Мизис Ю.А.
Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки
Выпуск № 10 (126) / 2013
В российской историографии закрепилось положение о колонизации окраин в ХVI-ХVII вв. методами государственного регулирования в виде создания системы сторожевой и станичной служб, строительства городов и сельских населенных пунктов, а также полевых укреплений [1–4]. В то же время еще В.М. Соловьев и В.О. Ключевский обращали внимание на освоение новых территорий бортными ухожьями. М.К. Любавский отметил народную колонизацию югозападной окраины страны выходцами из Приднепровья. Он считал, что сначала здесь появлялись бортные ухожья, затем переселенцы срубали бортные деревья, создавая пасеки, на местах этих пасек появились мелкие поселения [5, с. 301]. В целом проблему использования бортных ухожьев в заселении русской лесостепи выдвинули и советские историки.
Ухожье – это участок леса с бортными деревьями. Особенность бортного промысла требовала достаточно больших размеров владений, входивших в состав бортного ухожая. Поэтому они занимали значительные площади и отделялись друг от друга особыми условными знаками – гранями. Их наносили на межевые деревья, выделявшиеся среди других деревьев. Бортные ухожья располагались, как правило, в малоосвоенных территориях русского государства и принадлежали государю, частным лицам или церкви. В состав бортных ухожий входили бобровые гоны, рыбные ловли и охотничьи угодья на дикого зверя. Тогда на такой ухожий накрадывался сложный налог с каждого вида деятельности. Кроме добычи меда диких пчел в таких угодьях давали разрешения на ловлю рыбы и охоту на диких зверей. Здесь же строились временные строения для проживания бортников во время промысла. Контролем над распределением ухожий и сбором налогов занимался Приказ Большого дворца, а непосредственно выставлением угодий на оброк – провинциальные воеводские избы. Ухожья получали в оброк на определенное время, обычно на один год. Затем надо было продлевать договор или сдавать участок. Как показывала практика функционирования этого экономического института, он мог длительное время находиться в собственности одной семьи, переходя из поколения в поколение. По мере заселения и освоения новых территорий эти земли передавались для другой хозяйственной деятельности. Большой ухожий мог делиться на несколько частей -юрты, которые могли сдаваться в оброк другим лицам. Бортный ухожай был формой экономического освоения малозаселенной или совсем не заселенной территории. Поиск пригодных для создания бортей деревьев, а также сочетания ряда географических факторов – наличие естественного водоема недалеко от бортных деревьев, участков леса и степи, богатых медоносами – уводили бортников далеко от дома. Бортное ухожье – довольно сложное хозяйство. Оно включало борти, в которых жили пчелы, и борти без пчел, деревья-холостцы, пригодные для бортей, но еще не выделанные бортниками. Таких могучих толстых деревьев было в то время «несчетно», но они держались на примете и в любое время могли стать бортным деревом.
Традиции бортного промысла на территории русской лесостепи уходили в глубь веков. Так, мордва, жившая на территории Поценья еще в домонгольское время с VI-XIII вв., активно занималась бортным промыслом. На это указывают находки бортных топоров и других предметов этого ремесла в мужских погребениях цнинских могильников. Основным местом разведения диких пчел был Цнинский лес, леса вдоль р. Вороны, Хопра, Битюга. Старинные традиции сохранились и в последующий период XIV- XVI в.
Заселение юга России русскими в XVI- XVII вв. шло в несколько этапов. Сначала к концу XVI в. была освоена полоса лесостепи по линии Шацк, Ряжск, Данков, Курск, Воронеж, Белгород [4]. Население южных уездов получило право не только на приобретение земельных наделов для пашни и сенокосов, которые находились вблизи населенных пунктов, но и на бортные угодья, расположенные за 100-150 км от селений. Данные территории Россия считала своей собственностью и выделяла их от царского имени в оброк любому желающему. Ежегодно владелец должен был подтверждать право на собственность и выплачивать оброк, чаще всего натуральный, за право его эксплуатации в Приказ Большого дворца. Регулярно посещая свои бортные владения, местные крестьяне и служилые люди экономически осваивали их.
В последующем, когда начался второй этап освоения южнорусского поля после строительства в 1635 г. г. Козлова и создания сплошной линии укреплений от Ахтырки до Волги, на эти земли пришли русские переселенцы, создавая здесь новые населенные пункты, распахивая пашню и сенные покосы. Линия бортных владений почти полностью переместилась в районы р. Битюг, Хопер, Матыра, Ворона и их притоков. С начала нового этапа освоения южнорусских степей с 1696 г. после взятия русской армии Азова вся огромная территория междуречья низовьев Волги и Дона стала быстро осваиваться переселенцами, которые в местах бывших ухожаев начали создавать новые населенные пункты, заниматься традиционными видами сельскохозяйственной деятельности. С учетом незначительного количества лесных массивов в этом регионе бортное пчеловодство как массовое явление было свернуто, и начался переход на пасечный промысел.
Мед и воск служили важнейшими предметами внутреннего обмена и важными статьями экспорта. «Мед и воск, находимые везде в лесах… в таком изобилии, что русские, кроме того, что потребляют сами первые на варку напитка медового, а второй на восковые свечи… излишек огромными частями продают в другие земли», – отмечал Адам Олеарий в 1639 г. [6]. По словам Джильса Флетчера, мед в значительном количестве шел из мордвы и Кадома, близ земли черемис, а также из муромских и рязанских земель [7; 8]. Территории с развитым бортничеством представляли исключительную ценность и большой интерес как для государства в целом, так и для крупных феодалов, в частности.
Достаточно часто созданию бортного ухожья предшествовали сторожи и станицы на поле. Регулярно выезжая в поле, станичники присматривали наиболее удобные для бортного промысла участки, а спустя некоторое время их начинали сдавать в оброк. Так, Чамлыцкая сторожа на Битюге по росписи 1571 г. послужила уже в 1614 г. основанием для формирования Битюцкого ухожья с административным подчинением воронежскому воеводе, а в конце XVII – начале XVIII в. на этом месте возникла Дворцовая Битюцкая волость [9, с. 70-72].
Крупнейшим владельцем бортных угодий в XVII в. на юге Русского государства была Верхоценская волость Шацкого уезда. Находившаяся ранее во владении темниковских татар, с 1623 г. она становится вотчиной матери царя Михаила Федоровича, великой старицы иноки Марфы Иоанновны. На обширной территории Верхоценской волости от верховьев р. Цны до ее устья, заселенной как русскими, так и местной мордвой, располагалось более 700 бортных владений. В одном бортном ухожье могли находиться борти, принадлежавшие бортникам разных сел и деревень. На бортных деревьях, а также на деревьях, предназначенных для бортей, делались топором зарубки – натесы, свидетельствующие о том, что борти принадлежат определенному владельцу. Границы самих же бортных угодий определялись географическими объектами – речками, возвышенностями, конкретными рощами и др.
Наряду с бортным промыслом население юга России уже в XVII в. переходило на разведение пчел в ульях. Об этом говорят многие документы. В 1593 г. в челобитной елецкого казака Е.Я. Мишина на государево имя была озвучена жалоба на сына боярского Т.Ф. Карпова, который посадил отца казака на цепь и забрал его имущество, среди которого упоминается 30 ульев пчел [10, с. 348-349; 11]. Во время следствия по поводу восстания в г. Козлове в 1648 г. воеводе Р.Ф. Боборыкину было предъявлено обвинение по поводу присвоения 300 ульев, конфискованных у местных служилых людей [12, с. 250-251]. Все это говорит о широком распространении бортного промысла на южных рубежах, однако почти до конца XVII столетия бортные ухожаи являлись основным способом добычи меда в крае.
В хозяйственном ведении каждого населенного пункта Верхоценской волости находилось более десятка бортных угодий. Причем территориально от самого села или деревни бортные угодья могли находиться на расстоянии сотни и более километров. Так, крестьяне сельца Сыровели и деревни Шаморги ходили в Тамбовской ухожей на р. Цне [13, л. 234] – это порядка 150-160 км, бортники деревни Пенков ходили в бортной хаперской ухожей «от устья реки Тумалы на низ по Хопру по обе стороны…» [13, л. 239] -250-260 км, к деревне Борки относился «бортной аржанской и понбинской ухожей на реке на Вороне» [7; 13, л. 243] – на расстоянии 180-190 км. Такие большие расстояния от населенных пунктов до владений объясняются в первую очередь характером самого промысла. На достаточно большой территории в 50-60 км2 бортного ухожья могло находиться только 10-12 бортных деревьев с пчелиными семьями.
Однако борный ухожий мог находиться и сравнительно недалеко от заселенной зоны уезда. Так, в 1667 г. тамбовские полковые казаки Ф. Соловьев с товарищами подтверждали свое многолетнее владение бортным ухожьем на р. Цне в районе Липовицкого заповедного леса [14, л. 236-237]. Въезд и хозяйственная деятельность в этом месте была строго под запретом, однако владельцы вотчины жаловались, что после постройки Тамбовского вала сюда регулярно выезжали за строительным лесом, дровами, лыком и мочалом казаки с. Кузмина Гать и тамбовские служилые люди. Близость данной территории к населенным пунктам создавала непреодолимый соблазн для местного населения, что в конце концов и привело к его ликвидации.
Хозяйственные конфликты вокруг бортных владений между соседями был обычным явлением на юге России. Иногда наблюдался захват территории соседа, используя неточности в оформлении границ владений, встречались и прямые разорения бортей и деревьев. Так, в 1667 г. крестьяне с. Питерского Тамбовского уезда жаловались тамбовскому воеводе И.П. Акинфееву на настоятеля Шацкого Чернева монастыря игумена Филарета, который якобы захватил часть их бортного промысла на Карачальском ухожье на р. Хопре [14, л. 267-269]. Дело дважды рассматривалось в присутствии воеводы, который послал учинить досмотр рубежей угодий приказного подьячего Л. Кондратьева. Однако челобитчики остались недовольны дозором, считая, что подьячий все сделал «поровя» игумену. Второй подьячий Богданов, посланный воеводой, не ездил в вотчину и граней не видел, поэтому вотчинники потребовали вызвать обоих проверяющих в Москву на очную ставку. Было проведено ряд мероприятий по разрешению этого дела: использовались государев указ, статьи Соборного Уложения, дозор подьячих и сказки старожильцев. Решение состоялось в пользу монастыря, которому предложили владеть старой вотчиной и всякими вотчинными угодьями. Крестьянам с. Питерского запрещалось претендовать на земли данного ухожьи и разрушать грани.
Владельцами бортных угодий достаточно часто выступали не только дворцовые крестьяне, но и монастыри. Так, в 1635 г. возник конфликт между игуменом цнинского Троицкого монастыря Нифонтом и дворцовыми крестьянами д. Черкино Верхоценской волости Гаврилой Парамзиным с товарищами [15, д. 12119, л. 1]. Они обвиняли братию Троицкого монастыря в захвате их Свинцовского ухожья на р. Хопре. На очной ставке в Москве Гаврила Парамзин предоставил грамоту за подписью царя Бориса Годунова на владение этой вотчиной. Завершилось дело полюбовным разделом. За крестьянами остался Свинцовский бортный ухожий, а за
монастырем – бывший юрт казака Прона Трифонова. Границей раздела стала линия от граней до Омутного затона на р. Хопре. В 1636 г. спор о Синцовском ухожье рассматривался между крестьянами д. Морши и Пеньков и Гаврилы Парамзина с товарищами [15, д. 12121, л. 1-3]. Дело разбирал в новом городе Тамбове первый воевода Р.Ф. Боборыкин. Оно закончилось полюбовным «сговором»: Хоперский Синцовский ухожий остался по-прежнему у старых владельцев по разводной записке воеводы И.И. Салтыкова. А крестьяне д. Морши и Пеньков получили земли вверх по Хопру. Была установлена межа и выбиты грани по границе владений.
В 1640 г. встал вопрос об обмене бортного Хоперского ухожая на р. Вороне при впадении ее в Хопер от игумена Троицкого Цнинского монастыря Нифонта крестьянам с. Керша Верхоценской волости [15, д. 12123, л. 1-2, д. 12124, л. 1, д. 12126]. В этом же году Мамонтова пустынь на Цне получила часть Вяжельского ухожая по р. Вороне [15, д. 12127, л. 1-2]. Их старцам крестьянин Клемен Спиридонов завещал половину своей рыбной ловли. Битюцкий бортный ухожий с 1679 г. по 1684 г. находился в аренде сначала у воронежского Борщевского Троицкого, а затем козловского Троицкого монастырей [9, с. 74].
Длительная эксплуатация бортных угодий приводила к возможности передачи их по наследству своим родственникам или продаже другому владельцу. В 1645 г. крестьянин Покровской слободы г. Тамбова Михаил Сухосеря продал государеву вотчину Кершинский и Хмелинский ухожаи на р. Цне крестьянам села Кулеватово и д. Ордашевы за 2 руб. [15, д. 12131, л. 1]. Сюда же входили ястребиные гнезда, лосиные и козьи стойла, бобровые, кабаньи, лисьи и куничные охотничьи угодья. По приезду писцов для переписывания вотчин надо было оформить право их владения на новых хозяев. Группа крестьян с. Кулеватово численностью 30 человек произвели полюбовный раздел своего бортного владения Кулеватовского, Ордашевского и Челнавского ухожаев, что еще раз подтверждает широкие права на бортную собственность местного населения [15, д. 12132, л. 1].
Со временем, в период колонизации и освоения бывших свободных земель, на месте многих бортных владений возникли населенные пункты. Так, в Тамбовских писцовых книгах писца Б. Карпова в 1640 г. старинный Ордашевский ухожий на р. Цне находился в собственности Мамонтовой пустоши вместе с монастырской крестьянской слободкой из 19 дворов [15, д. 12127, л. 1-2]. В 1662 г. здесь уже находилось полноценное монастырское село.
Таким образом, бортные владения представляли собой сложные промысловые хозяйства, составлявшие важнейшую экономическую основу юга Русского государства в XVII в. Развитие бортничества, освоение новых бортных ухожаев на пограничных с Полем территориях, явилось также одним из путей «мирной колонизации» и способствовало продвижению южных границ Московского государства. Они подготовили почву для быстрого освоения этих районов русскими переселенцами. Последние были прекрасно осведомлены о местности, где находились промысловые угодья, присматривались к плодородным полям, богатыми рыбными ресурсами рекам. Как только с 1696 г. правительство разрешило начать освоение и заселение этих земель, переселенцы ехали не на неизведанное место, а заранее облюбованное, присмотренное и оцененное с точки зрения дальнейшего ведения хозяйства [4].
Можно отметить, что бортный промысел в зонах фронтира имел свои особенности функционирования.
1) на территориях «в черте» – это были некоторые лесные массивы со свободными участками леса вдали от линии укреплений. Здесь промысловая деятельность мало чем отличалась от обычного уезда центральной России;
2) на территориях «за чертой», «в поле» существовала постоянная угроза нападения кочевников. Татары были прекрасно осведомлены о местах наибольшего скопления бортников-промысловиков и пытались их перехватить в степи во время переезда на место промысла или обратно. Кроме кочевников угрозу бортным ухожьям несли и «воровские казаки» и «черкесы». Они нередко в первой половине XVII в. разоряли борти. Так, в 1623 г. крестьяне с. Шаморга и Томникова Верхоценской волости жаловались на грабеж их Хоперских ухожьев «а говорили
де те казаки по литовски» [16, л. 351]. Пришли эти казаки с Дона.
Поэтому местное население вырабатывало свою тактику отражения угроз:
а) выезжали в свои владения большими группами с оружием. Ухожья принадлежали как одной семье, так и группе собственников, часто в совместном владении русских и мордовских промысловиков;
б) во время промысла часть бортников следила за степью, находясь на «кроватях»-подмостках на деревьях рядом с окраиной леса, и в случае появления противника все промысловики стремились уйти в глубь леса;
в) поддерживали тесные контакты со сторожами и станицами, которые предупреждали бортников об опасности;
г) имели небольшие временные деревянные сооружения на случай непогоды или от дикого зверя с примитивными защитными сооружениями в виде тына, кольев;
д) могли быстро построить временные укрепления, за которыми садились в осаду. Именно такими мерами бортники боролись с угрозами татарских нападений. Они также знали, что татары редко спешивались для штурма пусть и примитивных, но вполне реальных укреплений. Засевший за ними небольшой гарнизон вполне успешно мог противостоять значительно превосходящим силам врага. А сбой в темпах и скорости передвижения татарской конницы содержал угрозу появления отряда полковых казаков, высланных местным воеводой навстречу татарам;
е) возможно, именно по рекам добирались некоторые бортники до отдаленных ухожьев, и по рекам шло освоение новых территорий. Эта непосредственная связь с речной системой способствовала развитию и подсобных промыслов – рыбной ловли и охоты на речных зверьков – бобров и выдр. Об этом свидетельствует и упоминание в документах о взимании водяного оброка с ухожаев – «…да с рилгужа калининского ухожья, в том турманском бортном ухожье на реке на Выше рыбная тоня… да с реки с Выши и с Кашмата платят водяной оброк» [16, л. 236]. Кроме того, помимо водяного оброка, с угодьев взимались «куничные деньги», что указывает и на охотничье-промысловую функцию ухожаев.
Быстрый рост населения новых уездов уже к концу XVII в. поставил вопрос о свертывании бортного промысла на старых территориях лесостепи и переходе к пасечному сбору меда, развитию пашенного земледелия и сенокосным угодьям. Сказывался недостаток лесных ресурсов, ограничивающих дальнейшую эксплуатацию старинного дедовского промысла. Таким образом, завершалась миссия бортного промысла как формы колонизации края.
1 Витвицкий Н.М. Практическое пчеловодство. Часть 5 и последняя, заключающая в себе дополнения к четырем предидущим частям, равно необходимым как для пасечников, так и для бортников, извлеченныя из сорокапятилетняго опыта и наблюдений, с объяснением новоизобретенной борти и приемовъ при ея употреблении. Спб., 1861.
2 Загоровский В.П. Белгородская черта. Воронеж, 1969.
3 Загоровский В.П. Изюмская черта. Воронеж,
1980.
4 Загоровский В.П. История вхождения Центрального Черноземья в состав Российского государства. Воронеж, 1991.
5 Любавский М.К. Обзор истории русской колонизации с древнейших времен и до XX века. М., 1996.
6 Олеарий А. Описание путешествия в Московию. М., 2003.
7 Флэтчер Д. О государстве русском. М., 2002.
8 Новосельский А.А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII в. Москва; Ленинград, 1948.
9 Панова В.И. Воронежское Прибитюжье в
XVII веке // Воронежский край на южных рубежах России (XVII-XVШ вв.). Воронеж,
1981.
10 Анпилогов Г.Н. Новые документы о России конца XVI – начала XVII века. М., 1967.
11 Мизис Ю.А. Формирование рынка Центрального Черноземья во второй половине XVII -первой половине XVIII в. Тамбов, 2006.
12 Мизис Ю.А. Воевода Московского государства. Р.Ф. Боборыкин на государевой службе. Тамбов, 2012.
13 РГАДА (Российский государственный архив древних актов). Ф. 1209. Оп. 4. Ед. хр. 6034. Копии с Шацкой писцовой книги Федора Чеботова 131 года.
14 РГАДА. Ф. 210. Столбцы Московского стола. № 395.
16 РГАДА. Ф. 210. Столбцы Приказного стола. Поступила в редакцию 14.08.2013 г.
№ 12.