Л. В. Щербакова

Вестник Астраханского государственного технического университета.  Выпуск № 2 / 2011

В период расцвета Возрождения западные страны начинают не только открывать Новый свет, но и заново узнавать своего восточного соседа – огромную и малоизведанную страну, получившую в Европе название «Московия». В. О. Ключевский отмечал одну особенность исследуемого периода: с одной стороны, из-за длительной отчуждённости между Западом и Россией (вплоть до XVIII в.) в Европе «распространились и укоренились странные представления» о Русском государстве, с другой – «ни одна европейская страна не была столько раз и так подробно описана путешественниками из Западной Европы, как отдалённая лесная Московия» ^{[1, с. 5]}.

При этом сведения о России остаются весьма скудными. Причин тому было множество. Самое верное, с нашей точки зрения, объяснение можно найти в предисловии к описанию путешествия Кунраада фан Кленка в XVII столетии, данное первым издателем Я. К. тен Гоорном: «Московию или Россию до сих пор, к несчастию, никто как следует не описывал… Большинство путешественников, отправляющихся туда, это люди, устремляющие глаза свои скорее на получение выгод, чем на точное описание каких-либо мест, к тому же, если бы они даже и имели в виду последнее, то едва ли бы нашли время на это, так как торговля в России, по крайней мере в главном порту Архангельске, ведётся так поспешно, что еле успевают нагрузить суда…» ^{[2, с. 37]}.

Чаще всего в исследуемый период европейцы получают информацию о России из сочинений своих сограждан, непосредственно посещавших Московское государство. Подобные сочинения получают в тот период широкое распространение и колоссальную популярность. Нередко европейцы в своих произведениях пытаются сравнить наблюдаемые явления с тем, что о них писали предшественники. Но иногда авторы беззастенчиво копируют целые отрывки из произведений, даже не проводя необходимого критического анализа отбираемых фактов.

На протяжении десятилетий Россию посещают представители разных стран и разных сословий. Почти все они стремятся зафиксировать в той или иной форме свои впечатления. Об этом мы подробно писали в статье, посвящённой анализу русской бытовой культуры по сочинениям иностранцев в данный период ^[3]. Для нас самыми важными являются воспоминания путешественников и послов. Последним часто даже вменялось в обязанность записывать всё, что касалось торговли, религии, быта и нравов жителей Московского государства. Сохранилась инструкция эрцгерцога Фердинанда, в которой он призывает послов по мере возможности проверить имеющиеся сведения о России своим «самовидством и собственными наблюдениями. Итак, обязываем вас при случае. тщательно исследовать как содержание их веры, так и обычаи, дабы мы . могли бы вникнуть в религию и обряды этого народа, какие они имеют соблюдать как в делах церковных, так и светских» ^{[4, с. 268]}. Впрочем, послы имели ограниченный доступ к интересующей их информации, и у них не всегда была возможность проверить полученные сведения.

Что же касается воспоминаний иностранных путешественников, то здесь важным для нас является то, что у них было больше возможностей для непосредственного наблюдения за жизнью русских людей всех сословий. Кроме того, как отмечал Пётр Юрченко – первый переводчик голландского путешественника Яна Стрейса, значимость подобных записок в том, что путешественники не были отдалены, «подобно посланникам, их секретарям и свите от народа даже во время путешествия» ^{[2, с. 42]}.

Естественно, что и до середины XV в. европейцы и русские владели информацией друг о друге, но это были разрозненные сведения, почерпнутые из не всегда объективных источников, переиначенные с чужих слов, выбранные наугад, основанные на домыслах. Со второй половины XV столетия европейцы получают возможность непосредственного наблюдения русской действительности. В период главенства гуманистических идей, изобретения книгопечатания, географических открытий и прочего Русь поражала европейцев отсутствием учебных заведений, патриархальностью, смутным представлением о гражданском устройстве, тиранической властью, подозрительностью самих московитов к иностранцам и т. д. Вызывала недоумение грубая и простая пища русских людей, суровость постов и другие проявления повседневной жизни, которые были непривычны для западного человека. Европейца «поражала своими особенностями и природа страны, и обилие её естественных богатств, и деспотический характер власти, и бесправное положение населения, но, конечно, больше всего он должен был останавливаться в недоумении перед явлениями бытового характера, перед нравами, обычаями и религиозными верованиями. И в этом не было ничего удивительного: ведь именно с этой стороны Россия XV-XVII вв. всего больше отличалась от Западной Европы» ^{[5, с. 6]}. Подобные различия, по мнению Н. В. Бочкарёва, объясняются тем, что на повседневное существование россиян накладывало отпечаток влияние Византии и Золотой Орды, в то время как особенности европейского уклада жизни формировались на основе германо-романского наследия. Всё это способствовало появлению превосходства по отношению к жителям Московской Руси. Впрочем, следует сказать, что это относилось не только к России. По замечанию Фернана Броделя, «с самого начала путешественники с Запада судили о нравах и обычаях обширного мира только свысока, оценивая их самым скверным образом» ^{[6, с. 224]}.

Произведения европейских авторов о России, так называемая «Россика», показывают читателям совершенно иной мир, освещают особый образ жизни и психологию людей, населяющих его. В «Россике» авторы любым способом доносят до читателей сведения, касающиеся нравов и психологии русского народа. И хотя эта информация зачастую носит субъективный характер, содержит преувеличения и искажения, ценность её для исследователя культуры достаточно велика. Мы попытаемся рассмотреть не только прямые характеристики, даваемые авторами жителям Московского государства, но и выбрать косвенные сведения, относящиеся к интересующему нас вопросу. Для начала, проанализировав сообщения о бытовой стороне жизни россиян в указанный период, мы выделим особенности, затрагивающие свойства народной психики и нравов, а затем уже подвергнем разбору непосредственные описания «душевных качеств» московитов.

Все авторы при описании продуктов, обыкновенно употребляемых россиянами в пищу, используют превосходные степени и обороты. Но, несмотря на видимое разнообразие продуктов, европейцы с удивлением говорят о простоте и постоянстве пищи на столе россиян. Для характеристики приготовляемых блюд, даже на столе царя, они используют термин «грубая»: «Пища у них скудна, проста в приготовлении и постоянно одна и та же. Московиты любят грубую пищу и поэтому едят полусырое мясо» ^{[7, с. 88]}, – пишет Джованни Паоло Компани. Адам Олеарий объясняет это тем, что даже при наличии хороших продуктов, русские «по религии своей, имеют почти столько же постных дней, сколько и мясоеда», поэтому «они привыкли к грубой и плохой пище» ^{[8, с. 340]}.

В рационе россиян в изучаемый период преобладают овощи. Они готовятся достаточно просто, а часто употребляются вообще в сыром виде, что и делает стол россиян в глазах иностранцев весьма примитивным и непривлекательным. Но больше всего поражает и отталкивает в русской пище европейских авторов количество потребляемого лука и чеснока и отсутствие изысканных приправ и специй, уже широко известных Европе. Именно этим объясняет Джильс Флетчер грубость нравов русских людей: пища «состоит преимущественно из … растений, производящих дурные соки; они едят их и без всего и с другими кушаньями» ^{[9, с. 158]}.

Подобная «диета» оценивается, однако, не только отрицательно у европейских исследователей. По их мнению, скудный, однообразный повседневный рацион делает русского человека неприхотливым, терпеливым и приспособленным к любым трудностям. Любой россиянин обладает даром довольствоваться небогатым запасом простой, доступной пищи. Именно в таком суровом образе жизни видят иностранцы способность русского воина обходиться малым во время длительных походов. Ричард Ченслор при описании пищи, употребляемой воинами в походах, отмечает их особую выносливость, «ибо каждый должен добыть и нести провизию для себя и своего коня на месяц или на два» ^{[10, с. 447]}.

Как мы видим, европейцы не просто стремятся подробно описать повседневный рацион россиян. Они пытаются выявить связь между потребляемой пищей и особенностями склада характера и психологии своего восточного соседа.

В истории русской культуры сложилось представление о том, что все иностранцы видят в русских беспробудных пьяниц, относящихся с презрением к тем, кто мало или совсем не пьет. Но, исходя из анализа большого количества воспоминаний европейцев, мы можем констатировать, что данное утверждение является преувеличением. Почти все авторы указывают на постоянно действующий в Московском государстве запрет на потребление любых алкогольных напитков не в праздничные дни. Самые нелицеприятные оценки, касающейся данной стороны жизни, оставили нам те авторы, которые были разочарованы результатами своих поездок в Россию и в своих сочинениях предвзято писали о Московии в целом, например Джильс Флетчер.

Часто, вопреки имеющимся сведениям о проблемах со снабжением россиян необходимыми продуктами (во время войн, восстаний, Смуты и других подобных событий), европейцы рисовали картины некоего постоянного достатка. По их рассказам складывалось мнение о доступности повседневных продуктов большинству россиян в любое время. Но объяснялось это в большинстве случаев не работоспособностью народа или заботой властей, а богатством природы, которая уже всё дала в изобилии: различную зерновую продукцию, мясо, рыбу, овощи, дары леса. В подобной интерпретации, даже если авторы не имели этого в виду, россияне могли восприниматься как непрактичные и ленивые люди, не стремящиеся к улучшению собственной жизни. Однако к концу XVII в. оценки европейцев стали менее строгими, как в силу изменений, произошедших в России, так и в результате изменений в отношении самих европейцев к восточному партнёру.

В целом, исходя из сведений, приводимых европейцами, можно сделать вывод, что потребление россиянами скромной, примитивной пищи ставило целью не только поддержание сил, но и оздоровление организма. Вообще тема здоровья московитов и мер, предпринимаемых ими к его укреплению, представляет для европейских авторов значительный интерес. Они говорят не только о простых, полезных продуктах, которые ежедневно потребляют россияне, но анализируют и иные факты, способствующие закалённости и долголетию. Европейцы с удивлением пишут, что в России «многие доживают до глубокой старости, не испытав никогда никакой болезни» ^{[5, с. 23]}. Ущербных в физическом плане людей иностранцы встречают редко. К тому же климатические условия, по их мнению, благоприятствуют защите страны от распространения заразных болезней, «что насколько припоминают, болезнь чума за много веков только раз господствовала в ней» ^{[5, с. 23]}.

Москвитяне с особой осторожностью относятся к любым врачам. Искусство последних, так высоко ценимое в Европе, находит применение лишь среди знати. Простые россияне лечатся весьма своеобразным с точки зрения европейца способом, описанным Жаком Маржеретом, долгое время находившимся на службе московских царей: «Чувствуя себя нездоровыми, они обыкновенно выпивают хорошую чарку вина, всыпав в неё заряд ружейного пороха или смешав напиток с толчёным чесноком, и немедленно идут в баню, где в нестерпимом жару потеют часа два или три» ^{[5, с. 24]}.

Заботой о здоровье часто объясняют европейские авторы и привычку россиян возводить жилища из дерева. Нам кажется, что подобное видение не в полной мере отражает действительную ситуацию, т. к. использование дерева объясняется в первую очередь его дешевизной и только потом уже – его экологичностью. Впрочем, не раз европейцы писали, что и в каменных жилищах знати отдельные покои, например спальня, отделывались деревом во избежание сырости и плесени.

Исходя из описания европейцами жилища и домашней утвари московитов, мы можем заключить, что в исследуемый период в повседневном существовании россиян важными являлись не богатство и красота, а доступность и удобство. Как замечает Франческо Тьеполо, т. к. «они в достатке имеют всё необходимое, то живут без больших расходов» ^{[7, с. 60]}. Комфорт, таким образом, заключается в наличии минимума нужных вещей. Такая позиция объясняется ещё и практичностью, ведь имущество могло быть утрачено в любую минуту: от частых пожаров, от набегов врага либо по царской воле. По свидетельствам европейцев, все жители Московского государства считают себя рабами своего правителя, и потому их имущество принадлежит царю. Только по его милости подданные могут стать богатыми или лишиться всего, чем владеют. Россияне, как пишет Якоб Рейтенфельс, «не могут спокойно заниматься беспрепятственной наживой. в Московии подданным можно безопасно хвастаться всем иным, кроме богатства» ^{[5, с. 35-36]}.

Если рассматривать технический прогресс и изобретения в качестве показателя состояния материальной культуры, то многие европейцы оценивают развитие техники в России как весьма скромное. Некоторые европейские авторы склонны осуждать русских людей за неспособность к развитию промышленности, а ремесленников за леность и подверженность пьянству ^{[5, с. 28]}. Напротив, Михалон Литвин утверждает: «Так как москвитяне воздерживаются от пьянства, то города их изобилуют прилежными в разных родах мастерами.» ^{[7, с. 92]}, о чём он судит по товарам, присылаемым в Европу из России.

Особым прилежанием и трудолюбием, по мнению европейцев, отличаются жители сельской местности. Как замечает Тьеполо, московиты, привычные «к всяким невзгодам и нужде, . к войне и её трудам», всё равно «не забывают земледелия, скотоводства и прочих необходимых занятий» ^{[7, с. 60]}. Но «мастеровые и ремесленники не получают значительной прибыли от трудов своих» ^{[7, с. 259]}, – свидетельствует Эльзевир из Лейдена.

При этом европейцы, в большинстве своём, особо отмечают природные способности русских ремесленников легко обучаться всему новому. По мнению Самуила Маскевича, «русские ремесленники превосходны, очень искусны и так смышлёны, что всё, чего сроду не видывали, не только не делывали, с первого взгляда поймут и сработают столь хорошо, как будто с малолетства привыкли.» ^{[7, с. 259]}. Рейтенфельс также считает, что русские обладают от природы понятливостью и способностями. Они легко учатся у европейцев различным профессиям и в некоторых даже превосходят их, имея особые таланты в тех ремёслах, которые требуют усидчивости ^{[5, с. 41]}.

Если европейцу нравится страна, то и самих россиян и их нравы он описывает как достойные уважения. Впрочем, такие воспоминания – большая редкость. Если же Московия приходится не по нраву, а цель путешествия не достигнута, то авторы не жалеют чёрных красок для изображения образа жизни россиян. Ярким подтверждение тому служит фраза Джорджа Тур-бервилля: «Люди там чудовищны, мужчины вероломны, женщины развращены и вдобавок холод там исключительный!» ^{[11, с. 205]} Неизвестно, насколько в подобных отзывах суровость климата страны влияет на восприятие живущих в ней жителей, но связь в них прослеживается, на наш взгляд, очевидная.

Как только иностранцы касаются в своих произведениях свойств характера и психологии народа, их описания окончательно теряют беспристрастность и объективность. По выражению В. О. Ключевского, «нравственная жизнь народа всего менее может быть определена по отдельным, случайным фактам и явлениям», а европейцы чаще всего основывались на беглых наблюдениях, не имея возможности спокойно взглянуть на «нравственный быт и характер русских людей», что делает известия о них иностранцев «отрывочными и бедными положительными указаниями» ^{[1, с. 8]}.

Мало кто из европейцев не разделяет тезис о «варварстве» московитов. Весьма показательной в данном случае может быть признана оценка, данная русским, Николаем Варкочем, путешествовавшим по России во второй пол. XVI столетия и явно знакомым с откликами европейцев, уже побывавших в ней. Сначала Варкоч сетует на то, что неразумно представлять москвитян варварами и не стремиться налаживать с ними отношения, как полагают в Европе. Затем он заявляет, что «правда, нравы у них действительно дикие и варварские, но они умом довольно богаты, при том же они исповедуют Христианскую веру и к ней очень привязаны.» ^{[12, с. 261]}. Сложно ожидать после подобного заявления резкого потепления отношений европейцев к русским. И в XVII в. мы видим, что в восприятии иностранцами русского народа мало что меняется. Ян Стрейс, например, утверждает, что «.образ жизни . и всё остальное чисто первобытное» ^{[2, с. 373]}.

Даже Адам Олеарий, к которому в России относятся достаточно хорошо и чья миссия оказывается успешной, не скупится на нелицеприятные оценки и разделяет мнение о «варварстве» русских. Главу, которую он назвал «О природе русских, их душевных качествах и нравах», голштинский путешественник начинает со слов: «Когда наблюдаешь русских в отношении их душевных качеств, нравов и образа жизни, то их, без сомнения, не можешь не причислить к варварам» ^{[11, с. 442]}. Вся глава представляет перечисление всевозможных отрицательных черт характера, которые только можно вообразить.

И Олеарий, и его многочисленные предшественники и последователи сходятся на том, что русский народ груб и невежественен. Образование сводится лишь к обучению чтению и письму, а науки, по утверждению Маскевича, даже запрещены ^{[7, с. 261]}. Однако европейские авторы умалчивают не только об огромном количестве в России религиозной литературы, направленной на просвещение населения в делах духовных и бытовых, но и о светской переписке, которую ведут и знать, и горожане. Единственную информацию по этому поводу мы можем почерпнуть из «Путешествия» Павла Алеппского, который при перечислении торговых рядов на московском рынке упоминает особый ряд – для продажи книг ^{[7, с. 323]}.

Европейцы обвиняют в невежестве даже священников. У Флетчера, например, мы находим описание встречи с русским епископом в Вологде. Несмотря на то, что указанный священнослужитель читал Священное писание, он не смог ответить на ряд вопросов по его содержанию. Из этого Флетчер делает парадоксальный вывод: «Вот просвещение русских монахов, о котором хотя и нельзя судить по одному человеку, но по невежеству его можно отчасти заключить и о невежестве прочих» ^{[5, с. 215]}. На наш взгляд, весьма неоднозначное утверждение!

Августин Майерберг не без оснований полагает, что духовенство не содействует распространению наук, т. к. боится проникновения в Россию латыни и иноземных учителей. Автор считает, что последнее может показать несостоятельность православия и подорвать основы данного вероучения ^{[5, с. 214]}. В этом утверждении, с нашей точки зрения, проглядывается ярко выраженный европоцентризм: автор, как и многие его современники, видит достижение истинного знания и просвещения в приобщении именно к европейской культуре. Всё, что ей противоречит или даже просто к ней не относится, объявляется неверным. Именно с учётом данного вывода мы должны рассматривать тезис о поголовной невежественности русских: оно выражается, в первую очередь, в несопричастности к культурным достижениям Европы.

Европейцы нередко пишут, что пренебрежение обучением и науками ведёт, в свою очередь, к развитию низменных черт характера: лживости, хитрости, вероломства, бесстыдства и т. д. Антонио Поссевино, говоря о некоторых народах, в том числе и русских, утверждает, что «везде, где католическая вера не смягчила их нравственности, они недостаток умственного развития заменяют хитростью и даже подчас, где нужно бывает, и силою» ^{[12, с. 214]}.

Широко известно, например, утверждение о склонности русских ко лжи и обману. Редко кто не писал о природной наклонности русских обманывать и хитрить в торговых делах. Павел Алеппский объясняет данный факт тем, что «торговля московитов деспотичная . торговля сытых людей», не знающая никаких поборов и податей ^{[7, с. 323]}. Многие представители посольств отмечают, что приставы или иные люди из их окружения, получая от иностранцев весомые подарки за какую-либо информацию, не сообщают её, а применяют обман или подлог. На наш взгляд, принимать в данной ситуации обвинения во лжи как свойстве характера всего народа абсурдно. Сами европейцы не раз пишут, что обслуживающие их люди должны соблюдать осторожность и не сболтнуть чего-нибудь лишнего. Рейтенфельс говорит, что посольства иногда посещают специально обученные представители знати и, «беседуя о разных обстоятельствах русских, представляют всё в превосходном виде и сообщают всё, что угодно, кроме истины» ^{[11, с. 379]}. Даниил фон Бухау справедливо полагает, что осторожность в подобных ситуациях вызвана не врождённой наклонностью, но «. причиной тому сильная боязнь, которую русские чувствуют перед своим Государем» ^{[12, с. 190]}. Нам остаётся добавить, что здесь так же сказывается и стремление защитить интересы страны от посягательств со стороны потенциального противника, имеющего возможность использовать добытую информацию против Российского государства. Голландец Исаак Масса, живший в России в начале XVII в., приводит подобный пример, когда к царю Борису приезжал папский легат якобы для получения разрешения на проезд в Персию. Но истинной целью было, по сведениям Массы, «разведать о стране и о характере народа, его состоянии, легковерии и бедности; и, получив обо всем этом обстоятельное донесение, . надежными и быстрыми средствами одолеть и присовокупить эту страну» к католической церкви ^{[13, с. 75]}.

Олеарий, постоянно обличая русский народ во лжи, лукавстве, коварстве, утверждает, что эти качества представляют опасность не только для посторонних людей, но и для близких родственников. В то же время он отмечает случаи, когда при торговых сделках человеку, случайно переплатившему лишнее, стремятся вернуть излишек, считая присвоение его кражей ^{[11, с. 456-457]}. Олеарий не воспринимает данный факт как противоречащий его предыдущим утверждениям, но называет его «большой странностью».

Детальный анализ воспоминаний иностранцев помогает на каждый тезис об испорченности нравов в России найти свой антитезис. Часть авторов не разделяют утверждение о врождённой лживости русских. Так, Алберт Кампензе, писавший своё «Письмо папе Клименту.» со слов отца, брата и их товарищей, много лет торговавших в Московии, отмечает, что здесь «обмануть друг друга почитается . ужасным, гнусным преступлением.» ^{[5, с. 123]}. Пауль Флеминг, соплеменник и друг Олеария, оказывается не столь категоричным, как товарищ, и, путешествуя по русским городам и весям, восклицает не без восторга: «Так значит, вот страна, Что честью, правдою и до сих пор полна?» ^{[11, с. 525]}.

Подобный разброс мнений и оценок заставляет нас пристальнее вчитываться в исследуемые тексты и искать причины указанных противоречий. Как мы уже отмечали, большую роль играли в данном случае разочарования от поездок. Но, кроме того, часто на оценки влияли также социальные различия. Нередко, описывая нравы московитов, знатные европейцы имели в виду простых горожан и крестьян. Так, Адольф Лизек пишет: «Но простой народ, подобно как и в других странах, склонен к порокам. Скифски жесток, в делах торговых хитёр и оборотлив, (презирает всё иностранное, а всё своё считает превосходным); в обращении, исключая немногих, груб.» ^{[7, с. 364]}. Как видим, превосходство и пренебрежение здесь высказывается к любым народным массам вообще.

Огромное значение имела и религиозная принадлежность авторов. Так, немецкий дипломат Сигизмунд Герберштейн, стремящийся воздерживаться от оценочных суждений и довольно объективно описывающий нравы русского народа, меняет своё мнение, когда речь заходит о религиозности русских. Описание этой стороны жизни жителей Московии выдаёт в Гербер-штейне набожного католика, недоумевающего и удивляющегося их «невежеству» ^[7]. Часто авторы одобряют то, что совпадает с католицизмом или, если пишет автор-протестант, протестантизмом, и порицают всё, что им противоречит. Иногда европейцы идеализируют религиозность русского народа, особенно на фоне постоянной религиозной борьбы внутри самой Европы. Но в целом данная сторона жизни всегда описывается и оценивается иностранными авторами довольно предвзято.

Правда, следует заметить, что всех авторов, независимо от религиозной и национальной принадлежности, интересовали не только сами доктрины и культовая сторона, но и культурная, экономическая, политическая жизнь. Русские, как мы уже отмечали, были интересны как носители другого менталитета, другой психологии. Как отмечает Адам Олеарий в начале своего произведения, «у чужих народов можно всегда, если только захотим, научиться кое-чему хорошему; если их нравы и обычаи хороши и похвальны, то, по справедливости, им следует подражать; если же, напротив, они порочны и неприличны, то должно отвращаться от них, стараться делать противное, и в таком случае будем считать себя и отечество своё счастливее этих народов. Таким образом, даже от варваров и вообще недобрых людей можно научиться чему-нибудь доброму» ^{[14, с. 2-3]}.

Более полно и объективно подобного рода сведения могли быть получены в том случае, если автор долго проживал на территории Московского государства или часто бывал в ней, хорошо знал язык и имел возможность открыто наблюдать образ жизни его жителей. Но доступ к объективной информации, как мы уже отмечали, имелся не у всех авторов. Многие иностранцы не знали языка, в результате чего упомянутые ими имена, названия, наблюдаемые явления социальной и политической жизни искажались, что рождало взаимное непонимание и подозрительность. Ошибкой были и попытки некоторых авторов объяснить европейским читателям то, что было им непонятно, через привычные европейцам образы и термины. Естественно, что единичные, исключительные случаи часто трактовались как норма, как система. В результате получалась картина, превратно истолковывающая русскую действительность.

Как указывают некоторые исследователи, на формирование нелицеприятного впечатления о России отчасти оказали влияние и её природно-климатические условия. Дикая, необузданная русская природа, какой она виделась иностранцам, огромные просторы, непроходимые леса и болота – всё это накладывало отпечаток на образ и восприятие самих жителей Руси. Далёкой Россия представлялась европейцам, по выражению Кампензе, не по одному отдалённому своему положению на границах Азии и Европы, не по одному своему дикому, пустынному виду, но и по многим особенностям своей природы, своего климата, отличавшегося резкими противоположностями в явлениях зимы и лета ^{[1, с. 158]}.

Но, видимо, самым негативным фактором, влиявшим на создание образа России, было то, что простой европейский читатель не нуждался в адекватном воспроизведении описываемой русской действительности. Россия по-прежнему в глазах европейцев выглядела варварской страной, и их чаяния и старались оправдать европейские авторы. Поэтому в сочинениях о Московии авторы обращали внимание и стремились к освещению тех особенностей русской жизни, которые представлялись экзотическими, способными вызвать обывательский интерес, что шло иногда в ущерб объективности.

И всё же мы должны констатировать, что сочинения иностранцев, независимо от объёмов и целей создания, являются важным источником для исследования жизни россиян в указанный период. Как писал исследователь XIX в. К. М. Оболенский о частных записках иностранцев, «эти известия. не всегда и не вполне достоверны, ибо иностранцы большею частью передают виденные ими события, не понимая их подлинного смысла и нередко увлекаясь тайным или явным к нам доброжелательством; несмотря на то, что они имеют свою важность, как свидетельства современников и часто очевидцев.» ^{[15, с. I—II]}. Сообщения европейцев о Московии помогают нам понять и проникнуть в суть многих явлений русской общественной жизни в преддверии Нового времени, кардинально изменившем русскую повседневную жизнь. Они помогают взглянуть на собственную культуру глазами Другого и воспроизвести её во всём многообразии её проявлений.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
¹ Ключевский В. О. Сказания иностранцев о Московском государстве. – М.: Прометей, 1991. – 334 с.

² Стрейс Я. Я. Три путешествия. – М.: СоцЭКГИЗ, 1935. – 416 с.

³ Щербакова Л. В. Бытовая культура Московской Руси глазами иностранцев // Вестн. Астрахан. гос. техн. ун-та. – 2006. – № 5 (34). – С. 56-64.

⁴ Герберштейн С. Записки о Московии. – М.: Изд-во МГУ, 1988. – 430 с.

⁵ Московское государство XV-XVП вв. по сказаниям современников-иностранцев. – М.: Крафт+, 2000. – 248 с.

⁶ Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVШ вв.: в 3 т. Т. 1: Структуры повседневности: Возможное и невозможное. – М.: Весь мир, 2007. – 292 с.

⁷ Иностранцы о древней Москве (Москва XV-XVП вв.). – М.: Столица, 1991. – 432 с.

⁸ Олеарий А. Описание путешествия в Московию // Россия XV-XVП в. глазами иностранцев. -Л.: Лениздат, 1986. – 544 с.

⁹ Флетчер Дж. О государстве Русском. – М.: Захаров, 2002. – 164 с.

¹⁰ Ченслор Р. Книга о великом и могущественном царе России и князе Московском // Россия XVI века. Воспоминания иностранцев. – Смоленск: Русич, 2003. – С. 431-455.

¹¹ Ножникова З. Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев. – М.: АСТ: Астрель, 2010. – 605 с.

¹² Аделунг Ф. Критико-литературное обозрение путешественников по России // ЧОИДР – 1863. -Кн. 2. – С. 175-301.

¹³ Масса И. Краткое известие о Московии в начале XVII в. – М.: Государственное социально – экономическое издательство, 1937. – 220 с.

¹⁴ Подробное описание путешествия Голштинского Посольства в Московию и Персию в 1633, 1636 и 1638 годах, составленное секретарем посольства Адамом Олеарием. // ЧОИДР – 1868. – Кн. 1. -Материалы иностранные. – С. 1-76.

¹⁵ Оболенский К. М. Предисловие // Поражение москвитян и осада Вендена в 1579 г. // ЧОИДР -1847. – № 3. – Материалы иностранные. – С. I-II.