Автор: Несин М.А.
Журнал: История военного дела: исследования и источники
Победа московского войска над многочисленным новгородским ополчением в знаменитой Шелонской битве сыграла значительную роль в централизации Русского государства вокруг Москвы. Ее без преувеличения можно назвать одним из самых важных и знаменитых сражений в отечественной истории XV в. Это понимали современники, уделившие событию значительное внимание в летописании, не проходят мимо него и историки, изучающие эпоху образования единого Российского государства. В общих чертах ход и итог битвы хорошо известен. В начале июля московские войска под руководством великокняжеских воевод Д.Д. Холмского и Ф.Д. Хромого захватили Русу, разбили около нее и у Коростыни две новгородские судовые рати, а затем направились к Демьянску1. Однако великий князь Иван III послал их оттуда на реку Шелонь для соединения с псковичами, против которых в это время двинулось и новгородское ополчение. Москвичей, по оценкам летописей, было сравнительно немного, обычно приводятся цифры от 4 до 5 тысяч человек. Рать новгородцев же будто бы достигала от 20 до 40 тысяч, правда, по свидетельствам летописцев, эти цифры брались со слов пленных. Современные исследователи с недоверием относятся к подобным оценкам численности новгородского ополчения2. Достаточно сказать, что оно уже понесло потери при поражении двух судовых ратей в Приильменье и выделило какое-то число людей в судовую рать, отправленную на Двину. Можно лишь с уверенностью констатировать, что новгородцы заметно превосходили числом московское служилое воинство. Оба войска шли вверх по Шелони, москвичи по правому берегу, новгородцы по левому, к вечеру 13 июля они заметили друг друга, но сразу биться не стали и остановились на ночь. Но следующий день, воскресным утром, москвичи решительно форсировали реку и быстро разгромили многочисленное новгородское ополчение.
Однако по ряду ключевых моментов истории Шелонской битвы исследователи до сих пор не пришли к единому выводу. По-прежнему остается дискуссионным вопрос об участии в сражении засадного полка касимовских татар царевича Данияра. Сведения о «западной», то есть засадной, татарской «рати» сохранились в новгородском летописании последних лет самостоятельности республики — Строевском списке Новгородской IV летописи. В этом же источнике имеется утверждение, что поначалу новгородцам удалось отбить натиск московской конницы, отбросив ее обратно за реку, и лишь татарский засадный полк решил исход битвы в пользу Москвы3. Однако в иных памятниках современного событию летописания, прежде всего Московском великокняжеском своде4, Типографской летописи5, псковских летописях6, Устюжской летописи7, содержится значительно более простая картина побоища: москвичи форсировали реку, напали на новгородцев, а те растерялись и вскоре побежали.
Таким образом, можно выделить две основные концепции битвы — новгородскую и московскую, принятую затем и другими летописцами. Историки обычно считают эти версии взаимоисключающими, либо допуская правомочность обеих, либо, чаще всего, придерживаясь одной из них8.
Так, Р. Г. Скрынников отдал предпочтение сведениям новгородцев об их первоначальном успехе и роковой роли засадной татарской рати. Ученый весьма критически относился к московской централизации и высоко оценивал новгородскую «политическую культуру». В своей монографии, с выразительным названием «Трагедия Новгорода», он безоговорочно отверг показания «московских источников» и принял на веру свидетельство новгородского летописца, изображавшего защитников вечевой республики в более выгодном свете9.
К достоверности новгородской версии склоняется и Ю.В. Кривошеев, написавший специальную статью об участии татар в Шелонской битве. Исследователь рассматривает историографию этой темы, отмечает наличие сходных приемов в татарской военной тактике и обращает внимание на указание Типографской летописи, что у касимовского царевича Данияра новгородцы убили 40 «татаринов» в неких «засадах». Но конкретных данных в пользу участия татар в рассматриваемом сражении Ю.В. Кривошеев не привел10.
Иного мнения придерживается Н.С. Борисов. В книге про древнерусских полководцев он посвятил отдельную главу биографии московского воеводы Даниила Холмского. Там автор дал описание Шелонской битвы исключительно по материалам московского великокняжеского летописного свода, а о новгородской версии не упомянул вовсе11.
Близкие взгляды на ход сражения высказывает Ю.Г. Алексеев. Однако, при этом, он тщательно рассмотрел обе летописные трактовки Шелонской битвы и обстоятельно аргументировал свои выводы. Ученый указал, что касимовские татары царевича Данияра шли не с войсками Холмского и Хромого, а следовали по Мсте, в восточной колонне князя Стриги-Оболенского12. Кроме того, исследователю кажется немыслимым, чтобы новгородцы поначалу смогли отбросить москвичей за реку: для конницы в несколько тысяч человек это «означало бы ни что иное, как разгром москвичей новгородцами, что в корне противоречит всем известиям, в том числе и новгородским»13.
Между тем, в Московском великокняжеском своде есть практически не замеченное историками упоминание о неких «полках», которые напали на новгородцев с тыла. Когда к Холмскому и Хромому подвели пленных, воеводы обратились к тем: «Что ради вы с толиким множеством вои своихъ ни мала постоясте, и видяще малое наше воинство?» Они же рекоша к ним: «Мы бо видхом вас бесчисленое множество, грядущее на нас, не токмо противу и нас идущи, но еще инные полки видхом, в тыл по нас пришедших, знамена же имут жолты, и болшие стяги и скипетры, и говоръ людцки мног и топот коньский страшен, и тако ужас нападе на ны. и страх обьят ны, и приятъ нас трепет»14.
Прежде этот эпизод почти не обсуждался в историографии. Лишь в 2010 г. на него впервые обратили внимание С.С. Пашин и А.А. Гедеонова, изучавшие известия о Шелонской битве исключительно с точки зрения герменевтики. Вышеуказанные слова новгородцев исследователи почему-то расценили как свидетельство того, что победа досталась москвичам исключительно по Божьей воле15. Между тем, в приведенном известии на это нет никакого намека, как и данных о каких-либо сверхъестественных явлениях. Наоборот, пленные новгородцы назвали вполне конкретные причины: стремительный натиск основных московских сил и нападение с тыла отдельных отрядов — «полков» с особыми знаменами желтого цвета и более крупными стягами и скипетрами. При этом московский летописец никак не комментирует ответ пленников и это скорее всего означает, что слова новгородцев воспринимались вполне естественными, не нуждающимися в каких-либо разъяснениях.
Таким образом, следует признать, что на Шелони в самом деле была некая засадная рать, да еще с особенными знаменами и скипетрами. Уникальный их вид в те времена обозначал, что такой отряд происходил не из Московского княжества, но из другой земли, хотя и выступал на стороне московских войск. Вышедшие в составе рати воевод из Москвы иногородние полки князей Юрия Дмитровского и Бориса Верейского еще в Волоколамске были присоединены к колонне великого князя Ивана III16. Правда, по данным Ермолинской летописи, в битве на Шелони участвовал Василий Федорович Вельяминов, воевода князя Юрия Дмитровского, надо полагать, с отрядом дмитровцев18. Видимо, он был прислан на подмогу Д.Д. Холмскому и Ф.Д. Хромому в пределах Новгородской волости. В исторических работах на данное обстоятельство прежде не обращали внимание. Лишь недавно эти сведения Ермолинской летописи отметил Ю.Г. Алексеев, приведя их в качестве уникальных данных об имени дмитровского княжеского воеводы, но почему-то отнеся не к Шелонской битве, а к моменту выхода из Москвы19. Между тем, в летописи указанное известие связано именно со сражением. Таким образом, на Шелони, кроме москвичей, был и дмитровский полк. Но едва ли именно его символику имели ввиду новгородские пленники. Город Дмитров, расположенный чуть более чем в полусотне километров от Москвы, давно находился в ее подчинении и традиционно выделялся в удел младшим сыновьям московского великого князя. Маловероятно, что удельные дмитровские полки несли более крупные скипетры и стяги, чем столичные великокняжеские отряды.
В этой связи, версия новгородского сводчика о засадном татарском полке представляется вполне логичной. Итак, мы знаем, что Иван III изначально направил татар с колонной Стриги-Оболенского, а самого Данияра взял в свой отряд20. Но далее летописи о них не упоминают, и татары имели время перейти от Мсты к южному Приильменью, на помощь Холмскому и Хромому, равно как и дмитровский отряд с княжеским воеводой Вельяминовым, от великокняжеской колонны из Яжелбиц. Возможно, московские полки понесли большие потери при захвате Русы и в бою с новгородскими судовыми ратями, поэтому Иван III прислал им подкрепление. Или же князь просто усиливал воевод на случай встречи с большим ополчением новгородцев. Интересно то обстоятельство, что выехавших из Москвы со Стригой касимовских татар Московский летописный свод разделяет по социальному признаку — на «князей» и собственно «татар»21, в то время как воины иных отрядов так не дифференцируются. Видимо, татары подразделялись на разные отряды с «князьями» во главе. Каждый полк, надо думать, имел собственный стяг и скипетр в руках своего «князя». Не те ли это напавшие на новгородцев с тыла «иные полки»? Причем удар с этого направления нанесли только они — новгородцы заметили явно однотипные желтые флаги, большие стяги и скипетры.
Известно, что воеводы, не ожидая встретиться с неприятелем, распустили многих своих воинов пограбить новгородские земли. Как мы знаем, согласно летописям, перед битвой всё московское войско, вместе с дмитровским и татарским подкреплением, составляло всего лишь около 4-5 тысяч человек22. Ю.Г. Алексеев эту цифру считает достаточно правдоподобной, хотя исследователь не учитывал ни потерь москвичей в Приильменье, ни прибывших к ним на подмогу татар и дмитровцев23. Правда, в недавно опубликованном Московском кратком летописце начала XVII века, имеется указание, что еще при выходе из Москвы у Д.Д. Холмского и Ф.Д. Хромого было всего 1000 воинов: «Князь же великий Иван Васильевич, совещався з братиею своею и благословение взя у Филиппа Митрополита, и поиде на новыя отступники православныя веры и отпусти на пред себя воевод своих князя Динила Дмитриевича Холмскаго, да Феодора Даниловича, а с ним 1000-у вой»25. Однако, эта цифра выглядит, на наш взгляд, заниженной. Прежде всего, как отмечалось ранее, по данным Московского летописного свода, с воеводами из столицы выступили и дошли до Волоколамска верейский и дмитровский полки, что в общей сложности уже должно было составлять больше тысячи человек.
Далее, легко заметить, что процитированное известие почти дословно повторяет аналогичное сообщение более ранней Типографской летописи: «и отпусти напередъ собя к Новугороду воеводъ своихъ: князя Данила Дмитреевичя Холмского да Феодоръ Давыдовича, за неделю до Петрова заговенья, и с ними 10000»26. Десять тысяч — может быть и несколько завышенная, но все-таки более реальная цифра для численности колонны из московского великокняжеского отряда и двух полков удельных княжеств, где правили младшие братья Ивана III. А московский поздний сводчик XVII в., вероятно, просто допустил описку, указав одну тысячу вместо десяти. Тем более, что в описании московского похода на Новгород у него были и другие ошибки, которых не делали прежние летописцы. Например, великокняжеский воевода боярин Федор Дывыдович Хромой назван Федором Даниловичем, новгородский посадник и воевода Дмитрий Исаакович Борецкий — Оболенским27. А поскольку Хромой упомянут в источнике непосредственно перед указанием численности московской рати, то, на наш взгляд, это заставляет задуматься — не мог ли и здесь поздний хронист, по небрежности или из-за ветхости протографа, допустить подобной описки? Среди четырех поименно названных главных новгородских воевод и лидеров пролитовской группировки летописец неоправданно поместил некого Василия Марфина28. Легко заметить, что перечень этих лиц в общем повторяет аналогичный список новгородцев, казненных Иваном III, содержащийся в той же Типографской летописи29. И явно оттуда же московским сводчиком заимствована последующая фраза о заточении 50 «лучших» новгородцев в тюрьму в Коломне30. Только в Типографской летописи список казненных пленников выглядит так: «Дмитрею Борецкому Исаковичю Марфину и Василью Губе Селезеневу, ЕремЪю Сухощоку»31. Поздний же московский хронист новгородского посадника Василия Губу Селезня почему-то превратил в двух лиц — Василия Марфина и Губу Селезня32. Для жившего в XVII в. летописца мало что реально значили имена знаменитых в свое время исторических деятелей полуторавековой давности, великокняжеского воеводы Ф. Д. Хромого и новгородских лидеров литовской партии. А численность войск — тем более.
Исходя из этих соображений, на наш взгляд, пока что следует ориентироваться на данные о численности московских войск, содержащиеся в Московском летописном своде и Типографской летописи. Даже если учесть, что московские дети боярские понесли потери в ходе войны, а потом частично разбрелись, грабя окрестности, в московском лагере могло быть около 4-5 тысяч воинов, с учетом дмитровского и татарского подкрепления. Но и пятитысячное войско казалось малым по сравнению с новгородским.
В этой связи вопрос пленным новгородцам, что они, мол, испугались такого малочисленного войска, не кажется совершенно издевательским. Тем более, что в их рядах не было согласия. Новгородский летописец отмечает распри среди соотечественников перед самой битвой, в связи с нежеланием владычной конницы атаковать москвичей. Дело было в том, что владыка ее посылал только против псковичей, которые в эти дни вторглись в новгородские пределы и, осаждая приграничные крепости, продвигались в сторону самого Новгорода33. Московский великокняжеский летописец даже сообщает, что при паническом отступлении новгородцы кололи друг друга34. Поэтому москвичи не могли знать точно, что же все-таки, прежде всего, так легко сломило волю огромного вражеского ополчения — только ли ловкий военный маневр, или же собственные внутренние свары.
Другое дело, что действия засадного татарского полка были явно согласованы с натиском главных сил, поэтому особо и не оговариваются. В этой связи, сообщение новгородского летописца о том, что новгородское ополчение сперва отогнало было москвичей назад за реку, кажется вполне правдоподобным. Правда, речь, очевидно, следует вести не о реальном, а о тактическом отступлении. Следует согласиться с вышеуказанным доводом Ю.Г. Алексеева, что иначе они были бы разбиты, или во всяком случае не нашли бы сил для нового, победоносного натиска. Однако, в военной истории известны случаи, когда войско устраивает притворное отступление, чтобы заманить противника в ловушку. Московская служилая конница и татарский отряд были организованы лучше, чем новгородское ополчение. Но новгородцы, при всей условности летописной характеристики численности войск, превосходили своих врагов в разы. Поэтому все-таки оставался очень серьезный риск, что они попросту сомнут москвичей у переправы через глубокую, широкую реку с сильным течением. Тем более, что против этого места с новгородской стороны в Шелонь впадал приток, что должно было еще больше усложнять переход35. Так, по свидетельству Типографской летописи, многие москвичи на переправе «опловоша»36. И это вполне понятно, ведь, по словам великокняжеского книжника, гордо уверявшего, что все перебрались благополучно, в том месте не было брода37. Так что пытаться разгромить новгородское ополчение простым натиском было весьма рискованно. Поэтому логично предположить, что москвичи применили хорошо отлаженную военную тактику — стремительно бросились через реку на новгородцев, причем, согласно летописи, первыми устремились в воду воеводы, увлекая за собой остальных38, а потом совершили притворное отступление. В это время в тыл новгородцев внезапно ударил засадный татарский отряд, а затем уже и москвичи с дмитровцами, не теряя времени, вновь атаковали с фронта. При этом, надо отметить, они действовали оперативно и организовано.
Как было указано выше, ход сражения обычно реконструируется таким образом: москвичи просто быстро форсировали реку и далее накинулись на противника. Но в летописях содержится более точная информация. Согласно Московскому летописному своду, они «начаша преже стреляти» новгородцев, да так, что кони под теми испугались и стали «их с себя бити»39. Типографская летопись тоже отмечает, что московские всадники «кликнуша на Новогородцевъ, стреляюще ихъ», но при этом она сразу же добавляет, что «иныи» московские воины, «с копьи и з сулицами», «скочиша… по песку» на новгородское ополчение40. Таким образом, московско-дмитровское войско разделилось на две части — одни «начаша преже» обстреливать неприятеля, не доходя до него, а затем уже остальные атаковали врага по прибрежному песку «с копьи и з сулицы». Новгородцы, оказавшиеся внезапно зажатыми с обеих сторон москвичами и татарами, утратили волю к победе. Эта операция прошла слаженно и успешно, вероятно поэтому в летописях просто сообщается о московском победном натиске и бегстве их испугавшихся неприятелей. Однако, как выясняется, сообщения новгородского летописца по существу не противоречат данным московского великокняжеского свода, просто для новгородцев, не раскусивших военную тактику московских войск, притворное отступление показалось искренним. Они в самом деле могли считать, что отбросили малочисленную конницу назад за реку и, если бы не коварный засадный татарский полк, то битва, дескать, имела бы совершенно иной исход. А для москвичей это была удачно совершенная операция и им оставалось гордиться как ловко и быстро они малыми силами смогли обратить в бегство огромную рать новгородцев.
В этой связи интересна приведенная в Типографской летописи молитва Холмского и Хромого к Иисусу Христу. Воеводы ее произнесли перед самой атакой и призывали Господа помочь им одолеть многочисленных недругов, как Давид иноплеменного силача Голиафа, или Гедеон, с отрядом из 300 воинов, огромные полчища врагов: «Господи Исусе Христе Боже, пособивый кроткому Давыду победити иноплеменника Гольяфа и Гедеону такожде победити трема сты множество иноплеменныхъ, пособи же, Господи, ныне и намъ, недостойнымъ рабомъ твоимъ, надъ сими новыми отступникы и изменники, иже восхотеша хрестьянскую веру православную покорити и к Латынской ереси преложитися и не восхотеша по заповедемъ твоимъ ходити и восхотеша Латынскому кралю и митрополиту работати и имяномъ ихъ врагь твоихъ, Господи, въ твоей церкви съборней имяноватися и поминати. Ты, Господи, помози намъ и имени твоего ради вся отъ тебе возможна, а оть человекъ ничто же»41. Историки почти не замечали этого эпизода. Только в 2010 г. на него обратили внимание С.С. Пашин и А.А. Гедеонова, но почему-то истолковали все это лишь в качестве книжных конструктов42. Вполне вероятно, что молитва и в самом деле являлась художественным вымыслом монаха-летописца, а в реальности никем из воевод не произносилась. Но таким образом он, скорее, живописал вполне реальную обстановку на берегах Шелони. В самом деле, аналогии подобраны на редкость удачно. Давид был меньше Голиафа, отряд Гедеона — иноземного воинства, а москвичей — чем новгородцев. При этом следует учесть, что Давид и Гедеон одержали победы хитростью: первый поверг могучего врага пращой с безопасного для себя расстояния, второй же неожиданно напал на спящих под покровом ночи, а проснувшиеся недруги, в потемках не разобрав, что к чему, сами перебили друг друга. И московские воеводы, надо думать, вполне могли молить Бога, чтобы им тоже, с помощью ловкого маневра, удалось разгромить превосходящего по численности врага. Другое дело, что по правилам христианского смирения, подвиги Давида и Гедеона они приписали исключительно Божьему промыслу, и себе тоже молили даровать сходную победу.
Надо отметить, что все прошло не только блестяще, но и быстро — москвичи «на утро… изполчишяся», после взаимной перестрелки и перебранки бросились в бой, а новгородцы пустились в бегство в «полутра»43. По-видимому, в пределах все того же утра москвичи их преследовали и вернулись обратно с пленниками, так как разговор московских великокняжеских с пленными новгородцами тоже был «по рану»44. При этом одна погоня и возвращение, надо полагать, заняли несколько часов. Псковская III летопись почему-то утверждает, что москвичи преследовали новгородцев до Голина45. Но Голино находится в 35 километрах от примерного места Шелонской битвы, близ деревни Велебицы. Это, разумеется, слишком далеко для того, чтобы успеть вернуться оттуда с пленниками за утро. Основная часть войска прошла только верст двенадцать46, до реки Мшаги47. Впрочем, это может быть просто следствием своеобразного псковского отношения к географии соседней Новгородской земли. Известно, что место битвы псковские хронисты воспринимали как окрестности Сольцов, и хотя указывали, что битва была не доходя них, тем не менее, условно локализовали погоню за побежавшими новгородцами от этого населенного пункта48. Отсюда и Мшага также могла им казаться протекающей рядом с Голино, где у переправы через устье реки Шелонь расходились новгородские дороги на Русу и Псков. Поэтому, вероятно, речь на самом идет не о Голине как таковом, а о той же Мшаге.
Трудно сказать, каковы были потери москвичей. Летописи явно преуменьшали их жертвы — согласно Московскому летописному своду, после битвы воеводы «видеша воя своя всех здравых»49. Впрочем, это являлось традиционным летописным оборотом в случае успешной войны с малыми жертвами. По Типографской летописи, они потеряли одного воина: «бысть же, братие, чюдо преславно видети: отъ таковаго множества людскаго Новогородцевъ единъ человекъ у нашихъ убьенъ бысть»50. Даже если летописец не считал боевых холопов, то все равно эти цифры стоит признать заниженными. Новгородцы же, по летописным известиям, потеряли около 12 тыс. убитыми, а до 2000 попало в плен! При этом, какая-то часть их потерь приходится на утонувших в водоемах во время бегства, а те, что вернулись, долго блуждали по лесам, не разбирая дороги. Если верить московской летописи, они были так деморализованы, что лошади их везли как сонных и пьяных. Некоторые в смятении примчались в Новгород, будучи в полной уверенности, что москвичи захватили и его51.
Несмотря на то, что эта характеристика звучит очень предвзято, некоторые основания верить ей имеются, по крайней мере отчасти. Новгородский летописец уверяет, что москвичи отложили битву до понедельника, чтобы не проливать кровь в «неделю»52. Но точно известно, что сражение произошло именно в воскресенье, 14 июля, на день Св. Акилы. Иван III по случаю победы в самом деле заложил в Москве, как и обещал, храмы во имя Акилы и Воскресения Христова. Как отметил Ю.Г. Алексеев, в Успенском соборе Кремля до сих пор имеется предел Св. Акилы53. Едва ли новгородцы стали сознательно называть не тот день — это им было никак не выгодно. Но сломленные, изможденные ополченцы, долго проблуждавшие по лесам, могли легко перепутать дни недели. Тем более, что согласно данным о храмовом зодчестве и сохранившейся фресковой живописи времен новгородской независимости, святой Акила не был почитаем в Новгороде, ему не посвящали ни одного храма, не любили изображать на храмовых фресках. Поэтому новгородские ополченцы, набранные из мирской среды, дня его памяти могли и не знать твердо, а предварительную субботнюю ночевку москвичей задним числом принять за воскресную.
После победы на Шелони Д.Д. Холмский и Ф.Д. Хромой не повели войска на соединение с псковичами, ведь неприятель был разбит. Поэтому далее они совершили грабительские походы в сторону западных рубежей Новгородской земли. Как отметил Ю.Г. Алексеев, «на тактическом уровне действия воевод великого князя на Шелони заслуживают высокой оценки»54. Прослеженная нами тактика московских войск в Шелонской битве это подтверждает. Воины под началом Холмского и Хромого действовали быстро, оперативно и совершили хитроумный военный маневр. Если предложенная нами реконструкция сражения верна, то по своим тактическим характеристикам Шелонская операция вправе быть поставлена в один ряд с такими прославленными баталиями Средневековой Руси, как Ледовое побоище.
1 Подробнее об этом: Несин М.А. Битва между московскими полками и новгородской судовой ратью близ села Коростынь летом 1471 года (топографический комментарий) // Новгородика – 2008. Вечевая республика в истории России: материалы Международной научно-практической конференции 21—23 сентября 2008 г. — Великий Новгород, 2009. — Ч. 1. — С. 189—195.
2 Алексеев Ю.Г. Походы русских войск при Иване III. — СПб., 2009. — С. 119.
3 Новгородская IV летопись (далее — Ш^Л) // Полное собрание русских летописей (далее — ПСРЛ). — М., 2000. — Т. 4. — Ч. 1. — С. 446—447.
4 Московский летописный свод конца XV века (далее — МЛС) // ПСРЛ. — М., 2000. — Т. 25. — С. 288—289.
5 ПСРЛ. — М., 2000. — Т. 24. — С. 345.
6 Псковские летописи (далее — ПЛ). — М., 1955. — Вып. 2. — С. 56.
7 ПСРЛ. — Л., 1982. — Т. 37. — С. 47.
8 Карамзин Н.М. История государства Российского. — СПб., 2000. — Кн. 2. —Т. 6. — Гл. 1. — С. 255.
9 Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. — М., 1992. — С. 12.
10 Кривошеев Ю.В. Татары и Шелонская битва 1471 года // Труды Кафедры истории России с древнейших времен до XX века. — СПб., 2006. — Т. 2. — С. 201-207.
11 Борисов Н.С. Русские полководцы XIII—XVI веков. — М., 1993. — С. 125.
12 Алексеев Ю.Г. Под знаменами Москвы: борьба за единство Руси. — М., 1992. — С. 153.; Его же. Походы русских войск при Иване III. — С. 122.
13 Цит. по: Алексеев Ю.Г. Походы русских войск при Иване III. — С. 122.
14 Цит. по: МЛС. — С. 289.
15 Пашин С.С., Геденова А.А. Герменевтический анализ летописных известий о битве на реке Шелонь // Новгородика – 2010. Вечевой Новгород: материалы научно-практической конференции 22—24 сентября 2010 г. — Великий Новгород. — 2011. — Ч. 1. — С. 219. 16 МЛС. — С. 286.
18 ПСРЛ. — СПб., 1910. — Т. 23. — С. 160. Выражаю признательность Д.А. Селиверстову за то, что обратил мое внимание на этот источник.
19 Алексеев Ю.Г. Под знаменами Москвы. — С. 149.
20 ПСРЛ. — Т. 24. — С. 344.
21 МЛС. — С. 289.
22 ПСРЛ. — Т. 24. — С. 345; МЛС. — С. 289.
23 Алексеев Ю.Г. Походы русских войск при Иване III. — С. 120.
25 Цит. по: Буганов В.И., Рогожин Н.М. Краткий Московский Летописец начала XVII в. из г. Галле (Германия) // Архив русской истории. — М., 2007. — Вып. 8. — С. 552. Благодарю Д.А. Селиверстова за указание на этот источник.
26 ПСРЛ. — Т. 24. — С. 344.
27 Буганов В.И., Рогожин Н.М. Краткий Московский Летописец начала XVII в. — С. 552.
28 Там же. — С. 552.
29 ПСРЛ. — Т. 24. — С. 345.
30 Там же; Буганов В.И., Рогожин Н.М. Краткий Московский Летописец начала XVII в. — С. 552.
31 ПСРЛ. — Т. 24. — С. 345.
32 Буганов В.И., Рогожин Н.М. Краткий Московский Летописец начала XVII в. – С. 552
33 шул. — С. 446.
34 МЛС. – – С. 289.
35 ПЛ. — Вып. 2. — С. 182.
36 ПСРЛ. — Т. 24. — С. 345
37 МЛС. — – С. 289.
38 ПСРЛ. — Т. 24. — С. 345
39 МЛС. — С. 289.
40 ПСРЛ. — Т. 24. — С. 345.
41 Там же.
42 Пашин С.С., Гедеонова А.А. Герменевтический анализ летописных известий о битве на реке Шелонь. — С. 220.
43 ПСРЛ. — Т. 24. — С. 345.
44 МЛС. — С. 289.
45 ПЛ. — Вып. 2. — С. 184.
46 МЛС. — С. 289.
47 ПЛ. — Вып. 2. — С. 56.
48 Там же. — С. 56, 182, 184.
49 МЛС. — С. 289.
50 ПСРЛ. — Т. 24. — С. 345.
51 МЛС. — С. 289.
52 ШУЛ. — С. 446.
53 Алексеев Ю.Г. Походы русских войск при Иване III. — С. 122.
54 Там же. — С. 124.