Автор: Петрухинцев Н. Н.
Журнал: История: факты и символы 2019

Входе военных реформ Алексея Михайловича внутренняя структура российских служилых «городов» существенно изменилась. В данной статье мы намерены проанализировать влияние военных реформ на примере специфической группы южных городов, составлявших основу северо-восточного фланга Белгородской черты. Этот «воронежский угол» Белгородской черты образовали шесть городов, вытянувшихся вдоль реки Воронеж от ее устья до северной границы черты на стыке с укреплениями г. Козлова -Воронеж, Орлов, Усмань, Белоколодск, Сокольск и Доброе (город Романов в степи, как сначала вотчинный, а затем дворцовый, не учитывался в сметных книгах). Они были, по сути, именно городами «по черте», непосредственно прикрывавшими ее рубежи.

Какие изменения произошли в них на протяжении жизни целого поколения – за 30 лет со времени начала военных реформ на рубеже 1640-х/1650-х гг.?

Полномасштабную оценку этих изменений затрудняет специфика источниковой базы. Обычно мы оцениваем их на основе общих «Смет» российского войска, беря за основу «Сметы» 1651 и 1681 г. [19; 16] Однако второй документ, по сути, не является такой общегосударственной сметой – как показал недавно В. С. Великанов, это, скорее, расписание планировавшегося на 1681 г. военного похода с распределением сил русской полевой армии по формируемым на его время военно-территориальным «разрядным» «полкам», только часть которых на тот момент была устойчивыми военно-административными единицами [5, с. 16-21]. Он отражает только ту часть военных формирований служилых «городов», которая находилась на «полковой» службе в полевой армии, и не фиксирует тех служилых людей, что оставались в «городовой» службе. Их учет в Белгородском разряде по меньшей мере со времени окончания русско-польской войны в 1667 г. велся в годовых сметных книгах [2, с. 37] обособленно, что осложняет работу исследователей.

Попытаемся восстановить целостную картину военных формирований этих городов на основе двух максимально близких по времени источников: фрагмента «годовой сметной книги» городов Белгородского разряда «188-го года» (1679/80), отражающей формирования «городовой службы» [15, л. 1-481 об.], и вышеупомянутой «Сметы» («Росписи») 1681 г.» [16, л. 54-63], составленной, вероятнее всего, не позже начала 1681 г. и скорее всего, отражающей структуру полевых формирований служилых городов на конец 1680 г. В. С. Великанов считает, что она появилась еще поздней осенью 1680 г. как своего рода проектный документ распределения полков на кампанию следующего 1681 г., так и не реализованного на практике [5, с. 20].

Оба источника появились в финале русско-турецкой войны 1673-1681 гг., уже после бывшего ее кульминацией второго Чигиринского похода 1678 г. и, вероятно, после ставших реакцией на его последствия массовых мобилизаций 1679-1680 гг., сопровождавшихся частичной реорганизацией военных структур в ходе массовых разборов 1679-1680 гг. [3, с. 60-62] Однако, в частности, усманский воевода Андрей Кириллович Сухотин, отправивший данные в сметную книгу, фиксируется в Усмани с весны 1679 г. до начала июля 1680 г. [11, с. 24-25], что заставляет полагать, что его отчетность могла быть отправлена и до декабря 1679 г., не учтя итоги зимнего разбора 1679-80 г. Возможная разница между нашими источниками в полгода-год не дает уверенности в абсолютной достоверности числовых показателей по городам (они могут в реальности несколько колебаться), однако позволяет оценить некоторые общие тенденции во внутренней структуре и развитии этих «городов» после начала военных реформ. Осложняет работу со сметной книгой «188 года» и то, что почти две сотни листов в ней были подмочены, и некоторые данные в микрофильме не читаются или читаются с трудом (к сожалению, в первую очередь это касается самого Воронежа). Кроме того, при в целом стандартном формуляре сметной книги отдельные показатели отражены не по всем городам с одинаковой полнотой.

Сводные данные по городам по р. Воронежу в 1680-1681 гг. представлены в таблицах 1-2.

 

Как видим, к 1681 г. основную часть военных формирований этих городов, вошедших в состав полевых сил Белгородского разряда, составляли солдаты, в основной своей массе уже имевшие статус детей боярских. После «чисток» рейтар 1670-х гг. от экономически несостоятельной служилой мелкоты [3, с. 60-61] незначительный контингент в 100 рейтар существовал лишь в Воронеже, где находились и единственные 46 детей боярских сотенной службы.

Впрочем, здесь сказалась и специфика самих городов-крепостей по р. Воронежу: к числу «старых украинных» городов с более близкой к служилым «городам» с традиционной структурой принадлежал из них лишь Воронеж. Другие были «новыми» городами, возникшими на финальном этапе строительства черты в 1645-1648 гг., причем Доброе и Сокольск – как специфические города «поселенных» драгун, сформированных на базе дворцовых крестьян, а такой же «драгунский» Орлов был фактически «пригородком» Воронежа. Невысокий социальный статус самих городов и их служилых людей, очевидно, обусловил то, что они уже в момент формирования Белгородского разряда в 1658 г. не могли дать представителей ни в сотенную, ни в рейтарскую службу, так как в Сокольске и Добром были лишь драгуны. Не участвовала в 1658 г. в сотенной службе и в формировании первых рейтарских полков даже Усмань [1, с. 314-316, прил. 1, табл. 1-2], имевшая после татарского разгрома и запустения принадлежавших тогда к Воронежскому уезду усманских сел в 1644 г. (повлекшего за собой ее основание в 1645 г.) в основном «новоприборных» детей боярских с сомнительным социальным происхождением [12, с. 46-50], которое было характерно и для драгун Орлова [7, с. 130]. В конце 1670-х гг. Усмань поставляла в полевую армию лишь солдатские контингенты, которые преобладали даже в Воронеже, где «Росписью 1681 г.» фиксировалось 676 солдат (в 1658 г. – . 628 чел.).

Доминирование солдатских контингентов в полковой службе городов по р. Воронежу безусловно: в общей сложности солдаты составляют 97% людей полковой службы. Долгое время (фактически еще в 1677 г.) Белгородский разряд сохранял почти первоначальное число солдатских полков – их было всего 6 [17, л. 413-436; 5, с. 17], но в декабре 1679 – январе 1680 г. был проведен новый разбор Белгородского полка с очередной «чисткой» рейтар от экономически слабых людей и задачей резкого увеличения числа солдатских полков как минимум до 10 [8, с. 113-114], а в конечном итоге было создано 13 солдатских полков с фактическим удвоением численности солдат. Вероятно, наши документы отразили ситуацию уже после этого разбора. В совокупности города по Воронежу выставляли в 1680 г. в солдатские полки Белгородского разряда 3,4 тыс. солдат. Таким образом, всего 6 из 61 (на 1677-1678 гг.) [7, с. 158; 20, с. 26-28; 5, с. 17] города Белгородского разряда поставили в его солдатские полки 3404 солдата из как минимум 17171 чел. [подсчитано по: 16, л. 54-69 об.], т.е. 19,8%. Все это говорит о том, что на низкостатусные в основной своей массе города по Воронежу легла, пожалуй, непропорционально большая доля тяжести солдатской службы.

За время русско-турецкой войны солдатские полки подверглись значительной реорганизации, причем как минимум дважды: по итогам «разбора 183 г.» (1674/1675 г., а фактически уже в 1675 г. [3, с. 56]) большая часть городов по Воронежу (Усмань, Воронеж, Орлов, Белоколодск и Сокольск, к которым добавлялись Урыв и Коротояк) на 3-4 года была сведена в один Усманский солдатский полк, вытянутый вдоль течения Воронежа и Дона. В 1673-1675 г. им командовал полковник Франц Ульф (Вульф) [17, л. 422-436], который в январе 1675 г. за отличия в походах 1673 и 1674 г. (вероятно, именно с усманским полком) получил редкий в то время генеральский чин – звание генерал-майора и более престижное командование белгородским рейтарским полком, к которому он спешил добавить еще и командование отдельной «шквадроной» копейщиков и драгунским полком [4]. Поход 1674 г. на правобережную Украину проходил в крайне тяжелых условиях: начавшись в феврале-марте в бесснежную распутицу, он затянулся до октября, и глава Белгородского разряда Г. Г. Ромодановский писал царю: «Ратные люди Севского и Белгородского полков, будучи на службе в беспрестанных походах полтора года, изнуждались, наги и голодны, запасов у них вовсе никаких нет, лошадьми опали, и многие от великой нужды разбежались и теперь бегут беспрестанно…» [18, с. 463]. Ситуацию усугубили и природно-климатические условия: 1674 г. был неурожайным, вследствие чего хлебный налог с Усмани был уменьшен наполовину, неурожайным в Усмани был и 1676 г. [12, с. 85].

К началу 1680-х гг. (вероятно, после разбора 1679/1680 г. и увеличения числа солдатских полков) распределение городов по ним существенно изменилось: 1) из прежнего Усманского полка были выведены Воронеж и Сокольск, замененные территориально близкой к полку Лебедянью, и полк был передан под команду полковника Тобиаса Калбрехта; 2) Сокольск с Коротояком и Урывом сформировал костяк полка Елизария Кро, опытного полковника, командовавшего в 1673 г. белгородским солдатским полком [17, л. 422-423]; 3) Воронеж стал основой солдатского полка Ягана Барова, а 4) солдаты Доброго в числе 1309 чел. целиком сформировали солдатский полк Марка Трауэрнихта [новая конфигурация полков и имена командиров даны по: 16, л. 53-69 об.] – представителя династии немецких полковников, один из лидеров которой, крестившийся в православие Афанасий Федорович Трауэрнихт, почти одновременно с Францем Ульфом стал генерал-майором и отличился руководством обороной Чигирина в 1677 г. [4]

Расширение солдатских контингентов существенно увеличило число служилых людей: практически все города по Воронежу (за исключением «пригородков» Орлова и Белоколодска) к 1681 г. были крупными служилыми корпорациями с общей численностью служилых людей от почти 1,5 до более чем 2,5 тыс. чел. (см. таблицу 1), выставляя в совокупности около 10 тыс. вооруженных людей.

Однако большая часть их военных формирований по-прежнему была ориентирована на гарнизонную, «городовую» службу: в среднем в полковой службе в них находилось лишь чуть больше трети служилых людей (37,1%), а почти две трети (62,9%) оставались в городовой. В городовой службе числились теперь не только «поселенные» драгуны Сокольска, Доброго и Орлова, сохранившиеся с 1646-1648 гг. и составлявшие в 1679/80 г. внушительный контингент в 1664 чел. (превышавший состав целого драгунского полка), но и полковые казаки, которые до военной реформы были во многом ориентированы на «дальнюю» полковую службу. Вероятно, «поселенные» драгуны Доброго и Сокольска в конечном итоге так и не были переведены в состав сил полевой армии Белгородского разряда в отличие от таких же «поселенных» комарицких драгун Севского разряда, которые использовались как соединения полевой армии, участвовавшие в 1676-1677 гг. в сражениях русско-турецкой войны в том числе и под командованием Патрика Гордона [6, с. 7,9,10 и далее]. Сметные книги учитывают в городовой службе даже посадских людей, контингент которых в 355 чел. есть из указанных городов только в Воронеже. Это вовсе не ошибка: посадские люди рассматривались, очевидно, как военный резерв при непосредственной обороне своих крепостей, поэтому в сметных книгах учитывалось их вооружение, и вооружены (очевидно, по обязанности) в Воронеже они были поголовно. 203 из 355 посадских людей воронежцев (57,2%) были вооружены пищалями, а 151 чел. (42,5%) -бердышами. Естественно, что в первой половине списка, характеризующей верхушку посада, преобладало вооружение огнестрельным оружием (почти 80%), во второй половине почти две трети людей (64%) были вооружены бердышами [подсчитано по: 15, л. 109-125].

Полученная нами картина военных формирований позволяет оценить и их динамику по сравнению со временем до начала военных реформ, которое отражают данные предыдущей «Сметы 1651 г.». Она отражена в таблице 3.

 

Как видим, за эти тридцать лет служилые контингенты этих городов существенно выросли – в среднем по всем городам в 2,3 раза, а по отдельным городам – как минимум в 1,7 раза. Б0льшую часть этого прироста дает перевод части их прежних формирований и вербовка новых людей в полевую армию: из общего прироста в 5454 чел. две трети (3504 чел., 64,2%) дали солдаты и рейтары (преимущественно солдаты). Медленнее растет число людей городовой службы, однако и оно увеличивается почти наполовину – на 1904 чел. (на 46,3%). Как мы видим, структура контингентов последней остается почти прежней: в ней преобладают мобильные соединения (городовые стрельцы есть только в Воронеже и Усмани, их состав почти не меняется, и их доля в общем составе корпораций в 1680 г. не превышает 5,5%). Часть этих контингентов (поселенные драгуны и беломестные и полковые казаки) даже сокращается на 16 и 17,5%, но зато стремительно растет количество городовых детей боярских – почти в три раза, и именно городовые дети боярские дают более двух третей прироста служилых людей городовой службы (1296 из 1904 чел., 68,1%). Они появляются и там, где их ранее не было – в Белоколодске, Сокольске и Добром.

Все это отражает наметившуюся с военными реформами тенденцию к формальному росту социального статуса служилых людей южных городов, активно переводимых в дети боярские, которую отметила Т. А. Лаптева, обозначив ее не совсем корректным словом «аноблирование» [13, с. 507]. Если ранее дети боярские в этих городах (без учета «поселенных» драгун с не вполне ясным пока социальным статусом) составляли всего 16% служилого населения (20,1% с поместными казаками и усманскими иноземцами, владевшими землей на поместном праве) [подсчитано по: 19], то теперь вместе с солдатами, рейтарами и людьми сотенной службы в полковой службе – как минимум 56% (с поместными атаманами и казаками – 58,7%), а если учесть еще и поселенных драгун, которые тоже позиционируют себя как дети боярские [13, с. 256-257, 505] – 76,1%. Таким образом, более половины, а то и три четверти состава служилых городов по р. Воронежу, несмотря на их изначально невысокий статус, перешли в разряд «служилых по отечеству», доля которых на Белгородской черте в 1651 г. в среднем не превышала 34-39% [подсчитано по: 19].

Однако, вероятно, большая часть местных служилых людей отнюдь не желала пополнять собой солдатские полевые полки с невысокой материальной обеспеченностью и тяжелыми условиями службы, чем и объясняется стремительный рост детей боярских городовой службы. Эта тенденция наметилась еще до расширения контингента солдатских полков в 1680 г., уже после завершения русско-польской войны 1654-1667 гг., сделавшей очевидной социальные последствия военной реформы. Ее отчетливо обнаружила Е. В. Камараули на примере воронежской корпорации в результате анализа данных 94 челобитных воронежских детей боярских во время верстания в июне 1671 г. [10, с. 327-334] Она пришла к выводу о довольно высокой степени замкнутости городовой корпорации, члены которой в большинстве своем крайне неохотно переходили в полки «нового строя», предпочитая служить неверстанными с отцовских поместий по 10-25 лет (57,5% челобитчиков), т.е. практически все время с начала военной реформы, сохраняя статус своих отцов в сотенной или городовой службе. Лишь 5,2% их отцов и родственников служили в полках «нового строя», и только 8 чел. их самих (8,4%) служили в копейщиках и рейтарах [10, с. 329, 331-332, таблицы 1,6,7], т.е. в элитных группах «полковой» службы. На основании этого Е. В. Камараули делает несколько ложный вывод о слабом влиянии военной реформы на воронежскую корпорацию (как видим, без учета посадских как минимум треть ее к 1680 г. и еще б0льшую долю в 1658 г. составляли служилые люди полков «нового строя»; кроме того, солдаты активно пополнялись не из детей боярских, а из их родственников и из «прибора»; а помимо этого солдаты и рейтары могли быть верстаны уже ранее в первую очередь или не нуждались в верстании, удовлетворившись полученными без него поместными наделами, размер которых при верстании существенно не менялся [9, с. 93-96]). Наблюдения Е. В. Камараули скорее свидетельствуют о другом: о значительном обособлении «городовой» от «полковой» службы и о своего рода внутреннем расколе некогда относительно единой корпорации, вызванном военной реформой. Основная ее часть предпочла городовую службу незавидной участи служивших в солдатских полках, и, видимо, не была достаточно состоятельной, чтобы закрепиться в сотенной службе и в рейтарах.

Вместе с тем, нельзя не согласиться с выводом исследовательницы о сохранении для служилой корпорации Воронежа значимости «городовой» службы, на которую она была преимущественно ориентирована и в 1670-е гг. Возможно, этот вывод нельзя распространять на другие южные города «в черте», но для Воронежа и для других служилых «городов» по р. Воронежу, которые находились на самой черте, оборонительные функции оставались актуальными и во время русско-турецкой войны 1673-1681 гг., вызвавшей интенсификацию татарских (и даже калмыцких) набегов. Как мы уже видели, почти две трети состава этих городов были заняты городовой службой.

Оборонительные функции городов по р. Воронеж на рубеже 1670-х/1680-х гг. отражены в таблице 4.

 

Как видим, города по-прежнему оставались в первую очередь укрепленными крепостями – центрами обороны находящихся в их зоне ответственности участков черты. В большинстве своем они были стоячими острогами, рубленными из дубового и соснового леса, и видимо, чаще всего не подвергавшимися серьезной перестройке со времени их основания в 1640-е гг. (плохо сохранившееся описание самого Воронежа не позволяет точно определить характер его укреплений, но в 1660-е г. он был стоячим острогом [7, с. 242]). Исключением стал город Доброе – тоже бывший в 1660-е гг. типичным стоялым острогом, во время русско-турецкой войны он был перестроен в классический рубленый город со стенами шестиметровой высоты в виде связей из трех-четырехметровой длины клетей-городен в 24 венца: «город Доброе построен вновь во 185-м (1676/77) году с Крымскую сторону возле реки Воронежа и Бобышева затону и топких мест, рубленой в дубовом и в сосновом лесу в две стены, меж стен огородни» [15, л. 474, 469 об.]. Он имел теперь второе после Воронежа количество башен (13), хотя и уступая ему вдвое по размерам, но будучи после Воронежа самым большим в окружности из городов по р. Воронежу (367 саженей). Видимо, накануне главных походов русско-турецкой войны правительство задумало укрепить прежде всего северо-восточный угол Белгородской черты между Козловым и рекой Воронеж и решило превратить в мощный пункт обороны Доброе. Возможно, не случайно вскоре Доброе стало центром формирования особого солдатского полка. Главная восьмиугольная проезжая башня г. Доброго 22-метровой высоты теперь была вооружена четырьмя железными пушками 6-3-х-фунтового калибра, расположенными на разных уровнях.

Почти все города по р. Воронежу имели крепостную артиллерию. Не имел ее только Белоколодск, квалифицированный в сметной книге как «острожек».

Основная масса медных орудий (10) была сосредоточена в принадлежавшем к «старым» украинным городам Воронеже. В основном это были медные пищали с длиной ствола 2,1 – 2,8 м. калибром от 6 до 2-х фунтов, весящие от 46 до 18 пудов (от 754 до 295 кг.). Большую часть этих орудий по другой более ранней описи атрибутировал Алексей Лобин. Одно из них, явно ошибочно датированное в нашем источнике 7180 (1671/72) гг. («лета 7180 делал Кашпиров ученик Андрей Чехов»), скорее всего, было отлито известным пушечным мастером Андреем Чоховым в 1568/69 г. [14, С. 288]. К XVI в., как установил А. Н. Лобин, принадлежат и еще две 6-фунтовые и одна двухфунтовая медные пищали работы мастера Богдана, под которым, вероятно, надо видеть пушечного мастера времен Ивана Грозного, литвина на русской службе, и еще одна пищаль мастера Якоба Валлерштадта [14, с. 289-291]. Таким образом, половина медной воронежской артиллерии была изготовлена еще во времена Ивана Грозного и сохранилась, вероятно, со времени основания города. По наблюдениям А. Н. Лобина, южные украинные города оказались своего рода музеем – в Ливнах, Мценске и Новосили в 1670-е гг. сохранялись даже орудия, отлитые в конце XV века [14, с. 284-285]. Еще две воронежских медных пушки относятся ко временам Михаила Федоровича и датируются 1622/23 гг., а две пищали – более современные полковые двухфунтовые, одна из которых прислала в 1669/1670 г., очевидно, во время разинского восстания. Помимо 10 своих гарнизонных, в Воронеже находились еще две такие стандартные медные полковые пищали, оставленные в городе в 1677/1678 г. полком московских стрельцов Ивана Ендогурова [15, л. 136 об.]. Кроме Воронежа, одна медная пушка «московского литья» есть только в Орлове, присланная туда из Воронежа в период основания города, в 1646/47 г.

Помимо медных, в Воронеже были еще 12 железных орудий, большинство из которых относятся к полковым 2-х – 3-х-фунтовым пушкам, присланным двумя партиями в Воронеж с Тулы и с Коломны в 1659/60 и 1670/71 гг. (вероятно, в кризисные периоды после опустошительного «конотопского» набега 1659 г. и в период разинского восстания). В Воронеже было еще 33 затинных и 2 скорострельных пищали, но уже не было особой категории «затинщиков» среди служилых людей.

В остальных более «новых» городах артиллерия представлена исключительно железными орудиями. Численность артиллерии приблизительно кореллировала с количеством городовых башен: наибольшее число орудий имели Воронеж (22); Усмань (20) и Доброе (13). Как и в Воронеже, в большинстве своем это пушки 2-3-х-фунтового калибра (48 орудий, 81% от всех железных пищалей); единичные 6- или 4-х-фунтовые орудия, как правило, выполняют роль «вестовых пищалей», и чаще всего относятся к числу ранних, присланных в момент основания городов. Почти всю артиллерию, в том числе и пушки XVI в., можно отнести к числу полковых орудий [14, с. 292]. Деревянные крепости «по черте» не имели тяжелой крепостной артиллерии, к которой не были приспособлены их защитные сооружения и которая просто не была нужна в действиях против кочевников. Артиллерия определяла и общее число пушкарей – 113 чел. (без воротников), примерно по 1,5 чел. на орудие. Помимо роли прислуги у пушек пушкари, как правило, несли еще суточные или двухсуточные караулы у «зелейных» амбаров (пороховых погребов), чаще всего переменяясь по 2 человека.

«Городовая» служба не ограничивалась обороной городских крепостей. Каждый город имел свою территориальную полосу «окологородных» укреплений – «крепостей», как определял их источник, – систему двойных или тройных надолбов на опасных участках, полевых валов и рвов, засек, «косых», а также сторожевых острожков, расположенных, как правило, в центре отдельных звеньев укреплений, отстоящих от города на 2-7 верст. Острожек чаще всего представлял собой сторожевую башню с караульной избой, окруженную оградой периметром 16-20 сажен. Эти линии прикрывали татарские «перелазы», сакмы, а на дистанции между Добрым и Козловым – дороги, перегороженные проезжими башнями. К сожалению, они описаны не всегда детально, по г. Воронежу их длина (помимо участка полевого вала) не указана, но даже без полных данных по Воронежу по приблизительным подсчетам они составляли не менее 49,3 км., то есть ими была перекрыта почти четверть длины всей полосы обороны этих городов на черте. К 1679 г. окологородные укрепления, как правило, находились в плачевном состоянии («тех крепостей много огнило, и опало, и выгорело» [15, л. 274]), более-менее масштабный их ремонт был проведен только в полосе перестроенного два года назад г. Доброго.

Самой протяженной оставалась полоса укреплений города Усмань с ее 19 верстами 732 саженями двух участков усманского вала и 18-ю сторожевыми острожками по нему. Усмань и Орлов, расположенные на «ногайской» стороне за р. Воронежем, оставались едва ли не самыми опасными пунктами обороны: по данным В. М. Важинского, в Усманском уезде с 1674 по 1680 г. враг появлялся 150 раз [2, с. 45]; уже в сентябрьском набеге 1675 г. здесь были «поколоны до смерти» четверо драгунских детей из соседнего Орлова («Устинка Перелыгин, Наумка Долгово, Филатка Сухоруково и Куземка Ушакова жена Просковьица»), а также воронежский атаманский сын Митька Лесного, и ранены еще 13 человек (почти наполовину – женщины) [17, л. 56]. Во время формирования наших источников Усмань 2 августа 1680 г. была захвачена врасплох набегом тысячного татарско-калмыцко-черкессого отряда и ее корпорация понесла значительные потери (13 убитых, 19 раненых, 14 пленных мужчин), что заставило второй раз после 1652 г. поставить вопрос о переносе ее и Орлова на «крымскую» сторону Воронежа [12, с. 75-79].

Неудивительно, что «городовая» служба не перестала быть актуальной и поглощала основную часть сил местных городовых корпораций, в основном занятых уже не в станицах и сторожах, как в первой половине столетия, а в караулах по этой «окологородной» линии укреплений. Данные о численности подобных сторожевых отрядов далеко не по всем городам отчетливы и полны, но даже по приблизительным подсчетам они поглощали в обычное время не менее 15-20% людей городовой службы. Караульная служба была тяжелей всего для Усмани, где постоянно было задействовано почти 40% гарнизонной части ее корпорации, а «по вестям» количество караульных должно было возрастать с 403 до 843 чел., т.е. до 79% гарнизона. Ближние караулы в городах по р. Воронежу обычно менялись посуточно, в удаленных острожках – чаще всего понедельно. Таким образом, в обычное время каждый служилый человек как минимум 1 -2 раза в неделю нес караульную службу хотя бы в течение суток; «по вестям» караулы, как правило, удваивались. В городовой службе были задействованы даже подьячие приказной избы, которые во многих городах обыкновенно объезжали караулы и контролировали несение службы на них. К городовой и полковой службе в 1679-1680 гг. добавлялись работы по строительству Изюмской черты и по ремонту собственных укреплений.

Вероятно, к концу войны корпорации городов по р. Воронеж были уже измотаны непрерывными службами, а их людские резервы в значительной степени исчерпаны. Об этом свидетельствует и состояние их «резерва» – поспевших в службу детей и родственников, а также недорослей – который обычно учитывало правительство с целью оценки перспектив воспроизводства корпорации и возможных мобилизаций в другие виды службы. Как видим, основная часть этого резерва была уже использована – «поспевшие в службу» родственники составляли менее трети городовых корпораций, а число недорослей свидетельствовало, что примерно в трети семей нет детей мужского пола, наследующих службу.

Анализ военных формирований городов по р. Воронежу на рубеже 1670-х/1680-х гг. свидетельствует, что мы имеем дело с особой типологической группой городов Белгородского разряда, характеристики которой, скорее всего, нельзя распространять на все его корпорации. Города эти, несомненно, испытали серьезное влияние военных реформ второй половины XVII в., в результате чего на протяжении жизни одного поколения существенно (более чем вдвое) выросла численность их городовых корпораций в первую очередь за счет перевода их служилых контингентов в полки «нового строя». Несмотря на это, города эти в значительной степени сохранили традиционную структуру своих корпораций, ориентированную в первую очередь на «городовую» службу, численность людей в которой тоже заметно выросла. Преобладание контингентов городовой службы объясняется тем, что города эти были городами «на черте», защищавшими оборонительный рубеж по реке Воронежу и сохранявшими свои оборонительные функции, все еще вполне актуальные в период русско-турецкой войны 1673-1681 гг. Это, однако, вероятно, усилило обособление «городовой» и переведенной в полки «нового строя» «полковой» части корпораций, подогреваемое явным нежеланием первой переходить в непочетную солдатскую службу. Преобладание в этой группе (за исключением «старого украинного» Воронежа) низкостатусных «новых» городов, возникших на заключительном этапе строительства Белгородской черты, с их мелкопоместными и бескрестьянными в основной массе детьми боярскими, привело к тому, что служилые люди в них были в основном переведены в солдатские полки, и, после ужесточения требований к экономическому обеспечению рейтар с 1675 г., вероятно, не имели шансов попасть даже в рейтары. Только Воронеж сохранил незначительный контингент рейтар и даже выставлял небольшое число людей в сотенную службу, но и они в совокупности существенно (почти в пять раз) уступали его солдатскому контингенту.

---

Список литературы

1. Бабулин И. Б. Борьба за Украину и битва под Конотопом. (1658-1659 гг.). М.: Русские витязи, 2015. 400 с.

2. Важинский В. М. Землевладение и складывание общины однодворцев в XVII в. (по материалам южных уездов России). Воронеж: Изд-во ВГПИ, 1974. 237 с.

3. Важинский В. М. Усиление солдатской повинности в России в XVII в. (по материалам южных уездов) // Из истории Центрального Черноземного края. 1976. Т. 157. С. 52-68.

4. Великанов В. С. История о том, как поссорились Петр Иванович Гордон и Афанасий Федорович Траурнихт, 1676-1677. [Электронный ресурс]. Режим доступа: // http://rusmilhist.blogspot.ru/2013/11/g-1676-1677 |1йт1.

5. Великанов В. С. Росписи русской армии по разрядным полкам в 1650-1680 гг.: попытка создания военно-окружной системы. // Военно-исторический архив. 2018. № 12. С. 16-21.

6. Гордон П. Дневник. 1677-1678. М.: Наука, 2005. 250 с.

7. Загоровский В. П. Белгородская черта. Воронеж: Изд-во ВГУ. 1969. – 291 с.

8. Загоровский В. П. Изюмская черта. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1980. 237 с.

9. Загоровский В. П. Солдатские села и солдатское землевладение в Воронежском крае XVII в. // Из истории Воронежского края. Воронеж, 1972. Вып. 4. С. 90-97.

10. Камараули Е. В. Обновление состава воронежской служилой корпорации в период борьбы с восстанием Степана Разина 1670-1671 г. // Русь, Россия, Средневековье и Новое время. Вып. 4. Четвертые чтения памяти академика РАН Л. В. Милова: материалы международной научной конференции. Москва, 26 октября – 1 ноября 2015 г. М., 2015. С. 327-334.

11. Княжинский Б. П. Воеводы города Усмани XVII столетия. Тамбов: Электро-типо-литография губернского правления, 1917. 33 с.

12. Княжинский Б. П. Очерки по истории Усманского края. Липецк: НПО «Ориус», 1995. 272 с.

13. Лаптева Т. А. Провинциальное дворянство России в XVII в. М.: Древнехранилище. 2010. 596 с.

14. Лобин А. Н., Сапелин Р. А. Новые данные об орудиях XV-XVI вв. // История военного дела: исследования и источники. 2018. Т. X. С. 283-294. [Электронный ресурс]. Режим доступа:http://www.milhist.info/2018/11/29/lobin_sapelin.

15. РГАДА Ф. 210. Оп. 6д. Д. 110.

16. РГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Д. 827.

17. РГАДА. Ф. 210. Оп. 6. Д. 124.

18. Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. VI. М.: Голос, 1993.

19. «Смета великого государя …царей, царевичей, и бояр … и всяких служилых людей нынешнего 159 году» // Дворянство России и его крепостные крестьяне XVII -первой половины XVIII в. М.: Ин-т истории СССР, 1989. С. 8-32.

20. Шварев Е. В. Белгородский разряд в разрядной системе Российского государства XVII века // Белгородская черта. Вып. 2017. № 2. С. 16-28.