом, параллельно с попытками переубедить псковичей аргументами, приводившимися в царских грамотах, центральная власть пыталась с помощью армии воеводы И.Н. Хованского усмирить мятежников и не допустить распространения восстания на близлежащие территории. Подошедший к Пскову воевода изначально столкнулся с рядом серьезных трудностей, основной из которых было недостаточное количество ратников для полной осады города. И.Н. Хованскому «с товарыщи» удалось установить контроль только над незначительным участком городских стен, открытость других частей позволяла псковичам свободно совершать организованные вылазки против врага и наладить эффективную деятельность по привлечению на свою сторону населения окрестных деревень и городов (Гдов, Остров). Количество и характер выявленных ранений, а также количество зафиксированных крупных сражений свидетельствуют о переходе Пскова в этот период на режим осажденного города с жесткой военизированной структурой и твердым намерением бороться против И.Н. Хованского, которого псковичи считали «государевым изменником» и неприятелем из ряда известных псковской истории «немцев-оманщиков».
Успех оборонительных и наступательных действий мятежников объясняется преобладанием среди них служилых людей «по прибору», серьезно страдавших от злоупотреблений воеводской администрации, совпавших с вызванной природными катаклизмами и необдуманным правительственным распоряжением хлебной «дороговизной». Они были хорошо вооружены и рассматривали сопротивление армии И.Н. Хованского как сопротивление внешнему врагу, намереваясь стоять не на жизнь, а на смерть.
Служилые люди по отечеству из армии И.Н. Хованского продемонстрировали гораздо меньшую организованность; воевода указывал в своих отписках на многочисленные «отходы» из лагеря, вызванные как нехваткой продовольственных и других материальных ресурсов, так боязнью за судьбу близлежащих поместий и проживавших в них родственников. Все это привело к тому, что царское правительство все-таки вынуждено было послать в Псков недворянские военные формирования, хотя их участие в боевых действиях не потребовалось: псковичи согласились прекратить мятеж при условии прощения их «воровства» и снятия осады с города.
Список литературы
1 Подробнее см., например: Игнатов В.Г. История государственного управления России. М., 2002; Чистяков О.И. История отечественного государства и права. Ч. 1. М., 1999; Чичерин Б.Н. Областные учреждения России XVII в. М., 1858; Градовский А.Д. Системы местного управления на Западе и в России // Сборник государственных знаний. Т. VI. СПб., 1878; Очерки истории СССР. XVII в. М., 1955; Булгаков М.Б. О хозяйственных функциях воевод в первой половине XVII в. // Государственное управление: история и современность. М., 1998.
2 См.: Покровский Н.Н. Томск. 1648—1649 гг. Воеводская власть и земские миры. Новосибирск: Наука, 1989. С. 24.
3 См.: Болховитинов Е.А. (митрополит Евгений). Сокращенная Псковская летопись. Псков, 1993.
4 В 1919 г. М.Н. Тихомиров подготовил под руководством С.В. Бахрушина дипломную работу «Псковский мятеж XVII в. Из истории борьбы общественных классов в России». В этой работе М.Н. Тихомиров во многом следовал итоговой для дореволюционной историографии проблемы работе С.В. Бахрушина (Бахрушин С.В. Московский мятеж // Сборник статей в честь М.К. Любавского. Пг., 1917. С. 709—744).
5 См.: Тихомиров М.Н. Классовая борьба в России XVII в. М., 1969.
6 Там же. С. 239.
7 См.: Аракчеев В.А. Псковский край в XV—XVII веках. Общество и государство. СПб., 2003. С. 237.
8 Там же. С. 264.
9 См.: Покровский Н.Н. Указ. соч. С. 322.
10 Там же. С. 18.
11 См.: Аракчеев В.А. Указ. соч. С. 297.
12 Там же. С. 263.
13 Ляпин Д.А. Волнения в русских городах в середине XVII в. // Вопросы истории. 2010. № 4. С. 26.
14 РГАДА. Ф. 210. Разряд. Новгородский стол. Столбцы. Ед. хр. 102; Ед. хр. 77.
15 Там же. Ед. хр. 102. Л. 1—1об.
16 Там же. Л. 29.
17 Там же. Л. 36.
18 Там же. Ед. хр. 77. Л. 114.
19 Там же. Л. 39.
20 Там же. Л. 93.
21 Там же. Л. 152.
22 Там же. Л. 118.
23 Там же. С. 259.
24 Там же. Ед. хр. 102. Л. 60.
25 Там же. Л. 15, 65.
26 Там же. Ед. хр. 77. Л. 112.
27 Россия и Швеция в первой половине XVII в.: Сборник документов / Сост. К.И. Якубов. М., 1897. С. 376.
28 РГАДА. Ф. 64. Приказные дела старых лет. Оп. 136. Л. 113—115.
29 Там же. Ф. 141. Приказные дела старых лет. Оп. 2. 1650. Ед. хр. 98 (сыскные дела о бывшем бунте во Пскове). Л. 219.
30 Там же. Л. 77.
31 Покровский Н.Н. Указ. соч. С. 229.
32 РГАДА. Ф. 210. Разряд. Новгородский стол. Столбцы. Ед. хр. 77. Л. 2—3.
33 Там же.
34 Точных сведений относительно численности стрелецкого гарнизона в Пскове на момент восстания нет, но по подсчетам В. А. Аракчеева она не превышала 1300 человек, сведенных в три стрелецких приказа (см.: Аракчеев В.А. Указ. соч. С. 298).
35 Тихомиров М.Н. Документы о новгородском восстании 1650 г. // Новгород. К 1100-летию города. М., 1964. С. 289—290. № 4.