Автор: Матасова Татьяна
Журнал: Родина. Номер: 12 Год: 2011 Страницы: 64-66
Во второй половине XV века в основном завершился процесс объединения Русского государства под властью московского княжеского дома. Великий князь Иван III (1462– 1505) широко известен не только глубокими преобразованиями внутри страны, но и активной внешней политикой. Одним из её главных направлений стали контакты с государствами Северной Италии — Миланом, Венецией, Римом.
Среди целей, с которыми русские посланники отправлялись в Италию, был найм мастеров различных специальностей, сообщения о победах русского оружия, переговоры, связанные с антиосманской борьбой. Независимо от целей посольств их неотъемлемым атрибутом были ценные подарки, которые посланники от лица великого князя передавали миланскому герцогу, венецианскому дожу, папе римскому. Дар в данном случае был не просто знаком благорасположения, но и своего рода «визитной карточкой» государя и страны, которой он правил. Что вещи, подаренные великими князьями московскими, могли рассказать итальянской аристократии о нашей стране?
Московиты привозили «в земли Фряжские», как на Руси называли Северную Италию, ловчих птиц, шкурки пушного зверя — «мягкую рухлядь», а также изделия из «рыбьего зуба» — моржового клыка. Всё это были товары, происходившие из северных и северо-восточных областей, как недавно присоединённых к Русскому государству, так и сопредельных с ним. Рассмотрим несколько характерных эпизодов из посольской практики того времени.
Посланник Ивана III к миланскому герцогу Джан-Галеаццо Сфорца Юрий Траханиот преподнёс ему в 1486 году «двое сороков прекрасных выделанных соболей и двух кречетов и несколько живых соболей, доставленных им и привезённых прямо из России»1 . Ловчим птицам герцог был, вероятно, особенно рад. По свидетельству современника, он был «не склонен думать об общественных делах. Он странствовал по окрестным владениям, развлекаясь соколиной и псовой охотой…»2 .
С посольством 1493 года, которым руководили Мануил Ангелов и Данило Мамырев, Иван III прислал миланскому герцогу Лодовико Моро белого кречета, пять сороков соболей, татарскую саблю, резную пластину и «рыбий зуб длиною в локоть [около 46 см. — Т. М.] и похожий на слоновую кость»3 . Лодовико Моро так же, как и Джан-Галеаццо Сфорца, был страстным охотником, что нашло отражение и в приёме московских посланников. В честь их приезда была организована грандиозная охота. В ней приняли участие и сам герцог, и его супруга Беатриче д’Эстэ. Среди охотничьих трофеев были три огромных оленя, две косули и три кабана4 . Вообще, как иронично заметила современная исследовательница, ломбардская знать той поры «ничем кроме охоты на зверей и птиц не занималась»5 , поэтому Ивану III дарить в Милан кречетов, вероятно, было особенно приятно. В Павии по сей день сохранились чучела любимых кречетов упомянутых миланских герцогов. Не этих ли птиц привезли русские посланники?
Венецианский дож Агостино Барбариго (1486–1501) неоднократно получал от Ивана III ценные меха и изделия из «рыбьего зуба». Сенатор Доменико Мальпьеро зафиксировал, что в 1488 году Дмитрий и Мануил Ралевы преподнесли дожу трое сороков соболей6 . По свидетельству сенатора Марино Сануто, посланники Ивана III Мануил Ралев и Митрофан Карачаров, посетившие Венецию в декабре 1499 — марте 1500 года, преподнесли дожу «четыре связки соболей по … штук в каждой: одну — от имени своего короля, две — от имени послов и одну от некоего купца, который был с ними. В числе подарков была и какая-то [особенная] рыбья кость»7, то есть «рыбий зуб». Публикатор текста Сануто, Ринальдо Фулин, видимо, не разобрал цифру в рукописи — по сколько шкурок было в каждой связке — и поставил в издании многоточие. Вероятнее всего, речь шла о традиционной русской мере — о сорокàх. Известно также, что русские привезли много северных товаров на продажу. Среди них были и «белые заячьи меха», и костяные ножи, и ножи с рукоятью из «рыбьего зуба», а также множество связок шкурок белок, соболей и горностаев8 . «Мягкой рухляди» было так много, что обоз с нею был послан в Венецию заранее9 .
Северные дары получали и римские папы. Например, посол Василия III к папе Клименту VII Дмитрий Герасимов преподнёс ему «от своего лица и от лица своего правителя» соболиные шкурки10. По свидетельству гуманиста Павла Йовия, «собольи меха с нежной шерстью и лёгкой проседью» считались в ту пору наиболее ценными11. В некоторых случаях, чтобы поразить иноземного правителя, достаточно было преподнести ему всего один, но богато украшенный уникальный экземпляр наподобие того, что преподнёс московский посол Фёдор Курицын венгерскому королю Матвею Корвину в 1488 году. Это был «соболь чёрн, ноготки у него золотом окованы с жемчугом, двадцать жемчюгов новгородских»12. Иван III посылал подарки и римским папам. Московский свод конца XV века сообщает, что после женитьбы на Софье Палеолог великий князь отправил в Рим богатые дары13. По всей видимости, они состояли главным образом из северных диковин.
Все эти подарки были не просто экзотическими безделушками или желанными предметами роскоши. Они несли новую информацию о Московии — далёкой стране на северо-востоке, ещё очень мало известной в Европе, в том числе в Италии.
В значительной степени представления итальянцев о севере и северо-востоке Европы в широком смысле опирались на античную и наследовавшую ей средневековую традицию землеописания. Классиками античной географии — Геродотом, Помпонием Мелой и Страбоном — был создан суровый и малопривлекательный образ Европейского Севера и северо-востока. Эти земли представлялись холодной и мрачной областью, населённой «грифами, весьма жадными и дикими животными», охраняющими своё золото, или даже воинственными людоедами-антропофагами14.
Тем не менее было и другое мнение о природе северных краёв. Помпоний Мела писал о том, что за неприветливыми северными, «борейскими» областями лежит благодатная страна гиперборейцев, то есть людей, живущих за областью, откуда
дует северный ветер — «борей». «Жители этой земли — справедливейшие люди, живут они дольше и счастливее, чем другие смертные. Постоянно наслаждаясь весёлым досугом, они не знают ни войн, ни раздоров»15, — и ниже: «Гиперборейцы
живут в рощах и лесах… умирают они только тогда, когда устают жить…»16
Легенда о счастливых гиперборейцах не получила широкого распространения в Средневековье, поскольку не соответствовала библейскому известию о том, что «от севера откроется бедствие обитателям сей земли» (Иер., 1:14): библейские
тексты были неоспоримым авторитетом для средневековых интеллектуалов. Итальянские интеллектуалы XIII–XIV веков Брунетто Латини, Боно Джабмони, Фацио дельи Умберти вслед за Геродотом и Страбоном полагали, что в тех местах море было «вязким ото льда», а мрачность, пустынность и холод, вызываемый «ледяным Аквилоном», неминуемо порождали сильнейший страх в сердце любого, кто там оказывался17.
Однако и в средневековой традиции образ Севера был неоднозначным. Полярная звезда, своего рода символ Севера, всегда служившая итальянским мореходам верным ориентиром в их стремлении достичь тихой пристани, ассоциировалась с
образом Церкви, ведущей людей ко спасению. Загадочное северное сияние также воспринималось скорее добрым знаком, чем отблеском огня Преисподней18. Сомнения в демонической природе северных областей подкреплялись и известными в ту пору суждениями античного философа Эмпедокла о четырёх
стихиях: огне, воде, земле и воздухе. Согласно его концепции, в основе которой лежала идея равновесия, сразу за холодной, негостеприимной северной зоной должна находиться тёплая зона, где царят благоденствие и гармония. Именно эти построения заставляли искать местоположение земного Рая не только на востоке, но и на севере. Замечено, что «большинство западноевропейских карт имели восточную ориентацию, а значит, границы гиперборейской Московии могли находиться близ Рая земного»19.
Во второй половине XV столетия северные области Европы, полные диковин, которые можно хорошо продать, стали особенно привлекать итальянцев. После падения под натиском турок Каффы (современная Феодосия) в 1474 году налаженный торговый путь в страны Востока за ценными товарами стал
сильно затруднён. В этой связи возрос интерес к русским землям, где можно было добыть экзотические товары иного рода. Ещё до начала активных сношений с Московией итальянцы хорошо были осведомлены о северных богатствах. Их привозили купцы из факторий итальянских морских республик Северного
Причерноморья уже в XIV веке20. Возможно, именно в ту пору «фряги» начали проникать в эти области. Известно, например, что Дмитрий Донской «пожаловал Печорою» Андрея Фрязина, «как было за его дядею за Матфеем за Фрязином»21.
Итальянские гуманисты XV столетия, охваченные познавательным интересом ко всему новому и неведомому, также обращали внимание на северные области. Римский гуманист Юлий Помпоний Лэт, посетивший Северное Причерноморье в
1470-х годах22, основываясь на рассказах местных купцов23, составил представление о севере Руси, во многом сходное с мрачными известиями античных и средневековых трактатов. Вместе с тем в его «Скифских заметках» нашли отражение и сведения о промыслах и быте тех краёв, несомненно, полученные информаторами Помпония от русских людей. Он пишет, в частности, о
«повозках без колёс», которые на Руси называются «санями»24, о «рыбьем зубе»25, использовании тюленьих шкур и мехов при изготовлении одежды26. Особый интерес гуманиста вызвали моржи — «морские чудовища с клыками немного короче слоновых», которых ловят в «Скифском океане»27.
Важной вехой в получении в Италии информации о Севере стало путешествие по Московской Руси Аристотеля Фиораванти, предварившее его работу по возведению Успенского собора. Он посетил не только Владимир28, но и Русский Север.
В сохранившемся письме миланскому герцогу Галеаццо-Марии Сфорца архитектор сообщил много интересных сведений о тех краях. В частности, он сообщил о моржах и тюленях — чудесных зверях, «животных такой породы, что убегают к морю Океану и прячутся там под водой от страха и 10 и 20 дней живут
там, подобно рыбам»29. Он рассказал и о возможности получения на севере прекрасных кречетов и пушного зверя: «Если твоей светлости угодно получить прекрасных соболей и горностаев, живых или шкурами, я могу тебе их отослать, сколько ни пожелаешь…»30 Известия, переданные в письме Фиораванти,
конечно, произвели впечатление на столь любившего охотиться миланского герцога и его окружение. Галеаццо-Мария Сфорца отправил письмо Ивану III, в котором он просил разрешить миланским птицеловам, Бьянко из Кайо и Таддео из Феррары,
посетить Русский Север. С большой долей уверенности можно говорить, что птицеловы были пущены в эти заповедные области. По крайней мере, Юрий Траханиот сообщил герцогу Джан-Галеаццо Сфорца, что они добрались до Москвы и были приняты великим князем.
Практический интерес итальянцев к северным областям нашёл отражение в фиксации так называемого Сообщения о России, сделанного тем же Траханиотом в Милане. Великокняжеский посол много говорил о богатствах Московии. Он подчеркнул, что «некоторые провинции… платят в качестве дани каждый год большое число соболей, горностаев и спинок [«dossi» — видимо, речь идёт о беличьих шкурках. — Т. М.]» и что русичи «одеваются зимой обычно в лисьи меха… и что этих мехов у них великое количество»31. Траханиот особо остановился на обычаях русской знати носить одежды из мехов зимой «мехом к рубашке», а летом «кожей к рубашке, что даёт возможность сохранять свежесть»32, а также упомянул пристрастие русских к охоте33.
Рассказы очевидцев, основанные на них сочинения гуманистов и визуальные впечатления, полученные итальянской аристократией через дары великого князя и товары на продажу, создавали комплексный, многогранный образ Московии и далёкого севера. Например, итальянцы узнали о моржах из рассказов Помпония Лэта и Фиораванти и только благодаря дарам Ивана III увидели, как выглядят клыки этих животных.
Северные товары, несомненно, прочно ассоциировались с Русским государством. Это подтверждают формулировки, которые подбирали итальянцы для обозначения многих диковин. Так, моржовый клык миланский посол в Венеции назвал «dente di pesce», то есть дословно перевёл русское название — «рыбий зуб». Сенатор Марино Сануто привёл сходную формулировку: «osso di pesse» — «рыбья кость».
Тем не менее даже дословный перевод русского названия иногда порождал недоразумения. Так, Сануто в числе «мягкой рухляди», привезённой Мануилом Ралевым и Митрофаном Карачаровым на продажу, упомянул «белые заячьи меха». Заячий мех был очень популярен в Европе, однако он не считался особенно ценным, поэтому вряд ли его продажа приносила бы большие прибыли. Возможно, в данном случае речь идёт о тюленях — «морских зайцах», как их называют русские источники этого времени34. Мех маленьких тюленей в возрасте
до года, так называемых бельков, действительно очень ценен. Никто из итальянских авторов, кроме Аристотеля Фиораванти35, не упоминал заячий мех в ряду ценных мехов, которыми богат Русский Север. Кроме того, Сануто мог действительно представить себе каких-то особенных «белых зайцев», которых промышляют на севере России. О том, что на Русском Севере многие животные имеют белую окраску, писал ещё Фиораванти36. Между тем Мануил Ралев — «один из послов, говоривший по-латыни»37, — мог иметь в виду «морских зайцев» — тюленей.
Впечатления итальянской аристократии от непосредственных и опосредованных русских северных известий было столь сильным, что уже в первой трети XVI века был создан ряд описаний нашей страны, в которых образы недавно присоединённых и подконтрольных Московии северных областей занимают большое место. Папский камергер Альберт Кампенский писал понтифику Клименту VII о «князе москов», что тот покорил «пермяков и вогулов, скифские племена» и заставил их «исповедовать Христа»38, — и ниже: он «провёл свои победоносные
войска почти на край Востока… покорив многие народы Скифии, а некоторые также принудив принять христианство»39. Знаменитый гуманист Павел Йовий также сообщал, что «с севера же власти московитов повинуются бесчисленные на-
роды, которые простираются до Скифского океана на расстояние почти трёхмесячного пути… жители Перми и Печоры незадолго до нашего времени по обычаю язычников приносили жертвы идолам, теперь же чтут Господа Христа». Обращение в христианскую веру северных язычников делало их ближе европейской цивилизации, а населённые ими земли уже не казались такими далёкими и опасными. Йовий подчёркивал и обилие ценных товаров, которые «пермяки, печора, югры, вогулы, пинежане» продавали русским купцам, а также поставляли в качестве дани. Это были «драгоценные меха куниц, соболей,
рысей, а также чёрных и белых лисиц»40. Итальянцы, писавшие о России в середине XVI столетия, — Алессандро Гваньини, Рафаэль Барберини и другие — в целом повторяли эти известия. Как видим, в Италии ясно осознавалось значение присоединения северных областей к Московии.
Сходные настроения были присущи также и русской придворной аристократии и книжникам. Максим Грек, человек, близкий русской православной культуре, но навсегда «запрограммированный ренессансным Западом»41, в одном из своих
посланий к Василию III именует великого князя «самодержцем всеа Русии и многих иных окиянскихъ язык господином»42, подчеркивая тем самым его власть над народами Крайнего Севера. Мысль о подчинении северных народов нашла
отражение и в титулатуре московских князей. Уже Иван III именовал себя не только великим князем «Володимерским и Московским и Новгородским и Псковским и Тферским», но также «Югорским и Вятским и Пермским», а Василий III включил
в свой титул формулу «Удорский, Обдорский и Кондинский». Встречающаяся в грамотах середины XVI века формула «всея Сибирския земли и Северные страны повелитель» восходит, по всей видимости, к концу XV столетия. Под «Северной землей» следует понимать, скорее всего, «земли, расположенные в бассейнах Белого, Баренцева и Карского морей»43.
Большой резонанс вызвало высказанное в Италии Дмитрием Герасимовым предположение о возможности северного пути в Китай44. К середине XVI столетия эта мысль овладела умами европейцев настолько, что создатель многотомной антологии «Морские и сухопутные путешествия», гуманист Джан-Баттиста Рамузио отмечал, что чуть ли не вся Северная Европа стремилась завладеть этим путём: этого желали и Любек, и Польша, «но более всего Московский князь, у которого возможностей достичь этого больше, чем у всех остальных правителей»45.
Но это уже следующий этап в формировании образа России и Русского Севера в Европе.
Русские посольства в итальянские земли являли собой «парад национальной одежды и обычаев»46, то есть своего рода презентацию страны. Дары, преподносимые русскими посланниками итальянским правителям от лица московских великих князей несли очень важное «послание без слов». Оно состояло в том, что Московия — далёкая, но сильная и богатая северная держава, подчинившая себе многие неизвестные итальянцам территории, в изобилии имеющие природные богатства и диковины. Эти «живые» свидетельства были очень актуальны для итальянской знати и купечества, обеспокоенных изменением привычных торговых маршрутов. Московия же была давно включена в известные «фряжским» купцам земли, поэтому загадочные север и северо-восток становились итальянцам немного ближе и понятнее.
1 Текст источника опубл.: Гуковский М. А. Сообщение о России Московского посла в Милан (1486 г.)//Вопросы историографии и источниковедения истории СССР.
М.; Л. 1963. С. 652.
2 Цит. по: Коллинсон-Морлей Л. История династии Сфорца. СПб. 2005. С. 160.
3 Макушев В. Флорентийский государственный архив и хранящиеся в нём материалы для славянской истории. СПб. 1870. С. 5.
4 Barbieri G. Milano e Mosca nella politica del Rinascimento. Bari. 1957. P. 52.
5 Брагина Л. М. Итальянские гуманисты о социальной роли городской знати//Феодалы в городе: Запад и Русь. М. 1996. С. 55.
6 Malipiero D. Annali Veneti dall’anno 1457 al 1500// Archivio Storico Italiano.Vol. 7. Parte 1. Firenze. 1843. P. 310.
7 Sanuto M. I Diarii. Vol. 3. Venezia. 1880. Col. 61.
10 Россия в первой половине XVI в.: Взгляд из Европы. М. 1997. С. 262.
12 Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными. Т. 1. СПб. 1851. Стлб. 171.
13 ПСРЛ. Т. 25. М.; Л. 1949. С. 300.
14 См.: Доватур А. И., Каллистов Д. П., Шишова И. А. Народы нашей страны в «Истории» Геродота. М. 1982. С. 140–143; Античная география. М. 1953. С. 199.
15 Античная география… С. 225.
17 De Anna L. Conoscenza e immagine della Finlandia e del Settentrione nella cultura italiana classico-medievale. Turku. 1988. Р. 292–323.
18 Licini P. La Moscovia rappresentata: L’immagine «capovolta» della Russia nella cartografia rinascimentale europea. Milano. 1988. P. 29–30.
19 Фоменко И. К. Скифия—Тартария—Московия— Россия: Взгляд из Европы: Россия на старинных картах. М. 2008. С. 102.
20 Карпов С. П. Итальянские морские республики и Южное Причерноморье в XIII–XV вв.: проблемы торговли. М. 1990. С. 152–155.
21 Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М. 1949. № 87. С. 143.
22 См. подробно: Забугин И. Юлий Помпоний Лэт. Критическое исследование. СПб. 1914 С. 77–101.
23 Алексеев М. П. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и писателей XIII–XVII вв. Новосибирск. 2006. С. 57–58.
24 Забугин И. Указ. соч. С. 84.
28 ПСРЛ. Т. 6. Вып. 2. М. 2001. Стлб. 220.
29 Земцов С. М., Глазычев В. Л. Аристотель Фьораванти. М. 1985. С. 96.
31 Гуковский М. А. Указ. соч. С. 354.
34 См., напр.: Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией. Т. 1. СПб. 1841. С. 284.
35 Земцов С. М., Глазычев В. Л. Указ. соч. С. 96.
37 Sanuto M. Op. cit. Col. 61, 244.
38 Россия в первой половине XVI в… С. 103.
41 Шевченко И. Четыре мира и две загадки Максима Грека//Море и берега: К 60-летию С. П. Карпова. М. 2009. С. 482.
42 Сочинения Максима Грека. Ч. 2. Казань. 1860. С. 376.
43 Каштанов С. М. Сибирский компонент в титулатуре Московских государей XVI–XVII вв.//Общественное сознание населения России по отечественным нарративным памятникам. Новосибирск. 2006. С. 3–6. О спорах, связанных с этой формулой, см.: Пчёлов Е. В. Территориальный титул российских государей:
структура и принципы формирования//Российская история. 2010. № 1. С. 13.
44 Россия в первой половине XVI в… С. 270.
45 Ramusio G. B. Navigazioni e viaggi. Vol. 2. Torino, 1979. P. 982.
46 Юзефович Л. Путь посла. СПб. 2007. С. 6.