И.Б. Михайлова
В средневековой России поместья существовали с XIV в. Эти земли были условной собственностью, которая никогда не приобретала свойства полного владения. Способы формирования условного землевладения были различными. Русские помещики XIV–XVI вв. служили воинами и охотниками. Они были колонизаторами. Помещики трудились вместе со своими крестьянами и защищали последних от неприятеля. Иван III и Василий III создали поместную систему и реформировали вооруженные силы России.
В Московской Руси XIV–XVII вв. основным средством обеспечения служилых людей и показателем их престижа было владение землей. В иерархической структуре населения единого Русского государства бедный землевладелец занимал более высокое и почетное положение, чем состоятельный старатель, купец или промышленник.
С XIV в. наряду с полной собственностью на родовую, пожалованную,
купленную, выменянную или полученную в приданное вотчину развивалось
условное владение государственной или монастырской землей при
обязательстве военной или хозяйственной службы. В XIV–XV вв. оно
называлось «служние земли», с конца XV столетия – «поместье». С
прекращением службы по причине старости, увечья, болезни, опалы, смерти
поместье возвращалось пожалователю земли – князю или в монастырь.
Первое упоминание о таком условном землевладельце содержится в
духовной грамоте Ивана Калиты, разрешавшей Бориске Воркову владеть
селом в Ростовском княжестве до окончания службы у сыновей завещателя.
[9, № 1(б), с. 10]
До конца XV в. служних земель было немного. Формировались они
различными способами. Нередко митрополиты и монастыри давали участки
«до живота», т. е. в пожизненное пользование служилого человека. При этом
пожалованный обязывался «не осваивать, ни продати, ни променити, ни по
душе не дать», не закладывать этот надел, не поступать с ним в холопы.
После смерти помещика все его хозяйство с «примыслами» «серебра и хлеба
и животины страдные» возвращалось в фонд митрополичьих или
монастырских земель [1, № 113, с. 169, № 118, с. 173;] [2, № 68, стлб. 491–492, № 69, II стлб. 493, № 118, II стлб 718–719, № 118, V стлб. 721, № 118, VI стлб. 492, № 118, X стлб. 725;] [6, № 33, с. 51, № 120, с. 113, № 121, с. 113–114, № 122, с. 114, № 160, с. 142, № 174, с. 159, № 227, с. 201, № 228, с. 201, № 254 с. 217] . Некоторые служилые люди платили за пользование участком. Так, Григорий Мочало Дмитриев сын Лыков с 1475 г. ежегодно вносил в казну митрополита по 10 алтын. В 1492 г. владыка пожаловал ему новые земли, с которых каждый год стал получать десятину[ 2 , № 118, IV стлб. 721;] [ 6, № 35с. 52, № 37, с. 53 ]. Иногда практичные монахи «продавали» земли при
условии, что после смерти покупателя его освоенное, заселенное крестьянами приобретение возвратится в обитель. [ 2, № 69, III стлб. 494–495]
Своеобразной формой раннего поместья являлась аренда угодий.
Служба здесь заключалась в развитии промыслов, из дохода от которых
помещик выплачивал господину ежегодный оброк. Так, с начала 1460-х гг.
ловцы рыбы в митрополичьих озерах Гридя Черемисинов сын Караулов и
Ивашка сын Кожин отправляли в закрома владыки «съ техъ водъ съ году на
годъ две бочки рыбы по десяти ведеръ, одна щучины, а другаа мелкие
рыбы». Оба рыболова были служилыми людьми (об этом свидетельствуют
их «фамилии» и «отчество» Караулова). Подобно другим помещикам, они
обязывались «техъ намъ водъ не осваивати, ни продати, ни менити, ни
отдати никому». [ 2, № 118, I стлб. 718;] [ 6, № 242, с. 208.] – Аналогичные примеры см.: [ 2, № 118, III стлб. 720;] [ 3, № 147, I стлб. 337;] [ 6, № 287, с. 247]
Другой характерный пример – разработка в 1495/1496 г. тонь (рыболовецких
участков) в Новгородской земле, «на обонежъской стороне от озера от
Ладожского от устья от волховского вверх по Волхову-реке». Этими тонями
владели дольщики-вотчинники и помещики. Одним из старателей был Иван
Михайлович Волынский, добывавший снетков «под Сосною» и в Ригочино,
зимой «всякую рыбу» – «противу Кузмы и Демьяна на Наволоке» и «противу
Победища» в тоне Трестье. О том, что И.М. Волынский был помещиком,
свидетельствует специальная терминология писца, указавшего, что эти
промысловые участки были не в полной собственности служилого
человека, а только числились «за» ним на определенных условиях.
Четверть промыслового надела в Ригочино и часть тони Кудрявой были
записаны «за помещиком за Петрушкою за Харлановым». [ 16, с. 286–287,
289]
Тогда же на Пашской губе и реке Свири рыбным промыслом занимался
другой великокняжеский помещик, родственник Петра – Василий Харланов.
Его социальный статус четко зафиксирован в Писцовой книге Ю.К. Сабурова
7004 (1495/1496) г.: «в Лахтемпонгех две воды Настасьинские за Васюком за
Харлановым, а тот весь стан в Лахтемъпонге Деревянитцкой за великим
князем». [ 16, с. 291]
Не можем согласиться с мнением А.А. Зимина, Ю.Г. Алексеева,
А.И. Копанева, А.М. Сахарова и В.Б. Кобрина об отожествлении вотчинников
и помещиков XV – первой половины XVI в. [ 12, с. 91]. Понятно, что оно –
реакция на догму марксистской историографии первой половины XX в. о
противопоставлении вотчинников-бояр и помещиков-дворян, ожесточенной
борьбе между ними в период формирования товарно-денежных отношений
и складывания всероссийского рынка [об этой концепции см., например: 11, с.150–151,213;] [ 18,с.740].
Но безусловный отказ признать противопоставление друг другу двух групп «феодалов» обернулось искажением исторической реальности: в Московской Руси XIV – середины XVI столетия поместье всегда имело служилый характер и в отличие от вотчины никогда «не выходило из службы» его владельцев. Помещику мог наследовать младший родственник, но только при условии поступления последнего на службу господину, давшему землю завещателю. При этом надел старого или умершего землевладельца переоформлялся на имя его
сына, младшего брата или племянника.
Так, в 7004 (1495/1496) г. в Михайловском погосте Обонежской пятины
Новгородского уезда за помещиками «Михалем да за Гаврилком да за
Митею да за Некрасцом за Васильевыми детми Челяднина Коротнева»
числились сельцо и деревни «великого князя…, что было за отцом их за
Васильем за Челядниным». Кроме этих земель «придано им к отцову
поместью, великого князя Кондратъевская Лукина деревня на Черной» реке
[ 16, с. 243–244, 247]. Распоряжаясь о земле волоцкого сына боярского
Афанасия Елчанинова, Василий III повелел наделить «Михайла Афонасьева
сына Елчанинова, старымъ его поместьемъ, его половиною, да племянников
его Васильевых детей Кроминых Офонасьева жъ сына Елчанинова, отца ихъ
половиною же поместьем как было напередъ того за Михайломъ его
половина, а за Ромашковымъ да за Митькинымъ отцемъ за Кромою ихъ
половина» [ 5, № 91, с. 78]. В 1530–1540-е гг. «стряпавший во Твери» Костя
Тимофеев сын Лобков унаследовал поместье умершего брата, конюх Федко
Угримов сын Тупицын – землю отца Угрима Васильева сына, тоже ходившего
за лошадьми. Надел сытника Михайлы Иванова сына Волынцева также
должен был перейти к наследнику. Но великокняжеские писцы выяснили,
что «Михайла в животе не стало, а сын его Федор на Москве сидит в
тюрьме», поэтому захваченную соседями землю отписали в государеву казну.
[ 17, с. 151, 283–284]
Помещики средневековой России происходили из разных слоев
населения. Среди них были князья, владевшие крупными вотчинами, более
или менее влиятельные и состоятельные бояре, представители приказной
администрации, хозяйственные слуги, перешедшие в подданство к
московскому государю «новокрещены»-иноземцы [ 5, № 110, с. 93, № 120, с.
102;] [ 9, № 95, с. 379–382, 384, № 96, с. 299;] [ 6, № 23, с. 44, № 33, с. 51;] [ 7, № 33, с. 51, № 61, с. 154;] [ 12, с. 114–115] .Но большинство условных держателей земли были люди худородные и небогатые.
В условное держание, как правило, давались неосвоенные или
разоренные и опустевшие земли. Например, в ноябре 1491 г. истопник
Ивана III Онтон Гладково Семенов сын получил поместье в Мишутинской
волости Переяславского уезда. Подчеркивая, что «нет деи на тех пустошех
двора, ни кола», государь позволил пожалованному служилому человеку
поставить здесь дом и завести хозяйство [ 4, № 563, с. 443]. Новоявленные
помещики отчетливо понимали, что освоение заброшенных гарей и
непроходимых буреломов потребует немалых усилий, но, тем не менее,
давали обязательства «пахати те пустоши, орать, и сено косить, и лес сечи»,
людей призывать, «сажати» деревнях и починках, последние в
«розселивати» [ 5, № 118, III стлб. 719, № 118, IV стлб. 720, № 118, VI стлб.
722;] [ 6, № 40, с. 55–56]. Духовные и светские власти, заинтересованные в хозяйственной деятельности помещиков, предоставляли им налоговые
льготы: на пять-десять лет освобождали хозяйство от уплаты податей и
несения повинностей. Когда поместная земля начинала приносить доход,
срок пожалования заканчивался, и в выигрыше оставался не условный, а
полный ее владелец, господин временного держателя надела,
обусловленного службой. [см., например: 6, № 314, с. 270]
До 1592 г. в русском поместье трудились холопы – почти бесправные
невольники, и свободные крестьяне, с 60-х гг. XV в. локально, с 1497 г.
повсеместно наделенные правом перехода к любому землевладельцу,
проживавшему в Московском государстве, или в черную волость один раз в
году – в Юрьев день осенний. Необходимость призывать и удерживать у себя
свободных работников вынуждала помещика так организовывать хозяйство,
чтобы обеспечить благосостояние своей семьи, крестьян, выплату ими
обременительных государевых податей, несение многочисленных
повинностей, наконец создать сносные условия для жизни холопов.
И главное – с доходов, полученных в поместном хозяйстве, его владелец
должен был исполнять государственную ратную службу «конно, людно и
оружно». В связи с этим помещикам приходилось разбирать тяжбы
трудившихся у них крестьян, с оружием в руках защищать свою землю от
внешних врагов, татей и разбойников, а также претендовавших на нее
крупных светских и духовных собственников. Последнее подтверждают
события, происходившие в первой четверти XVI в. в волости Залесье
Клинского уезда.
В феврале 1507 г. сытник Василия III Курбат Третьяков получил
великокняжескую льготную, несудимую, освобождавшую его от налогов,
поместную грамоту на четыре клинских починка. Земли, «тянувшие» к
починку Крутому, лежали вдоль реки Сестрицы, возможно, она их
пересекала. Левый берег этой реки считали своим вотчинным владением
иноки Успенского Изосимина монастыря. В 1524 г. Курбат «перенес» починок
Крутой на левый берег Сестрицы, «и двор себе поставил, и лес розсек, и
пашню учинил. И… два починка Илейкин да Миткин поставил Курбат к тому
ж своему починку х Крутому». Вероятно, Третьяков считал осваиваемую им
землю великокняжеской, иначе не стал бы вступать в конфликт с
могущественной обителью. Однако монахи немедленно стали отстаивать
свои права на спорную территорию. Они утверждали, что сытник
«перелезщи от своего поместья от починка от Крутого за старую межу за реку
за Сестрицу на манастырскую землю, да тот починок Понурин (поставленный
здесь около 1509 г. – И.М.) освоил за себя силно и крестьянина
манастырского Ивашка Понуру ис того починка выметал вон, а назвал тот
починок Крутым починком. И тот… починок исстари Понурин манастырской,
а не Крутой. А Крутой починок… за рекою за Сестрицею за Черною грязью».
Согласно старцам, починки Илейкин и Миткин также были поставлены К.
Третьяковым на монастырской земле [ 8, № 6, с. 70].
Возможно, в связи с претензиями обеих сторон на левый берег
Сестрицы иноки Изосиминой пустыни просили государя закрепить его за их
обителью. 24 ноября 1518 г. Василий III дал им жалованную заповедную
грамоту на «реку Сестрицу и с лесом по обе стороны тое реки, вверх по
Городенку, а вниз по Ламу реку». На основании этого акта игумены
Успенского Изосимина монастыря Кирилл, Иона и Иев били челом
Василию III на К. Третьякова. Государь трижды распоряжался о проведении
суда по делу о спорной земле в Клинском уезде.
12 мая 1529 г. судьей был назначен подьячий Леонтий Глебов, который
«на земле был и в той земле их судил и список судной на Москве перед
дворедцким перед князем Иваном Васильевичем Оболенским у доклада
клал». Но И.В. Оболенский «им в том управы не учинил, потому что князь
великий в те поры игумена Кирила послал в Можаеск в манастырь в Лужки
на архимандритство». 13 марта 1532 г. это дело рассматривал Яков Федоров
сын Ушаков. Он тоже «на той земле был у них и в той земле их с Курбатом
судил», но на доклад к тверскому дворецкому документы не представил,
потому что «его тогда послали на великого князя службу на годовую в
Смоленеск. А в те ж поры Курбата в животе не стало». Затем (до 4 декабря
1533 г.) по челобитью игумена Иева на вдову Курбата Арину и их сына
Постника Василий III «дал им судью Филипа Левшина», который умер, не
успев приступить к рассмотрению тяжбы [ 8, № 6, с. 66–68, 72–73]. Указной
грамотой Ивана IV от 7 июня 1535 г. дело о Понурином-Крутом починке было
передано судье Филиппу Леонтьеву сыну Брохатого. Наконец, суд Гаврилы
Федорова сына Заболоцкого и Ртища Васильева сына Унковского,
состоявшийся до 31 марта 1539 г., постановил передать починки Понурин
(Крутой), Илейкин и Миткин (Федосков) Успенскому Изосимину монастырю.
Третьяковым оставили их поместье на правом берегу Сестрицы «з деревнею
с Крутым починком да з деревнею с Пристаниным починком, да з деревнею
с Топоровым, да з деревнею з Железовым». В мае 1539 г. между их
поместной землей и владениями изосимовых старцев межу «учинили и ямы
прокопали». [ 8, № 4, с. 63; № 5, с. 64, № 6, с. 73–75]
Борьба с неприятелями требовала единения всех поместных поселян во
главе с их господином, про которого с одобрением говорили, что он «стоит»
за своих людей и землю [ 12, с. 10;] см. также:[ 14, с. 360;] [ 15, с. 415].
В свете вышеизложенного не можем согласиться с мнением
Е.И. Колычовой и А.А. Зимина о преобладании среди русских помещиков XV
в. «нравственно-растленных» министериалов холопского происхождения,
которые вели «праздную, паразитическую жизнь», с одной стороны, жестоко
угнетали трудовой народ, с другой – пресмыкались перед самодержавной
властью и угождали начальству, и тем самым способствовали формированию
деспотического Московского государства [ 13, с. 69, 71;] [ 10, с. 374].
Непредвзятое исследование о социальном составе, «службах»,
хозяйственной деятельности русских помещиков XIV – первой половины XVI в. позволяет полностью опровергнуть этот вывод.[ 15]
До конца XV в. поместий было мало, поэтому их владельцы не
составляли костяка вооруженных сил Руси. В конце XV – первой половине
XVI в. Иван III и Василий III провели важную военно-экономическую реформу:
в Московском государстве была создана поместная система, позволившая
коренным образом изменить структуру и боеспособность российских войск.
Помещики XIV – первой половины XVI в. – ратники и колонисты,
служилые люди формировавшегося единого государства – были тем самым
слоем населения, опираясь на который великие князья Московские
собирали разобщенные русские земли и укрепляли верховную власть.
Список литературы:
1 Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею. – Т. 1. – СПб., 1841.
2 Акты, относящиеся до юридического быта древней России. – Т. 1. – СПб., 1897.
3 Акты, относящиеся до юридического быта древней России. – Т. 2. – СПб., 1864.
4 Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV – начала XVI в.– Т. 1. – М., 1952.
5 Акты XIII–XVII вв., представленные в Разрядный приказ представителями служилых фамилий после отмены местничества. Собрал и издал А. Юшков. – Ч. 1. – М., 1898.
6 Акты феодального землевладения и хозяйства XIV–XVI веков. – Ч. 1. – М., 1951.
7 Акты феодального землевладения и хозяйства XIV–XVI веков. – Ч. 2. – М., 1956.
8 Антонов А.В. Клинские акты XV–XVI века // Русский дипломатарий. – М., 1998. – Вып. 4. – С. 53–110.
9 Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. – М., 1950.
10 Зимин А.А. Холопы на Руси. – М., 1973.
11 Историография истории СССР. Эпоха социализма / под ред. И.И. Минца. – М., 1982.
12 Кобрин В.Б. Власть и собственность в средневековой России. – М., 1985.
13 Колычева Е.И. Холопство и крепостничество (конец XV–XVI в.). – М., 1971.
14 Кривошеев Ю.В. Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII- XIV вв. – СПб., 1999.
15 Михайлова И.Б. Служилые люди Северо-Восточной Руси в XIV – первой половине XVI в. – СПб., 2003.
16 Писцовые книги Новгородской земли. – Т. 1. – М., 1999.
17 Писцовые книги XVI века / под ред. Н.В. Калачева. Ч. 1. Отд. II. – СПб., 1877.
18 Шапиро А.Л. Русская историография с древнейших времен до 1917 г. – М., 1993.