Автор: Шапошник Вячеслав Валентинович
Журнал: Вестник Санкт-Петербургского университета. История. 2009
Д. Н. Альшиц известен как крупный специалист по истории русского средневековья. Его исследования и публикации источников давно вошли в историческую науку. Особое внимание Д. Н. Альшица привлекает эпоха Ивана IV. В этой связи хотелось бы обратиться к одному из самых спорных вопросов истории XVI в. — вопросу о завещании отца Ивана IV великого князя Василия Ивановича и составе регентского совета по этому завещанию.
Вопрос о составе регентского совета после смерти Василия III вызывает большие споры в исторической литературе1. Споры эти вызваны состоянием источниковой базы: само завещание великого князя не сохранилось2, однако сохранились духовные грамоты предшествующих московских князей. Вероятно, завещание Василия III строилось во многом по образцу предшествующих документов такого рода. Тем более что по известиям Повести о болезни и смерти Василия III роль Елены Глинской определялась так же, как и роль других вдовых московских княгинь3. Обратимся к сохранившимся духовным грамотам с целью определить, каково же было положение княгинь.
Уже по духовной грамоте Ивана Калиты княгиня наряду с сыновьями получала определенные территории и доходы4. Семен Гордый, не имея детей, все завещал своей жене. Свидетелями последней воли князя выступают представители духовенства, а выполнение распоряжений поручается братьям великого князя Ивану и Андрею, которые «лихих бы людей не слушали, и хто иметь вас сваживати, слушали бы есте отца нашего, владыки Олексея, тако же старых бояр, хто хотел отцю нашему добра и нам»5. Территории и доходы передает своей жене и Иван Красный6.
Великий князь Дмитрий Донской в духовной грамоте гораздо более подробно остановился на взаимоотношениях своей вдовы и сыновей. По сути, княгиня становится главой великокняжеской семьи: «Приказываю дети свои своей княгине. А вы, дети мои, жывите заодин, а матери свое слушаите во всем». Права ее очень велики: именно она должна разделить владения любого из умерших сыновей между остальными: «которому что даст, то тому и есть, а дети мои из ее воли не вымутъся». Если владения какого-нибудь сына уменьшатся, то именно княгиня проведет новый раздел. В случае рождения еще одного сына «княгини моя поделит его, возмя по части у большие его братьи». Вдова получает также определенные Дмитрием Донским территории. В конце духовной грамоты великий князь еще раз подчеркивает роль своей вдовы: «А приказал есмь свои дети своеи княгине. А вы, дети мои, слушаите свое матери во всем, из ее воли не выступаитеся ни в чем. А которыи сын мои не имеет слушати свое матери, а будет не в ее воли, на том не будет моего благословенья»7. В духовной Дмитрия Донского появляются и бояре как свидетели завещания и распоряжений великого князя.
Великий князь Василий Дмитриевич также подчеркивает роль своей жены Софьи Витовтовны: «Приказываю своего сына, князя Василья, своей княгине. А ты, сын мои, князь Василеи, чти матерь и слушаи своее матери в мое место, своего отца». Софья же получает определенные земли и доходы. Кроме того, опекунами Василия II и Софьи были назначены великий князь Литвы Витовт (отец великой княгини и дед Василия Васильевича) и младшие братья Василия I Андрей и Петр Дмитриевичи, а также другие князья московского дома. Перечислены и бояре, которые были свидетелями составления духовной грамоты8. Столь сложная система опеки обосновывается тем, что Василий II был еще ребенком и нуждался в серьезной защите своих интересов. Можно было ожидать и споров по вопросу о ярлыке на великое княжение, т. к. по духовной Дмитрия Донского после смерти Василия I великое княжение должно было перейти брату Василия. С этим связан и тот факт, что среди опекунов нет Юрия Дмитриевича — самого старшего из родных братьев Василия I. Очевидно, он и был главным претендентом на великое княжение.
К моменту смерти Василия II Иван III был уже взрослым, являлся соправителем отца, но умирающий великий князь в своей духовной грамоте все равно пишет: «Приказываю свои дети своеи княгине. А вы, мои дети, живите заодин, а матери своее слушаите во всем, в мое место, своего отца». Мало того, в случае уменьшения владений у какого-нибудь сына великая княгиня должна была за счет остальных сыновей компенсировать потери «а дети мои из ее воли не вымутся». Вдова же получала по завещанию Ростов и другие земли пожизненно, а также доходы с других территорий. Опекуном великой княгини и сыновей назначался, по примеру Василия I, король Польши и великий князь Литвы Казимир9, несмотря на то что на территории Литвы нашли приют противники Василия Темного.
Вторая жена Ивана III Софья умерла раньше мужа и, естественно, не упоминается в духовной грамоте великого князя. Иван IV в экземпляре духовной грамоты, который сохранился до нашего времени и датируется 1572 или 1579 г.10, не передавал своих детей под опеку супруги. Видимо, это было связано с тем, что для царевичей Ивана и Федора царица Анна (Колтовская или Васильчикова) не была родной матерью. Вместе с тем, она получала в свое владение Ростов с окрестностями и некоторые другие земли11.
Какие же выводы можно сделать на основании анализа духовных грамот великих князей московского дома? Очевидно, что княгиня после смерти мужа получала в управление определенные территории и доходы с них. Мать также должна была оказывать влияние на отношения между детьми, вплоть до того, что именно она проводила раздел земель в случае каких-либо проблем. Даже при совершеннолетии нового великого князя положение его матери, судя по духовным грамотам, выглядит как очень значительное.
Наиболее похожей на ситуацию 1533 г. была ситуация 1425 г., когда умирал Василий I Дмитриевич. Его сын Василий II был ребенком, самостоятельно править не мог. Отсюда понятна роль опекунов, которые составили реальное правительство при малолетнем князе. Велико было значение Витовта и младших князей как гарантов выполнения завещания Василия I12. Таким образом, в XV в. удалось составить влиятельную группу лиц, которая должна была защищать интересы малолетнего великого князя.
У Василия III ситуация была более сложной. Дело в том, что он не мог сделать гарантом выполнения своей воли правителя Литвы, т. к. отношения с этой страной были испорчены, мирного договора не существовало, а действовали лишь перемирия, которые в любой момент могли быть нарушены13. Таким образом, в случае осложнений никакой внешней поддержки Иван IV получить не мог. Так же как и в 1425 г., следовало опасаться старшего дяди, который мог предъявить свои претензии на престол. Василий III еще задолго до своей болезни в августе 1531 г. заключил докончание с Юрием Дмитровским, в котором упоминается и Иван Васильевич. Юрий обещает после смерти великого князя считать племянника своим господином и «братом старейшим» и быть с «Иваном и с… великою княгинею… везде заодин»14 Однако это докончание едва ли могло сильно успокаивать великого князя перед смертью. О подозрениях, которые у него были по поводу Юрия Ивановича, свидетельствуют Повесть о болезни и смерти Василия III, судя по которой он до последней возможности скрывал свою болезнь от брата, и челобитная Ивана Яганова из которой следует, что Юрий находился под неустанным контролем московских агентов.
Андрею Старицкому великий князь доверял больше. Это видно из той же повести. Кроме личных родственных чувств имело место, видимо, и следующее: Андрей не обладал никакими правами на московский престол, пока был жив Юрий и, следовательно, не был противником Ивана IV. По предположению А. А. Зимина, для того чтобы укрепить преданность Андрея, в завещании Василия III содержался пункт о передаче ему Волоцкого удела15. Однако вошел ли Старицкий в состав регентского совета? По нашему мнению, этого не произошло. Ведь, судя по повести, князь Андрей не принимал участия в совещаниях о судьбе престола при умирающем великом князе.
Что касается Елены Глинской, то из рассмотрения духовных московских князей становится ясно, что имел в виду Василий Иванович, когда сказал о великой княгине: «написал в духовнои своеи грамоте, как в прежних духовных грамотех отец наших и прародителеи, по достоянию, как прежним великим княгиням». Елена получала территории, доходы и, кроме того, становилась для великокняжеской семьи на место самого Василия III. Как глава семьи она, естественно, считалась опекуном своих сыновей и играла важную роль в решении государственных дел, т. к. в то время отделить семейное (великокняжеское) от государственного едва ли было возможно. Но была ли она единственным опекуном? Представляется, что это не так. Великий князь понимал, что она молода и неопытна в политических делах, не имеет внушительной внешней поддержки (как Софья Витовтовна), нуждается в помощи и советах. Она может быть формальным лидером, но едва ли действительно вся полнота власти должна была перейти к ней. Как справедливо заметил М. М. Кром, роль «председателя» в боярской думе не тождественна реальной власти16.
Но кто же тогда должен был, по замыслу Василия III, обладать «реальной властью»? Для ответа на этот вопрос необходимо обратиться к списку бояр, указанных в духовной грамоте великого князя. Это князья Василий Васильевич и Иван Васильевичи Шуйские, князь Борис Иванович Горбатый, Михаил Семенович Воронцов, Михаил Васильевич Тучков, Михаил Юрьевич Захарьин17. Напомним, что все они — выдающиеся деятели времени правления Василия III, и почти все названы в Повести о болезни и смерти великого князя при описании совещаний о духовной. Некоторое исключение составляет лишь Б. И. Горбатый, о котором в Повести специально не говорится, а упоминаются во множественном числе «князья Горбатые»18. Эти шесть бояр, скорее всего, были свидетелями последней воли государя, наиболее близкими к Василию Ивановичу членами боярской думы и, вероятно, наиболее влиятельными лицами в правящей верхушке Русского государства. Можно вспомнить, что первоначально великий князь советовался только с тремя боярами из этих шести: с Василием Шуйским, Михаилом Захарьиным, Михаилом Воронцовым, — а Михаил Тучков и Иван Шуйский были добавлены позже 19. И. Я Фроянов считает, что двое последних были введены в число «опекунов-душеприказчиков» по настоянию бояр, и из этого «видно», с каким «скрипом» решался вопрос о престолонаследии. Вообще же, по мысли ученого, «несмотря на скрытую оппозицию», Василию III «удалось» передать сыну великое княжение20. Следует, однако, отметить, что о том, что Тучков и И. Шуйский вошли в состав опекунов по настоянию бояр, в источниках не говорится. При решении вопроса о престолонаследии тоже никакого «скрипа» не было, т. к. с самого рождения Ивана Васильевича было ясно, что именно он и станет наследником. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к уже упоминавшемуся докончанию между Василием III и Юрием Дмитровским от августа 1531 г., где вопрос о наследнике решен абсолютно однозначно.
Вернемся к шести боярам. Отметим, что это не все бояре, а лишь их часть. Что касается боярской думы в целом, то она к тому моменту была существенно больше: по подсчетам А. А. Зимина в ее состав к осени 1533 г. входили 11 или 12 человек: В. Г. и И. Г. Морозовы, князья В. В. и И. В. Шуйские, М. С. Воронцов, князь Д. Ф. Бельский, М. Ю. Захарьин, князья М. В. и Б. И. Горбатые, М. В. Тучков, князь А. А. Хохолков-Ростовский. Не совсем ясна ситуация с князем М. Л. Глинским: в ранних работах А. А. Зимин считал его членом думы, но затем отказался от этой мысли21. Как бы то ни было, в момент смерти Василия III в Москве отсутствовал лишь князь А. А. Хохолков-Ростовский, бывший смоленским наместником22. Остальные бояре персонально упоминаются в тексте Повести о болезни и смерти (Д. Ф. Бельский, В. В. и И. В. Шуйские, М. С. Воронцов, М. Ю. Захарьин, М. В. Тучков) или в списке свидетелей духовной грамоты (Б. И. Горбатый). Морозовы также находились в столице: в повести говорится о том, что великий князь обратился к боярам «всем», в т. ч. и Поплевиным (Морозовым). Князья Горбатые также упомянуты во множественном числе, следовательно, в Москве находился не только Б. И. Горбатый, но и М. В. Горбатый23.
Итак, все члены боярской думы (кроме князя Хохолкова-Ростовского) к моменту смерти государя находились в Москве. Однако не все бояре выступили свидетелями духовной (М. В. Горбатый, Д. Ф. Бельский, Морозовы). По какому принципу были отобраны бояре, упомянутые в духовной грамоте? Логично предположить, что по принципу личной близости к Василию III, влиятельности и, возможно, происхождению. Обратим внимание также на тот факт, что шесть свидетелей представляют и титулованную знать, и старомосковское боярство, причем в равной пропорции (князья В. В. и И. В. Шуйские, Б. И. Горбатый и М. В. Тучков, М. С. Воронцов, М. Ю. Захарьин). Кроме того, все князья представляют суздальскую ветвь Рюриковичей, и нет, например, Д. Ф. Бельского, хотя он, как напомнил сам великий князь, является его родственником («сестричич»)24. Вероятно, последний не обладал достаточным влиянием среди других членов «элиты», оставался чужаком.
Крайне интересным и важным является вопрос о том, были ли шестеро бояр лишь свидетелями духовной государя, или кроме этого они получали еще какие-либо дополнительные полномочия по управлению государством в период малолетства Ивана IV. По нашему мнению, эти бояре получили дополнительные полномочия. Это подтверждается тем, что все они (кроме Б. И. Горбатого) неоднократно упоминаются в Повести о болезни и смерти Василия III как лица, с которыми государь советовался по вопросам «как строитися царству после него» и другим не менее важным проблемам25. Кроме того, Псковская летопись говорит о том, что Василий Иванович приказал «беречь» сына до 15 лет «своим бояром не многим»26.
В какой мере государь мог рассчитывать на преданность этих шестерых бояр? Какие данные сохранились об их предыдущей службе? Рассмотрим основные этапы их карьеры.
Князь Василий Васильевич Шуйский начал служить еще во время правления Ивана III, долгое время был новгородским наместником, неоднократно участвовал в военных походах, дипломатических переговорах. Боярский чин В. В. Шуйский получил в 1512 г. Князь отличился сразу же после взятия Смоленска: он стал первым наместником в этом важном городе, сумел подавить заговор во главе с епископом Варсонофием, который хотел сдать крепость литовцам. Единственной его служебной оплошностью является, по всей видимости, история 1521 г., когда крымские татары смогли прорваться в центральные районы России. В. В. Шуйский был вторым воеводой (после молодого Д. Ф. Бельского) и попал в опалу, которая, впрочем, продолжалась недолго. Вскоре князь опять служит наместником и воеводой. О большом доверии к нему со стороны Василия III говорит тот факт, что в 1527 г. В. В. Шуйский был одним из поручителей за князя М. Л. Глинского27. Неслучайно поэтому, что великий князь с самого начала привлек боярина к совещаниям о судьбе престола и государства. Можно сказать, что, с точки зрения государя, князю можно было полностью доверить играть большую роль в правлении и в заботе об интересах наследника.
Иван Васильевич Шуйский впервые упоминается в разрядах в 1502 г. Был воеводой, наместником, дипломатом. В отличие от брата Василия, в опалу, видимо, не попадал 28. На совещаниях великого князя о судьбе престола и государства присутствовал не с самого начала, а был привлечен вместе с М. В. Тучковым и М. Л. Глинским.
Борис Иванович Горбатый был одним из старейших членов думы: он начал служить еще в 80-е годы XV в., участвовал в Смоленских походах, был наместником, воеводой. Боярский чин получил в 1513 г. О доверии к нему со стороны Василия III говорит тот факт, что он выступал поручителем за князя М. Л. Глинского и младших князей Шуйских, которые пытались отъехать к Юрию Дмитровскому. Правда, в конце 20-х гг. Б. И. Горбатый сам находился в опале, но был прощен в 1530 г. по случаю рождения наследника и присутствовал на свадьбе Андрея Старицкого 29. На совещаниях перед смертью Василия III не упоминается, хотя находился в Москве и фигурирует с числе «всех бояр», к которым великий князь обратился с речью.
Михаил Васильевич Тучков впервые упоминается в источниках в 1500 г. Был наместником, воеводой, неоднократно выполнял важные дипломатические поручения (был послом в Крыму, Казани), являлся одним из поручителей за М. Л. Глинского. С 1511 г. окольничий, а боярином стал около 1530 г.30 На совещания перед смертью великого князя был призван вместе с И. И. Шуйским и М. Л. Глинским.
Михаил Семенович Воронцов на службах упоминается с 1512 г. — со времени походов на Смоленск. Боярином стал около 1530 г.31 На совещаниях при умирающем Василии III присутствовал с момента его возвращения в Москву.
Михаил Юрьевич Захарьин службу начал еще в период правления Ивана III, а при Василии III стал одним из ближайших к великому князю лиц. Так, в 1510 г. он принимал присягу псковичей, участвовал в многочисленных походах. Неоднократно принимал участие в переговорах с Литвой, прусскими и турецкими представителями. На свадьбе государя с Еленой Глинской был дружкой Василия III, выступал поручителем за М. Л. Глинского, в 1531 г. давал показания на суде по делу Вассиана Патрикева и Максима Грека. Боярином стал в 1528 г.32 О несомненной личной близости М. Ю. Захарьина к Василию III свидетельствует тот факт, что боярин был вызван из Москвы. Захарьин участвовал во всех совещаниях у постели великого князя и был главным организатором похорон.
Из приведенной справки видно, что все шесть бояр являлись видными деятелями времени правления Василия III, пользовались авторитетом и влиянием, и у великого князя не должно было возникнуть сомнений в их преданности Ивану IV. Пятеро из них принимали непосредственное участие в совещаниях в последние дни жизни государя, с ними он советовался о духовной грамоте, о судьбе государства, и поэтому вполне вероятно, что им были переданы забота о государственном управлении в период малолетства наследника или регентские полномочия.
Мнение А. Л. Юрганова о том, что боярам не могли передаваться функции регентов33, опровергается документом, относящимся к началу 60-х гг. XVI в. Имеется в виду запись, содержащая перечисление имен и подписи лиц, которых Иван IV назначал регентами в случае своей смерти при малолетнем царевиче Иване Ивановиче. Здесь указаны И. Ф. Мстиславский, В. М. Юрьев, И. П. Яковлев, Ф. И. Умной-Колычев, Д. Р. Юрьев, А. П. Телятевский, П. И. Горенский и А. Васильев34. Таким образом, бояре могли выполнять функции регентов.
Но какова же тогда роль М. Л. Глинского и И. Ю. Шигоны, с которыми вместе с М. Ю. Захарьиным почти до самого последнего момента проводил совещания Василий III? Именно они оставались у умирающего тогда, когда остальные бояре ушли: «и быша у него до самыя нощи, и приказав о своеи великои княгине Елене, какое и без него быти и как к неи бояром ходити, и о всем им приказати, како без него царству строитися»35. Предполагаем, что Глинский и Шигона по своему статусу не могли войти в число членов боярской думы, которым были переданы полномочия по политическому управлению страной. М. Л. Глинский был, как заметил Василий III, человеком приезжим, лишь недавно вышедшим на свободу после попытки бегства в Литву, не имел прочных связей в московской верхушке. И. Ю. Шигона не мог стать официальным опекуном из-за своего «худородства» — все его влияние основывалось на доверии великого князя. Но именно это — отсутствие прочного положения в элите Русского государства — и делало их, с точки зрения государя, всецело преданными Елене Глинской и Ивану IV. Поэтому, как представляется, Василий Иванович сделал их опекунами именно великокняжеской семьи, защитниками и выразителями интересов Елены и Ивана Васильевича. Вместе с ними был и ближайший к государю член думы М. Ю. Захарьин, который одновременно являлся так опекуном семьи, так и регентом государства, своего рода связующим звеном между этими двумя группами.
Подводя итоги, можно сказать следующее: неожиданно заболевший Василий III оказался в довольно сложной ситуации: как выяснилось, не была заранее подготовлена даже духовная грамота. Усугублял ситуацию тот факт, что болезнь застала государя вне Москвы. Отсюда сложности с тайной доставкой старого завещания, с вызовом докторов, с приглашением в Волок ближайшего боярина Михаила Юрьевича Захарьина. Несмотря на тайну, которую стремились сохранить, слухи о тяжелой болезни великого князя стали распространяться. Об этом говорит приезд Юрия Дмитровского, которого пришлось чуть ли не силой «выпроваживать». Предварительные совещания о духовной грамоте начались еще до приезда Василия III в столицу, но она так и не была составлена, вероятно из-за того, что многие влиятельные бояре находились в Москве, а без их одобрения документ не имел бы законной силы или мог привести к различным осложнениям в будущем. Впрочем, никаких сомнений не было в том, кто будет объявлен наследником престола. Им должен был стать старший сын великого князя Иван Васильевич. Чтобы укрепить его положение, еще задолго до болезни Василий III внес его имя в докончание с братом Юрием.
Главная проблема была в том, кому доверить управление государством и опеку над наследником до совершеннолетия Ивана IV. Сразу же после приезда в Москву (23 ноября) начинаются совещания с наиболее влиятельными представителями верхушки. На совещания привлекаются и лица, которых Василий III первоначально, видимо, не планировал звать. Сам он прекрасно понимал, что перед ним стоит сложная задача — максимально обеспечить безопасность своей семьи, а времени на принятие решения оставалось немного. На составление документа и его «согласование» у смертельно больного оставалось всего iQ дней.
Как и следовало ожидать, государем становился трехлетний Иван Васильевич. Главой великокняжеской семьи по традиции объявлялась великая княгиня Елена. Поэтому не удивительно, что двор приносил присягу и Елене, и Ивану, хотя остальная часть населения присягала, видимо, только Ивану IV. Это не означало перехода всей полноты власти в руки княгини. Лояльность Андрея Старицкого обеспечивалась, вероятно, увеличением земельных владений. Лояльность старшего дяди Юрия Дмитровского по отношению к племяннику, как показывали события XV в., обеспечить было практически невозможно, и о нем, вероятно, в духовной грамоте особо и не говорилось. Митрополит Даниил должен был стать гарантом выполнения последней воли государя и по традиции выступать советником и духовным опекуном маленького великого князя и Елены.
Политические дела поручались наиболее влиятельным боярам (братьям Шуйским, Б. И. Горбатому, М. В. Тучкову, М. С. Воронцову, М. Ю. Захарьину), которые должны были о своих действиях ставить в известность Елену Глинскую. Остальные члены боярской думы и наиболее влиятельные лица (казначей П. И. Головин, дьяк Федор Мишурин и др.) также, вероятно, не были полностью отстранены от управления страной, хотя главную роль должны были играть упомянутые шесть бояр. Опека над семьей поручалась М. Л. Глинскому, И. Ю. Шигоне (благополучие и положение которых, как мог думать Василий III, полностью зависело от благополучия великокняжеского семейства) и М. Ю. Захарьину, наиболее близкому к государю члену думы, который становился связующим звеном между двумя группами управителей.
Таким образом, великий князь перед смертью постарался создать «систему сдержек и противовесов», «раздробить власть», чтобы ее было трудно сосредоточить в одних руках до совершеннолетия наследника. Столь сложная система должна была уберечь Ивана IV от возможных неприятностей впоследствии. Однако реальность показала, что старания Василия III не оправдались. Сложность вела к неустойчивости. Уже на похороны великого князя Елена Глинская явилась в сопровождении князя Ивана Федоровича Овчины-Телепнева-Оболенского36, который не упоминался в Повести о болезни и смерти Василия III. Появление в ближайшем окружении Елены Телепнева (не входившего в состав опекунов) означало, что в недалеком будущем возможна ожесточенная схватка за власть.
1 Шапошник В. В. Вопрос о составе регентского совета по завещанию Василия III в исторической литературе // Мавродинские чтения-2008 (в печати).
2 Обзор источников: Шапошник В. В. Состав регентского совета по завещанию Василия III (источники) (в печати).
3 ПСРЛ. М., 1978. Т. 34. С. 22; ПСРЛ. М., 2004. Т. 43. С. 229.
4 Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей ХIV-XVI вв. М.; Л., 1950. С. 9-10.
5 Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей ХIV-XVI вв. М.; Л., 1950. С. 13-14.
6 Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей ХIV-XVI вв. М.; Л., 1950. С. 17-18.
7 Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей ХIV-XVI вв. М.; Л., 1950. С. 33-37.
8 Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей ХIV-XVI вв. М.; Л., 1950. С. 60-62.
9 Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей ХIV-XVI вв. М.; Л., 1950. С. 193-198.
10 Веселовский С. Б. Исследования по истории опричнины. М., 1963. С. 302-322; Юрганов А. Л. О дате написания завещания Ивана Грозного // Отечественная история. 1993. № 6. С. 125-141.
11 Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей ХIV-XVI вв. М.; Л., 1950. С. 443.
12 Зимин А. А. Витязь на распутье: феодальная война в России XV в. М., 1991. С. 30-31.
13 Кром М. М. Стародубская война. 1534-1537. Из истории русско-литовских отношений. М., 2008. С. 13-23.
14 Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей ХIV-XVI вв. М.; Л., 1950. С. 416-419.
15 Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. М., 1960. С. 225.
16 Кром М. М. Судьбы регентского совета при малолетнем Иване IV. Новые данные о внутриполитической борьбе конца 1533-1534 г. // Отечественная история. 1996. № 5. С. 40.
17 ПСРЛ. М., 2004. Т. 43. С. 261.
18 ПСРЛ. М., 1978. Т. 34. С. 20.
19 ПСРЛ. М., 1978. Т. 34. С. 20; ПСРЛ. М., 2004. Т. 43. С. 227.
20 Фроянов И. Я. Драма русской истории. На пути к опричнине. М., 2007. С. 284.
21 Зимин А. А. Состав Боярской думы в XV-XVI вв. // Археографический ежегодник за 1957 г. М., 1958. С. 52-53; Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. М., 1960. С. 226; Зимин А. А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV — первой трети XVI в. М., 1988. С. 289. См. также: Правящая элита Русского государства IX — начала XVIII вв. (Очерки истории). СПб., 2006. С. 193-194.
22 Пашкова Т. И. Местное управление в русском государстве первой половины XVI в. Наместники и волостели. М., 2000. С. 159.
23 ПСРЛ. М., 1978. Т. 34. С. 20; ПСРЛ. М., 2004. Т. 43. С. 228.
24 ПСРЛ. М., 2004. Т. 43. С. 228.
25 ПСРЛ. М., 1978. Т. 34. С. 20; ПСРЛ. М., 2004. Т. 43. С. 227.
26 ПСРЛ. М., 2003. Т. 5. Вып. 1. С. 106.
27 Зимин А. А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV — первой трети XVI в. М., 1988. С. 70-71; Абрамович Г. В. Князья Шуйские и российский трон. Л., 1991. С. 74-76.
28 Зимин А. А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV — первой трети XVI в. М., 1988. С. 72; Абрамович Г. В. Князья Шуйские и российский трон. Л., 1991. С. 76-77.
29 Зимин А. А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV — первой трети XVI в. М., 1988. С. 73.
30 Зимин А. А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV — первой трети XVI в. М., 1988. С. 240; Шмидт С. О. Новое о Тучковых (Тучковы, Максим Грек, Курбский) // Шмидт С. О. Россия Ивана Грозного. М., 1999. С. 353-354.
31 Зимин А. А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV — первой трети XVI в. М., 1988. С. 158.
32 Зимин А. А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV — первой трети XVI в. М., 1988. С. 185-187.
33 Юрганов А. Л. Духовная Василия III и завещательная традиция ХIV-XVI вв. // Спорные вопросы отечественной истории XVI-XVIII вв.: тезисы докладов и сообщений Первых чтений, посвященных памяти А. А. Зимина: в 2 ч. М., 1990. Ч. 2. С. 311.
34 Собрание государственных грамот и договоров. М., 1813. Т. 1. С. 474-475. См. также: Зимин А. А. Опричнина
Ивана Грозного. М., 1964. С. 86-89; Скрынников Р. Г. Начало опричнины. Л., 1966. С. 147-148.
35 ПСРЛ. М., 1978. Т. 34. С. 21; ПСРЛ. Т. 43. С. 229.
36 ПСРЛ. М., 2004. Т. 43. С. 232.