Автор: Папков Андрей Игоревич
Журнал: Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки 2019
С тех пор, как Ф. Тернер сформулировал теорию фронтира [1], она применялась не только для трактовки событий американской истории, но и использовалась применительно к другим регионам мира. В российской историографии с использованием концепции фронтира рассматривалась история Сибири [2-9]. Показательными являются труды американских исследователей истории Юга России, в которых используется термин «фронтир» [10-12]. Термин «фронтир» применительно к данной территории был введен сравнительно недавно [4; 13-16], началось рассмотрение истории заселения лесостепи и степи юга России с точки зрения фронтира [17-25].
Процесс складывания государственной территории, когда в 1521 г. под власть Москвы перешли Северская земля и Рязанское княжество, привел не только к образованию Российского государства. Еще одним следствием стало появление обширной фронтирной зоны, протянувшейся вдоль южных и восточных рубежей страны, прежде всего там, где в силу разных обстоятельств граница не была четко маркирована и имела подвижный, неустойчивый характер. Такое положение отразилось в использовании для обозначения частей этой зоны устойчивых терминов, прочно вошедших в практику российского приказного делопроизводства: «рязанские города», «северские города», «города от польской украйны», «украинные города». В дальнейшем, когда российские города-крепости начинают возводиться непосредственно на территории Поля, их стали называть «польские города» [26]. Сооружение Белгородской черты оказалось настолько серьезным фактором, повлиявшим на ситуацию на порубежье, что само понятие «черта» стало использоваться в качестве географического ориентира. В документах постоянно употребляются понятия «города на черте», «города в черте», «города за чертой» [27, с. 20-21]. При изучении и описании колонизации Юга России ХVI-ХVII веков целесообразно использование категории «украйна» [28, с. 532533]. Вместе с тем наличие сопоставимых процессов, проявившихся при продвижении европейцев в Северной Америке и россиян в Сибири, на южном и примыкающих к нему направлениях, позволяют проводить сравнительный анализ, и в этом случае категория «фронтир» будет вполне уместной [29].
Юг России как зона фронтира в XVI-XVII столетиях не является географически неизменным [30]. В этот период государственная территория Российского царства расширяется в южном направлении, но в целях изучения государственно-церковных отношений в зоне южнорусского фронтира ее можно ограничить районом Белгородской черты (на юге) и Окской оборонительной линией (на севере). Особенностями данной территории, которые непосредственно влияли на положение храмов и монастырей, является не только отсутствие крупного вотчинного землевладения, но и в целом невысокая плотность населения, довольно низкий уровень доходов местных жителей, которые в подавляющем большинстве случаев относились к низшим военно-служилым категориям.
Для изучения вопросов государственно-церковных отношений Юг России является уникальной территорией. В этом географическом районе прослеживаются несколько тенденций. С одной стороны, необходимость противостояния Великому княжеству Литовскому, которое, как и Великое княжество Московское, претендовало на роль наследника Древней Руси. Следует отметить, что для обоснования противоборства с Литвой, в отличие от войн с государствами, населенными мусульманами, необходимо было искать идеологическое обоснование. Война с Литовским княжеством противоречила идее единства православного мира. Кроме того, значительная часть российской элиты XVI века происходила с территории Литовского княжества и ощущала свою связь с его землями. Смещаться идеологические акценты начинают после образования Речи Посполитой и инкорпорации украинских земель в состав Королевства Польского. Теперь в качестве идеологического обоснования можно было использовать тезис о необходимости защиты православия от католического давления с Запада. С другой стороны, южные лесостепные и степные пространства непосредственно примыкали к землям Крымского ханства, которое не только воспринималось как напоминание о былой ордынской зависимости Руси, но и являлось, после завоевания Казани и Астрахани, наиболее опасным мусульманским государством среди соседей Руси [31, с. 560-568]. Третье обстоятельство -особенности распространения православия на новые земли, на которых, в отличие от Сибири или Севера, практически не было коренного населения, которое могло быть объектом миссионерской деятельности Русской церкви.
Начиная со второй половины XVI века Россия начинает длительный процесс колонизации своих степных окраин. Для закрепления новых территорий строятся города-крепости. Они становились полноценными населенными пунктами, так как для обеспечения их защиты в городе и его округе селились служилые люди и их семьи. В этих условиях жители должны были иметь возможность удовлетворять свои религиозные запросы, а для этого была необходима церковная структура, опирающаяся на сеть православных храмов и монастырей. Не случайно при описании строительства церквей и монастырей в Карелии и Сибири XVI-XVII вв. митрополит Макарий (Булгаков) указывал на исключительную роль Российского государства в распространении православия в окраинных регионах страны [17, с. 61-62]. Б.Н. Флоря отметил не только объективную необходимость формирования организации для контроля и управления духовенством (по его справедливому мнению, таковым условием стало появление в России сети храмов, достаточно равномерно покрывающей всю территорию страны), но и обратил внимание на заинтересованность светской власти в создании такой организации [32, с. 121-122]. В связи с особенностями, характерными для зоны фронтира, основным субъектом, организовывавшим и регулировавшим колонизацию порубежных территорий, было государство. Как показывают сведения, приведенные далее, роль государства была очень значительной и в церковной колонизации. В частности, она проявлялась в государственной поддержке не только строительства, но и функционирования значительного количества храмов и монастырей.
В Тульском кремле было две деревянных церкви, на посаде имелось несколько деревянных храмов [33, с. 382-383]. Судя по описанию конца 80-х гг. XVI века, городской собор имел богатые иконы, убранство и утварь, что не удивительно, учитывая размеры города. При этом храм с приделом получал государственную ругу, а на выпечку просфор ежегодно выделялось 4 чети пшеницы для собора и две для придела [34, с. 254]. Аналогично можно характеризовать и ряд посадских храмов, в частности деревянные церкви Третьего обретения честной главы Иоанна Предтечи, теплый храм Похвалы Пречистой Богородицы с приделом Николая Чудотворца, принадлежавшие Предтеченскому монастырю, находившемуся на посаде, в Никитском конце [34, с. 263-265]. Еще три храма Тулы получали государственную помощь на обустройство. Два из них находились на посаде, на Пятницкой улице: теплый Покровский и Параскевы Пятницы, сгоревший ко времени описания. Оба они имели церковную утварь «государева строенья» и церковную землю. На старом тульском городище на берегу р. Упы стояла теплая церковь Введения Пречистой Богородицы. В ней упоминаются девять икон «на золоте» и иное «церковное строенье государево царево и великого князя» [34, с. 276-277]. Остальные восемь тульских храмов обустраивались без участия государства. По данным 1571-1572 г. в Епифани, с учетом посада и всех слобод, было 7 церквей. Но сведений об источниках храмового имущества и содержания церквей писцовая книга г. Епифани и Епифанского уезда князя И.В. Мосальского и Г. Ярова 1571/72 г. не содержит [34, с. 324-335].
После сооружения крепостных укреплений в Ельце, начало строительства которого относится к 1591 г., а гарнизон планировался в количестве 1000 человек, в 1592-1593 гг. были возведены первые храмы: Воскресенский собор, поставленный внутри крепости, на посаде – церковь Успения Пречистой Богородицы. В эти же годы поблизости от крепости, на мысе над р. Сосной был основан мужской монастырь в честь Живоначальной Троицы и Сергия чудотворца [35, с. 19]. Одновременно со строительством городских укреплений возводился храм. Порой, как это было отмечено Д.И. Багалеем, строилось сразу две церкви [36, с. 116-117]. Вероятно, можно говорить о взаимосвязи масштабов городского и церковного строительства и предположить, что строительство Ельца и Царева-Борисова (при основании которых воеводы заложили по два храма) осуществлялось как общегосударственное мероприятие. Из наказа воеводе В.В. Мосальскому, направленному для строительства крепости Валуйки, известно, что он должен был взять с собой все необходимое для обеспечения богослужения: церковную утварь, ризы, богослужебные книги и др. Следовательно, на него возлагалась ответственность не только за строительство храма, но и за его функционирование, по крайней мере, сразу после завершения строительства [37, с. 25].
Как и другие жители, священники получали владения, необходимые для обеспечения жизни причта и деятельности церкви. Как правило, это была земля под пашню, сенокосы, лесные угодья и рыбные ловли. Наделы священников обычно не превышали наделов прихожан, и нет оснований говорить о привилегированном положении духовенства на Юге России в это время [38, с. 7].
Схожая ситуация прослеживается и в других городах южной окраины Российского царства. Вероятно, практически одновременно со строительством крепостных стен и башен Воронежа, в 1586 г. была возведена соборная Благовещенская церковь [39, с. 46]. При этом в Воронеже проявляется следующая особенность: первый храм был возведен государством, но спустя небольшой промежуток времени начинают строиться церкви уже по инициативе горожан. Церковное имущество в них было собственностью священников, строивших эти храмы и служивших в них. Например, на средства священнослужителей или прихожан в слободе полковых казаков были построены: Рождественская церковь, Георгиевская церковь, храм во имя Дмитрия Солунского и церковь Параскевы Пятницы; «на посаде на Старом городище» Ильинская церковь [38, с. 5]; церковь Покрова Богородицы в слободе беломестных казаков [40, с. 8].
Практически одновременно с основанием города-крепости Оскол возводятся соборная церковь Преображения Господня и храм Николая Чудотворца с приделом Параскевы Пятницы. Еще три церкви были выстроены в остроге: Георгиевская, Покровская и Никитская, а в пригородных слободах – еще четыре. Храмы имели достаточное количество церковного имущества, земельные и иные владения, выделенные одновременно с земельными пожалованиями служилых людей в Оскольском уезде. Известно несколько православных храмов, существовавших в Оскольском уезде к началу XVII века: церковь Архангела Михаила (с. Нижнее Чуфичево, Чуфичевский стан), построена, вероятно, в последнем десятилетии XVI века; церковь Николая Чудотворца (с. Яблоново, Дубенский стан), построена в начале XVII века; церковь Рождества Пресвятой Богородицы (с. Караваево-Геросим, Ублинский стан), сгорела в 1612 г., следовательно, была построена еще до Смуты. В этом же стане был еще один храм – церковь Параскевы Пятницы (с. Пятницкое-Черкасское). Она была построена в конце XVI века, а в 1612 г. разорена татарами [41, с. 61-62, 168-173].
В исторической литературе поднимался вопрос о причинах появления монастырей в опасном приграничном регионе. Экономическое положение этих обителей в связи с постоянной опасностью вражеских набегов было весьма сложным, и объяснить монастырскую колонизацию экономическими мотивами невозможно. Это подтолкнуло Д.И. Багалея к поиску причин монастырского строительства на южной окраине России в «сильном религиозном чувстве тогдашнего русского человека» [36, с. 116-117]. Монастыри на Юге Российского царства в рассматриваемое время строились, как правило, либо в городах, либо вблизи от них, то есть это были городские монастыри, сильно отличавшиеся от лесных пустыней русского Севера. Большая часть их была основана не по свободному почину отдельных подвижников, а по приказу государственной и церковной властей. Почти все монастыри открывались сразу после основания города, и их существование, строй монастырского быта в них были тесно связаны с государственно-политическим значением города, в котором они появлялись [42]. В этой связи интерес представляет мнение И.К. Смолича относительно причин основания православных монастырей на восточных границах России в XVI веке. Он считал, что монастыри должны были выполнять миссионерскую функцию по отношению к этнически разнообразному населению данного региона, немалую часть которого составляли язычники [43, с. 115]. Однако ситуация в зоне южнорусского фронтира была принципиально иной, здесь практически не было коренного оседлого населения, на которое могла быть обращена миссионерская деятельность.
Несмотря на опасности, обусловленные набегами степняков и периодическими военными столкновениями с Великим княжеством Литовским (затем – Речью Посполитой), на южной окраине России, по мере сооружения крепостей и роста численности населения, количество монастырей увеличивается. Так, к концу XVI века в Рязанском крае насчитывалось шесть монастырей [44, с. 225]. Для Рязанской земли монастырское землевладение было нехарактерно. Хотя отдельным рязанским монастырям принадлежали значительные земельные владения. По мнению М.Н. Тихомирова, развитие крупного землевладения в Рязанской земле затруднялось ее пограничным положением [33, с. 395]. В это же время в Тульском крае известно восемь монастырей [33, с. 381-383], а в Орловском крае упоминаются четыре монастыря [43, с. 123]. В Воронеже, к началу XVII века, появляется первый монастырь – Успенский. Ход его строительства хорошо иллюстрирует осуществление государственного контроля за развитием церковно-монастырской структуры на осваиваемых южных землях. Однако, несмотря на это, выстроить монастырь удалось не сразу [39, с. 51]. В Курском уезде в XVI веке был один монастырь, в Путивльском – две обители, а в Севском, Елецком, Белгородском и Тамбовском уездах имелось по одному монастырю [43, с. 123-125].
Государство, по мнению Д.И. Багалея, выделяло средства на содержание монастырей, поскольку «…монастырь того времени был, так сказать, богадельней для раненых, больных, безприютных; <.> сами монахи не в состоянии были прокормиться трудами рук своих» [36, с. 119-120]. При этом необходимо обратить внимание на то обстоятельство, что сохранившиеся источники не дают оснований считать благотворительную деятельность характерной для монастырей зоны южнорусского фронтира конца XVI – первой половины XVII века [44]. Кроме того, государственные средства выделялись не только монастырям, но и храмам окраинных городов и уездов. Поэтому можно говорить скорее о стремлении российских властей сформировать соответствующую идеологическую систему на осваиваемой окраине, чем об использовании церковных институтов для решения социальных вопросов в регионе.
Для решения задачи материального обеспечения функционирования православных храмов и монастырей государством применялись различные меры. Во-первых, выделялись земля под пашню и другие хозяйственные угодья (сенокосы, рыбные ловли, лес, бобровые гоны). Во-вторых, устанавливалось ружное жалованье (в натуральном или денежном выражении). Попутно можно отметить стремление государства к замене руги земельными пожалованиями. В-третьих, могли предоставляться различные льготы. В-четвертых, чаще всего по челобитным, выделялось различное церковное имущество: колокола, иконы, книги, облачение священно- и церковнослужителей, иная церковная утварь, ладан, воск на свечи, церковное вино.
Во время строительства Белгородской черты продолжилось сооружение храмов в новых городах государством. Строельные книги Усерда, Хотмыжска, Коротояка свидетельствуют о постройке соборов в этих городах за государственный счет, а также о снабжении их государством иконами и церковной утварью [38, с. 5; 45, с. 23]. Стоит обратить внимание на то обстоятельство, что государственная помощь приводила к формированию тенденции к дальнейшему удовлетворению церковных потребностей за казенный счет. Так, священники собора г. Хотмыжск спустя год после его основания и получения церковной утвари вновь «били челом» о выделении им святых мощей, хоругвей и другого церковного имущества1. Схожие челобитные подавали в 1642 г. священники городов Вольного, Яблонова2, в 1643-1645 гг. -Усерда, Яблонова3 и Хотмыжска4. С аналогичными просьбами в Москву обращался не только причт церквей новых городов, но и, например, Белгорода в 1637 г.5 В писцовых книгах 1629 г. отмечен факт снабжения соборной Благовещенской церкви г. Воронежа иконами, облачением, книгами, колоколами и другой богослужебной утварью за государственный счет [38, с. 5-6; 46]. После Смуты Святогорский монастырь не только получал натуральную ругу, но и снабжался за казенный счет ладаном, церковным вином, получал церковное облачение и богослужебные книги [47, с. 31, 101].
В различных регионах, даже на окраине, степень участия государства в материальном обеспечении деятельности православных храмов и монастырей была различной. Например, если проанализировать описания церквей в 30 погостах Орловского уезда, содержащиеся в писцовой книге этого уезда 1594/95 г., то получается, что в 15 случаях, когда была описана или упомянута церковная утварь, говорится, что приобретена она на средства прихожан6. Таким же образом характеризуется Епифань и Дедилов с уездом в это время .
Во время сооружения Белгородской черты, несмотря на колоссальные усилия, потребовавшиеся для такого широкомасштабного строительства, активизировалось и открытие монастырей на южной окраине страны. В 30-50-е гг. XVII века здесь было основано 14 монастырей. Следует обратить внимание на то, что монастыри основывались не только в районах, хотя и остающихся пограничными территориями, но уже достаточно давно осваивающимися Российским государством (например, в Рязанском крае появилось два монастыря, в Воронежском уезде -три, в Белгороде, Путивле и Рыльске – по одному), но и спустя непродолжительный промежуток времени после строительства новой крепости и образования уезда, как это было в Хотмыжске, где Знаменский монастырь появился в 1642 г., или в Карпове (в начале 50-х гг. XVII века появляются упоминания о Карповском Царевском Покровском мужском монастыре и Карповском Святотроицком мужском монастыре) [17, с. 758-761].
В это время государство продолжало оказывать материальную помощь уже существовавшим монастырям. С челобитными о выделении предметов церковного обихода настоятели монастырей через местных воевод обращались в Разрядный приказ, который управлял территорией польской украйны России. Как показывает анализ делопроизводственных материалов, челобитные в подавляющем большинстве случаев удовлетворялись. В столице закупались иконы, книги, ризы и другая утварь, приобретенное церковное имущество выдавалось (нередко через городских воевод) челобитчикам. Помощь оказывалась как новым храмам и монастырям, так и тем, которые уже достаточно давно существовали.
Таким образом, за довольно короткий период (конец XVI – первая половина XVII века) в южных уездах Российского государства была сформирована достаточно развитая церковная структура. Роль государства в этом процессе была весьма существенной. Правительство выделяло средства и организовывало строительство сооружений, необходимых для полноценного функционирования Церкви в регионе. Вероятно, государство обеспечивало строительство необходимого количества храмов и монастырей. Затем появляются церкви, возведенные местными жителями, однако на протяжении еще довольно длительного периода времени монастырское строительство на южной окраине России было невозможным без непосредственного участия государства, а специфика приграничного региона привела к формированию тенденции удовлетворения церковных потребностей за государственный счет.
Источники
1 РГАДА (Российский государственный архив древних актов). Столбцы Белгородского стола. № 139. Л. 198-201.
2 РГАДА. Столбцы Белгородского стола. № 151. Л. 457-458; РГАДА. Столбцы Белгородского стола. № 152. Л. 97-99.
3 РГАДА. Столбцы Белгородского стола. № 170. Л. 563-570, 796-800.
4 РГАДА. Столбцы Белгородского стола. № 278. Л. 266-275.
5 РГАДА. Столбцы Белгородского стола. № 123. Л. 325-326.
6 Писцовые книги XVI века. Спб., 1877. Ч. 1. Отд. III. С. 902-1063.
7 Там же. С. 1079-1095, 1261-1290, 1582-1593.
Список литературы
1. Тернер Ф.Д. Фронтир в американской истории. М., 2009.
2. АгеевА.Д. Сибирь и американский Запад: движение фронтиров. М., 2005.
3. Замятина Н.Ю. Зона освоения (фронтир) и ее образ в американской и русской культурах // Общественные науки и современность. 1998. № 5. С. 75-89.
4. Резун Д.Я., Шиловский М.В. Сибирь, конец XVI – начало XX века: фронтир в контексте этносоциальных и этнокультурных процессов. Новосибирск, 2005.
5. Соболева Т.Н., Бобров Д.С. Современная российская историография концепции фронтира // Известия Алтайского государственного университета. 2011. № 4-1 (72). С. 189-193.
6. Там, внутри. Практики внутренней колонизации в культурной истории России: сб. ст. / под ред. АЖ Эткинда, Д. Уффельманна, И. Кукулина. M., 2012.
7. Резун Д.Я., Ламин В.А., Мамсик Т.С., Шиловский М.В. Фронтир в истории Сибири и Северной Америки в XVll-XX вв.: общее и особенное. Новосибирск, 2001-2003. Вып. 1-3.
8. ХромыхА.С. К вопросу о применении понятий «колонизация» и «фронтир» в изучении истории Сибири // Исторические исследования в Сибири: проблемы и перспективы: сб. материалов 3 регион. молодежной науч. конф. Новосибирск, 2009. С. 108-113.
9. Шиловский М.В. Фронтир и переселения (сибирский опыт) // Фронтир в истории Сибири и Северной Америки в XVII-XX вв.: общее и особенное. Новосибирск, 2003. Вып. 3. С. 101-118.
10. Khodarkovsky M. Russia’s Steppe Frontier. The Making of a Colonial Empire, 1500-1800. Bloomington; Indianapolis: Indiana University Press, 2002. 290 p.
11. Khodarkovsky M. Taming the “Wild Steppe”: Muscovy’s Southern Frontier, 1480-1600 // Russian History/Histoire Russe. 1999. Vol. 26. № 3. P. 241-297.
12. Shaw D.J.B. Southern Frontier of Moscow 1550-1770 // Studies in Russian Historical Geography. London; New York, 1983. Vol. 1. P. 117-142.
13. Жуков Д.С., Канищев В.В., Лямин С.К. Конкретно-историческое обоснование расчета значений управляющих факторов динамики южнорусского фронтира в XVll – середине XlX в. // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. Тамбов, 2015. Т. 20. Вып. 10. С. 16-30. DOI 10.20310/1810-0201-2015-20-10-16-30
14. Жуков Д.С., Канищев В.В., Лямин С.К. Mоделирование исторической динамики южнорусского фронтира. XVll – первая половина XlX в. // Информационный бюллетень ассоциации «История и компьютер». 2014. Вып. 42. С. 77-78.
15. Канищев В.В., Баранова Е.В. Пространственное представление движения южнорусского фронтира в середине XVll – середине XlX в. // Русь, Россия. Средневековье и Новое время. 2015. № 4. С. 178 -186.
16. КаппелерА. Южный и восточный фронтир России в XVI-XVIII веках // Ab Imperio. 2003. № 1. С. 47-65.
17. Макарий (Булгаков). История русской церкви. M., 1996. Кн. 6.
18. Мизис Ю.А., Кащенко С.Г. Проблема формирования русского фронтира на юге России в XVI – первой половине XVIII в. в отечественной историографии // Вестник Санкт-Петербургского университета. История. 2011. № 1. С. 9-16.
19. Скобелкин О.В. «Укрáины» Разрядной книги 1475-1605 гг. // Российская история. 2015. № 5. С. 54-63.
20. Скобелкин О.В. Служилые «немцы» в военных действиях на территории южного фронтира (вторая половина XVI – начало XVll в.) // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. Тамбов, 2015. Т. 20. Вып. 10. С. 86-92. DOI 10.20310/1810-0201-2015-20-10-86-92
21. Скобелкин О.В. Служилые люди южного фронтира: особенности землевладения, земельной и сословной политики государства во 2-й половине XVII в. // Вестник Воронежского государственного университета. Серия: История. Политология. Социология. 2013. № 1. С. 58-65.
22. Скобелкин О.В. Структура служилого населения Воронежа и Воронежского уезда в XVII в. // Из истории Воронежского края / отв. ред. А.Н. Акиньшин. Воронеж, 2011. Вып. 18. С. 75-82.
23. Скобелкин О.В. Уездные элиты южного фронтира России во 2-й половине XVll века: некоторые вопросы методики исследования // Вестник Воронежского государственного университета. Серия: История. Политология. Социология. 2015. № 1. С. 121-123.
24. Американский и сибирский фронтир (Американские исследования в Сибири): материалы Mеждунар. науч. конф. / отв. ред. M^. Пелипась. Томск, 1997. Вып. 2.
25. Мизис Ю.А., Папков А.И., Скобелкин О.В. Теория фронтира и юг России в XVT – первой половине XVlll в. // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. Тамбов, 2015. Т. 20. Вып. 10. С. 7-15.
26. Загоровский В.П. История вхождения Центрального Черноземья в состав Российского государства в XVI веке. Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1991.
27. Загоровский В.П. Белгородская черта. Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1969. 304 с.
28. ГоловневА.В. Феномен колонизации. Екатеринбург, 2015.
29. Папков А.И. «Фронтир» или «украйна»: два подхода к изучению истории российской колонизации Днепро-Донской лесостепи в XVI-XVII вв. // Русь, Россия. Средневековье и Новое время. 2017. № 5. С. 176-182.
30. Любавский М.К. Обзор истории русской колонизации с древнейших времен и до ХХ века / отв. ред. А.Я. Дегтярев. М.: Изд -во Моск. ун-та, 1996.
31. Хорошкевич А.Л. Россия в системе международных отношений середины XVI века. М., 2003.
32. Флоря Б.Н. Отношение государства и церкви у восточных и западных славян (эпоха Средневековья). М., 1992.
33. Тихомиров М.Н. Россия в XVI столетии. М., 1962.
34. Города России XVI века. Материалы писцовых описаний / сост. Е.Б. Французова. М., 2002.
35. Ляпин Д.А. История Елецкого уезда в конце XVI-XVII веков. Тула, 2011.
36. Багалей Д.И. Очерки из истории колонизации и быта степной окраины Московского государства. М., 1887. Т. 1.
37. Миклашевский И.Н. К истории хозяйственного быта Московского государства. М., 1894. Ч. 1.
38. Комолова Э.В. Церковное развитие южнорусского региона в XVII в. // Из истории воронежского края / отв. ред. В.П. Загоровский. Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 2002. Вып. 10. С. 3-16.
39. Глазьев В.Н. Страницы ранней церковной и монастырской истории города Воронежа и Воронежского уезда // Церковь и ее деятели в истории России. Воронеж, 2001. Вып. 2. С. 46-64.
40. Акиньшин А.Н. Храмы Воронежа. Воронеж, 1994.
41. Никулов А.П. Старый Оскол. Историческое исследование Оскольского края. Курск, 1997.
42. Папков А.И. Освоение Российским государством своих южных окраин и основание монастырей в конце XVI – начале XVII веков // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия: Экономика. Информатика. 2011. № 7 (102). С. 110-115.
43. Смолич И.К. Русское монашество. М., 1997.
44. Зимин А.А. Россия на пороге нового времени. Очерки политической истории России первой трети XVI в. М., 1972.
45. Багалей Д.И. Материалы для истории колонизации и быта Харьковской и отчасти Курской и Воронежской губерний. Харьков, 1890. Т. 2.
46. Папков А.И. Отношение Российского государства к церковному землевладению во второй половине XVI – начале XVII века // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия: История. Политология. Экономика. Информатика. 2007. Т. 4. № 8. С. 39-43.
47. Акты Московского государства, изданные императорскою Академиею наук: в 3 т. / под ред. Н.А. Попова. Спб., 1894. Т. 2. Разрядный приказ. Московский стол. 1635-1659.