Автор: Постников Борис Андреевич
Журнал: Псков. Научно-практический, историко-краеведческий журнал 2010

В первом томе сборника «Псков в российской и европейской истории», изданного к 1100-летию древнейшего летописного упоминания города (М., 2003), опубликована статья сотрудницы ПИ «Спецпроектреставрация» О.В. Емелиной под названием: «Исследование памятников гражданского зодчества XVII в. в Пскове» ‘, в которой, помимо ряда неточностей и не вполне корректных замечаний, содержатся неверные сведения о дворовом владении на Романовой горке видного псковского купца, посадского человека Михаила Венедиктова сына Сарпунова.

Последнее обстоятельство побудило меня поделиться некоторыми сведениями, проливающими свет на личность и место-проживание этого, незаслуженно забытого псковича.

Интерес к М.В. Сарпунову вполне оправдан. В Петровскую эпоху он был известен в Пскове как наиболее успешный мастер-серебряник, своим трудом и талантом приумноживший славу местных ювелиров, сделавший немалое состояние удачными торговыми операциями, и снискавший глубокое уважение своих сограждан – псковских посадских людей, дважды избиравших его бурмистром псковской ратуши.

Имя М.В. Сарпунова неоднократно встречается в исторической литературе. О нем сообщает С.М. Соловьев в 16-м томе «Истории государства Российского»; упоминают И.И. Василев в очерке о Спасо-Мирожском монастыре; М.М. Постникова-Лосева в статье, посвященной серебряному делу Пскова в ХV-ХVI вв. и другие авторы2. Сведения о нем можно обнаружить и в некоторых опубликованных источниках3, но основная их часть содержится в документах РГАДА и ГАПО, в фондах которых и происходил поиск использованных здесь архивных материалов.

Опочецкие Сарпуновы

Наиболее ранние упоминания о Сарпуновых содержатся в известной писцовой книге по Пскову и пригородам 1585-1587 гг., опубликованной в пятом томе Сборника Московского архива Министерства Юстиции (МАМЮ)4. Её составители Г.И. Мещанинов-Морозов и И.В. Дровнин, при переписи пригорода Опочки с уездом зафиксировали оброчные владения троих Сарпуновых: Ивана, Ушака и Ульяна. Все они являлись волостными дворцовыми крестьянами Спасской губы.

Иван имел сенокос на казенной пожне близ Опочки «на Великой реке на Глиновце», где сметывал 12 копен сена, и платил годовой оброк 5 алтын. Ко времени составления переписи его уже не было в живых, и пожня пустовала: «а ныне, – отмечали писцы, – на оброк … не взял нихто»5.

Ушак совместно с Ульяном (вероятно, старшим братом) владел в Опочке деревянной торговой клетью размером в две с половиной сажени, находившейся на Большой Спасской улице, и расположенной – если идти «от задние лесницы» к Большим воротам – «по правой стороне»6.

Ульян же был в Опочке весьма заметной фигурой. За ним числились немалые земельные угодья, торговые лавки и клети. Возле опочецкого посада он возделывал «ниву», в которой имелось «пашни середние земли 6 чети с осминою»7 (около 3,5 га), а в волости его люди заготавливали сено на шести казенных оброчных пожнях. На одной из них, бывшей Дмитровской Губина «на реке на Глиновице», сметывали 8 копен. Оброк составлял 8 московок8. На другой – Васильевской Петрова, что «была перед тем за служилым пищалником за Федкою за Матфеевым», а ко времени проведения переписи закрепленной за Ульяном Сарпуновым – ставили 40 копен. Оброку платили гривну9. Третья пожня – «Оришева» – давала возможность снять 15 копен. Оброк составлял 5 алтын. Четвертой -«Махновской» пожней «над Великою рекою», бывшей прежде «Микулинской Острецова», -Ульян владел совместно с Саввой Сопцовым. Здесь скатывали 30 копен и платили оброк 5 алтын10. Пятая пожня – «Вострогая губа», находившаяся «в верховье по Великой реке», – позволяла накосить 10 копен сена, и, наконец, шестая – «Ивановская на Великой реке под деревнею Ивайловым» – 25 копен. С двух последних платился оброк 4 гривны на год11. Всего же на своих оброчных пожнях Ульян ставил 113 копен. Если вспомнить, что при валовых переписях ХУІ-ХУІІ вв. копна являлась общепринятой мерной единицей сенокосной площади, соответствующей 0.1 десятины12, то выясняется, что Ульян имел в своем распоряжении 11.3 десятины (около 12,4 га) оброчной луговой земли. В то же время «мерная копна»* весила, по подсчетам Г.В. Абрамовича, 15 пудов или 240 кг.13. Следовательно, люди Сар-пунова ежегодно заготавливали 1695 пудов (27120 кг) сена. Такое его количество могло понадобиться лишь при наличии весьма крупного крестьянского хозяйства. При этом следует отметить, что подворье Сарпуновых со своим собственным земельным наделом, находилось в удалении от этих оброчных пожен в одном из дворцовых сел Спасской губы.

Кроме того, в самой Опочке Ульяну Сарпунову принадлежали три торговых лавки и четыре клети. Перепись сообщает: «… Да в городе ж житницы и клети посадских и волостных людей и пушкарей и воротников. От больших от городовых ворот на Спаской на болшой улице на правой стороне . Кл(еть) полуторы сажени дворцового крестьянина Спаские губы Ульяна Сарпунова;

… От задние лесницы по большой ж улицы по Спаской к большим воротам по правой стороне . клеть дву сажен дворцового крестьянина Ульяна Сарпунова;

… клеть полутретьи сажени дворцовых крестьян Ульянка да Ушака Сарпуновых;

…На Сергиевской улице от Пятницы по правую сторону . подклет вдовы Матренки, живет в Успенском монастыре, а наверху на подклете, клеть дворцового крестьянина Ульяна Сарпунова»14.

Такие клети в городах служили, как известно, для хранения и оптовой продажи товаров, тогда как розничная торговля велась, в основном, из лавок. Сведения о сарпуновских лавках также находим в переписи:

«В Опочке ж на посаде лавки и места лавочные торговых людей, а торгуют в них солью и хлебы, и колачи, и москотиньем, и на те лавки положен оброк:

• Лавка на вымле** на оба лица дворцового крестьянина Ульянка Сорпунова, оброку алтын15;
• Лавка дворцового крестьянина Ульянка Сарпунова, оброку четыре московки;
• Лавка дворцового крестьянина Ульяна Сарпунова оброку алтын»16.

Завершает перечень лавок в переписи их итоговый подсчет. Оказывается, в те годы, по окончании Ливонской войны, в Опочке действовало лишь 19 «живущих лавок». 31-но лавочное место пустовало. Таким образом, из 19 опочецких лавок три принадлежали Ульяну Сарпунову. В целом же, этот дворцовый крестьянин владел в Опочке семью торговыми заведениями и являлся, как видно из переписи, едва ли не самым богатым «торговым человеком» в городе и в уезде. Не случайно, в описи оброчных угодий он трижды уважительно назван полным именем: «Ульян Оме-льянов сын Сарпунов»17.

Некоторые сведения о его потомках – опочецких Сарпуновых, удалось обнаружить в двух сметах «окладных и неокладных денежных доходов по Пскову и пригородам» за 1627/1628 и 1629/1630 гг. В первой, имеется запись о том, что «У псковского пушкаря у Онисимка Савельева, да у опочецкого посадцкого человека у Стрешки Сарпунова с пустых и с яблонных садов, что в Дубкове и около Дубкова городища, что им дано на оброк, оброку на 136-й (1628) год взято 2 рубли

3 алтыны 2 денги»18; во второй сообщается, что в 137 (1629) году «На опочецких кабатцких головах на Ларионе Сарпунове да на Василье Спирове (надлежит – Б.П.) взяти заводных денег за 200 ведр вина 100 рублев по полтине за ведро; да за 5 бочек, в которых то вино послано рубль и 8 алтын 2 денги. Да денег, что им дано на кабатцкий завод 20 рублев. Всего 121 рубль 8 алтын 2 денги»19.

Из этих сообщений следует, что в начале XVII в. Сарпуновы перешли в иное сословие – бывшие дворцовые крестьяне сделались опочецкими посадскими людьми. Это означает, что они окончательно перебрались на жительство в город Опочку, построили там свои жилые дворы, приняли на себя часть мирского тягла, и вошли в состав местной посадской общины, то есть стали полноправными горожанами.

Их основным занятием по-прежнему оставалась торговля. Иван имел возле Дубкова городища свое садовое хозяйство, которое, судя по весьма значительной сумме уплачиваемого оброка, было довольно обширным. Там выращивались фрукты на продажу в Опочке, а также, судя по месту проживания его компаньона, – еще и в Пскове. Кроме того, близ Пскова «подле . Любятовского монастыря, по другую сторону Любятовки речки, на Пскове реке .» Сарпуновы владели оброчной мельницей с жилым двором и участком пашенной земли. В выписи из «Псковских писцовых городовых книг писца Ивана Вельяминова с товарищи» 1624-1628 гг. отмечено: «во Пскове, в Петровском конце, за Петровскими воротами, место мельничное Сарпуновское – четь того места Введенского монастыря, а три чети Государева, оброчная. Да у того ж мелничнаго места – место дворовое. Пашни перелогом, худые земли девять четей с осминою в поле, а в двух потому ж; оброку, впусте, полтора рубли»20.

Другой Опочецкий Сарпунов – Ларион, помимо основной своей торговой деятельности, состоял на посадской службе «у питейных сборов» и являлся «верным головой» Опочецкого кабака. Вместе со своим торговым партнером, посадским человеком Василием Спировым, он получал вино из псковского Кружечного двора, поставлял его на продажу опочецким кабацким целовальникам (которые занимались розничной продажей и вели специальные учетные книги) и принимал от них вырученные деньги. Здесь необходимо напомнить, что казенные питейные заведения отдавались «на откуп» или «на веру» только тем посадским людям, которые имели немалый капитал и торговый опыт, и были в состоянии компенсировать казне возможные недоборы и убытки. Но, судя по итоговым записям сметной книги 137 (1629) года, «верные головы» Л. Сарпунов и В. Спиров полностью выполнили свои обязательства. Из кабацких доходов они возвратили в казну «заводныя денги»21, собрали с опочецкого кабака «против окладу 136-го году 412 рублев и 28 алтын з денгою, – и, кроме того, – сверх окладу прибрали 14 рублев и 19 алтын с полуденгою»22 *. Деньги, вырученные от продажи вина, «головы», до наступления отчетного срока, неоднократно пускали в торговый оборот, получая дополнительную прибыль. Таким образом, Ларион Сарпунов оперировал многими сотнями рублей и, несомненно, являлся одним из наиболее богатых «торговых людей» псковского пригорода Опочки.

Между тем, свой изначальный базовый капитал Ларион получил, скорее всего, в виде родового наследства. А так как до него наиболее состоятельным из опочецких Сарпуновых был, как мы знаем, Ульян Омельянов, то можно предположить, что Ларион, является его прямым потомком и наследником, вероятно, внуком. Сам же кабацкий голова Ларион Сарпунов приходился, как увидим ниже, родным дедом главному герою нашего очерка – серебрянику М.В. Сарпунову. Именно Ларион переехал с семьей из уездной Опочки на жительство в «великий, славный, Богоспасаемый град Псков» решительно изменив, тем самым, дальнейшую судьбу сарпуновского рода.

Переезд во Псков

В 1630-е годы в Пскове начал свою государеву службу другой опоченин – дворянин Афанасий Лаврентьев сын Ордин-Нащокин – знаменитый впоследствии дипломат и государственный деятель. Одно из родовых имений Ординых-Нащокиных находилось в Спаской губе Опочецкого уезда, где они являлись в конце XVI -начале XVII вв. единственными помещиками23. Остальные села этой губы состояли в ведении Дворцового приказа. Из дворцовых крестьян Спаской губы происходили, как уже отмечалось, и опочецкие Сарпуновы. Таким образом, помещики Ордины-Нащокины и богатейшие дворцовые крестьяне Спаской губы Сарпуновы являлись земляками, проживали в первой трети XVII в. псковском пригороде Опочке и не могли не иметь между собой личного знакомства.

В одной из публикаций об А.Л. Ордине-Нащокине отмечалось: «В середине 30-х годов энергичный опочинец прочно обосновался в Пскове, завел здесь свой дом, женился на дочери псковского дворянина Колобова* и стал доверенным лицом псковских воевод…»24. По роду службы А.Л. Нащокин нередко отъезжал из города, а в начале 40-х годов, после перехода на дипломатическое поприще, все больше пребывал в Москве, или находился в дальних разъездах с посольскими поручениями. В 1642-1643 гг. он и вовсе не появлялся в Пскове, так как был отправлен Царем Михаилом Федоровичем с дипломатической миссией к молдавскому господарю. В это время его жена и сын по-прежнему оставались в Пскове. Озабоченный бытом своих близких, он в 1642 г. несколько раз писал из Ясс в Москву своему могущественному покровителю «начальнейшему боярину в царстве» Ф.И. Шереметеву с просьбой: «отпустить к приказу во Псков тестя моего Василья Колобова, – штоб домишко мое не разорилось – как он будет во Пскове и домишко мое призрит»25. В результате В. Колобов был послан в Псков**, где опекал семью своего высокопоставленного зятя и одновременно возглавлял один из трех стрелецких приказов26. Для реального управления своим городским двором, имуществом и хозяйством, а также поместьем Селище, пожалованным ему за псковскую службу, и находившемся возле города, Афанасий Лаврентьевич пригласил из Опочки во Псков хорошо знакомого ему земляка, рачительного хозяина и опытного «торгового человека», которому он вполне доверял – Лариона Сарпунова. Об этом свидетельствует переписная книга «города Пскова посаду» 1646 г., где в описи Великоулицкой сотни Среднего города имеются следующие строки: «Лашка Григорьев сын Сарпунов, живет в дворничестве у псковского помещика у Офонасия Нащекина»27. Дворническая служба позволяла Л. Сарпунову по-прежнему заниматься собственным торговым промыслом, а переезд в крупный город из пригородского захолустья открывал новые возможности для его коммерции, равно как и для профессионального становления и жизненного обустройства членов его семьи.

Сын Лариона Венедикт, имевший склонность к художествам, обучался в Пскове серебряному делу. К середине 40-х годов он уже обзавелся семьей и проживал отдельно от отца в Мокролужской сотне на одном из дворов Ново-Вознесенского девичья монастыря, для которого, вероятно, изготавливал всевозможную церковную утварь. В упомянутой выше переписной книге 1646 г. он отмечен следующей записью: «Посацкой же бобыл Венедишко Ларионов живет в под-соседье в Новом Вознесенском монастыре, у него сын Микушка»28. Здесь впервые упоминается наш главный персонаж – Михаил Венедиктов сын Сарпунов – юный Микушка, бывший тогда четырехлетним младенцем. Сам же Венедикт Ларионов, не имея своего двора, в то время числился посадским бобылем, и лишь после того, как приобрел в свою собственность двор помещика Семена Назимова, расположенный неподалеку от Ново-Вознесенского монастыря против церкви Похвалы Богородицы на Романихе – стал полноправным членом псковского посада. В 50-60-е годы он был уже вполне самостоятельным мастером-серебряником, который изготавливал драгоценную утварь не только для монастыря из материалов заказчика, но и на свободную продажу из своих личных материалов, и владел собственной торговой лавкой, купленной им у Якова серебряника. Его новый социальный статус «псковского посадского человека» фиксирует «Приходная оброчная книга Пскова» 1666 года, сохранившаяся в сметном списке 1668 г., где имеется запись: «У посацкого человека Венедихта Сарпунова серебряника з двора, что было Семена Назимова Горя, оброку два алтына три денги. Да с лавки, что была Яшки серебряника, восм алтын две денги»29.

Венедикт Ларионов скончался 31 августа 1669 г., и был погребен в семейной усыпальнице под папертью Ново-Вознесенской монастырской церкви (Рис. 1), где позднее, нашла упокоение и его супруга Зиновия Клементьева, почившая 3 апреля 1680 г. Возле входа в церковный притвор сохранилась установленная в стену надгробная плита (Рис. 2) с надписью: «Лета 7177-го, августа в 31 день на памин Честнаго пояса Пречестныя Богородицы в Хилхопратии принесену от епископии Зилы | в царственный град в лета 6450 преставися раб Божий Венедикт Лаврентеев сын Сарпунов. Лета 7188 апреля | в 3 день на память преподобнаго отца нашего Никиты исповедника | игумена Мидийскаго и святых мучениц Агапии Ирины преставися раба Божия Зиновия Клементеева дочь, жена ево»30. К началу 80-х годов относится и первая поминальная запись рода Сарпуновых в синодике Ново-Вознесенского монастыря, сделанная по вкладу М.В. Сарпунова. В ней перечислены имена его ближайших родственников, умерших к тому времени: «ГРИГОРИЯ • ЛАВРЕНТИЯ • ВЕНЕДИКТА • НАТАЛИИ • ЗИНОВИИ • ЕВДОКИИ»31 -прадеда, деда, отца, с их женами, – прабабкой, бабкой и матерью Михаила Венедиктова. Примечательно, что в этой записи, его дед назван Лаврентием, а отец – на надгробной плите – Венедиктом Лаврентьевым сыном, тогда как в других, приведенных выше документах, он именовался Ларионом, а отец, соответственно, – Венедиктом Ларионовым.

Михайла Венедиктов

По обычаям того времени, «сыновья серебряников с малолетства принимали участие в работе своих отцов, а позднее наследовали их оборудование и лавки»32. Так произошло и с М.В. Сарпуновым, который оказался весьма талантливым учеником, и еще при жизни отца стал искусным «серебряных дел мастером». Кроме того, к врожденным его способностям, доставшимся, вероятно, от деда Лариона, можно было отнести склонность к коммерции и несомненные деловые качества, позволившие ему уже в начале самостоятельной хозяйственной деятельности вести успешные торговые операции. Со своими изделиями и товарами молодой Сарпунов нередко выезжал в Москву, о чем свидетельствует таможенная книга по Пскову за 1671/72 гг. После возвращения из такой поездки 24 сентября 1672 г. он положил в городской таможне выпись о том, что продал в столице «всякого лавочного товару на пятдесят на три рубли» и заплатил там положенные государевы пошлины33.

В середине 60-х годов М.В. Сарпунов взял в жены посадскую девицу по имени Марфа, от которой, впоследствии, имел троих сыновей (см. ниже). Мужская половина его

семьи представлена в валовой переписи по Пскову 1678 г. В ней сообщалось, что в одном из дворов Мокролужской сотни проживает с семьей: «посадцкой человек Михайло Венедиктов Сарпунов, у него детей Коземка десяти лет, Ивашко пяти лет, да у него ж крепосной человек посадцкого человека сын Савы Серебряника Андрейко дватцати пяти лет; у него ж другой крепостной же человек Яшка Васильев; у него ж третей крепостной человек полские породы Ануфрейко Иванов, да у него ж взят луцкого казака сын для серебряного учения Афонка осмии лет. Место оброчное»34. Итак, во дворе М. Сарпунова на Романихе, помимо женщин, проживало на момент переписи семь человек мужского пола: сам хозяин, двое его сыновей Кузьма Михайлов (1668 -ум. 1680-е) и Иван Михайлов (1673 – 1708)*, трое крепостных и ученик серебряного дела. Причем, один из крепостных – Андрейко, был сыном умершего к тому времени псковского серебряника посадского человека Савы Дмитриева (р. 1610-е – ум. до 1666), двор которого находился в той же Мокролужской сотне**. Вероятно, Андрей Савельев попал в крепостные за свои долги (или долги отца) М. Сарпунову. Таким образом, можно предположить, что во дворе Сарпунова находилось довольно крупное по тому времени ювелирное производство, в котором было задействовано не менее четырех-пяти человек.

В переписи 1678 г. упоминается еще один Сарпунов – Гришка, имевший свой двор в Великоулицкой сотне35. Возможно, это был младший брат Михаила Венедиктова, родившийся после переписи 1646 г. и названный Григорием в честь прадеда-основателя их рода опоченина Григория Сарпунова. Из более поздних источников известна и сестра М.В. Сарпунова – Федосьица Венедиктова, которая вышла замуж за псковского мясника, посадского торгового человека Бориса Наумова36 (ок. 1640 – до 1697) – владельца нескольких дворов и лавок в Кстовской и Петровской сотнях37.

 

Профессиональное становление М.В. Сарпунова, как талантливого мастера-серебреника, произошло в 60-е годы. Но уже в следующем десятилетии его творческие достижения оказались столь значительными, а авторитет среди мастеровых людей и горожан настолько признанным, что ему – первейшему к тому времени из псковских серебряников – было поручено изготовить к 1 сентября ценные новогодние подарки* и в августе 1682 г. возглавить депутацию псковичей ко двору Великих Государей. Об этом свидетельствует «Отписка псковского воеводы Михаила Голицына об отпуске в Москву с дарами посадских людей города Пскова Михаила Сарпунова с товарыщи»38.

Не меньших успехов достиг М. Сарпунов в торговых делах и на государевой земской службе. При очередной поездке в Москву в ноябре 1682 г. он подал Царям Иоанну и Петру Алексеевичам челобитную с ходатайством о даровании ему особых льгот. В челобитье Сарпунов сообщал, что служил отцу Великих Государей Алексею Михайловичу и брату Федору Алексеевичу и самим «Великим Государем во Пскове и во псковских пригородах в таможнях и на кружечных дворех в верных головах по многие годы, и у ефимочной покупке был, и во всем . казне прибыль чинил», и просил: «за многия его службы» дать ему «государскую жалованную грамоту с прочетом, чтоб ему во Пскове у него во дворе огню и питья не вынимать, а стоялцов послов и посланников и бояр, . и воевод, и дьяков, и всяких приказных людей не ставить, и питье всякое держать про себя безъявочно». Ходатайство было удовлетворено и псковскому воеводе, боярину и князю Михаилу Андреевичу Голицыну направили царскую грамоту, с которой следовало «снять список» за дьячьей подписью для Съезжей избы, а подлинную жалованную грамоту -«отдать ему, Михайлу, впредь для (ознакомления с нею – Б.П.) иных бояр и воевод и приказных людей»39.

Удостоенный царской милости, М.В. Сарпунов обретал все большее влияние на посаде, что позволяло ему успешно вести торговые дела и обращать в свою пользу решение многих конфликтных ситуаций. В 1685 г. серебрянику пришлось вступить в хозяйственный спор с богатейшим псковским купцом, бывшим в то время земским «выборным окладчиком» Афанасием Михайловым сыном Русиновым, который «обложил» его и некоторых других посадских людей «большим непомерным окладом не против их статков и пожитков». Сарпунов вместе с этими людьми подал челобитную на Государево имя с жалобой на то, что «того ево Афонасьева окладу платить им невмочь». Жалобщикам удалось настоять на своем, поскольку в челобитье находим дьячью припись: «Переобложить по указу Государя!»40. В споре из-за лавки в Серебряном ряду, возникшем у Сарпунова в 1684 г. с псковским торговцем Филиппом Гольяновым41, ему сначала не довелось взять верх, и право на владение лавочным местом отстоял Гольянов42, но годом позже он все же приобрел эту оброчную лавку, сделав наддачу к оброку43.

В конце 1680-х гг. М.В. Сарпунов «с товарыщи» взял «на откуп» рыбную таможню в Пскове. По сведениям В.Н. Захарова: «откупщики получали, видно, неплохие доходы, но запутали учет, записные книги пошлинным сборам не вели вовсе. После этого рыбная таможня была отдана «на веру» и ее возглавили местные богатеи Поганкины»44. Помимо источника, на который ссылается здесь В.Н. Захаров45, в РГАДА сохранилась весьма ветхая, в отрывках «отписка» головы Псковской рыбной таможни С.И. Поганкина «о сборе таможенных пошлин и оброчных денег за сентябрь 1689-август 1690 гг. откупщиком Михаилом Венедиктовым «с товарыщи»46, в которой подробно излагаются претензии нового головы к своим предшественникам.

К началу 1680-х годов в делах М.В. Сарпунова все заметнее проявляется одно из наиболее достойных его качеств – склонность к церковному попечительству. Художник, детство и юность которого прошли при монастыре, где жила его семья, трудился отец, где с «чистого листа» формировались его идеалы, мировоззрение, эстетические и нравственные чувства и где, наконец, с особым почетом – под церковной папертью – были упокоены его родители – не мог не иметь глубокой ностальгической привязанности к этому святому месту. Став известным серебряником и преуспевающим торговцем, он с неизменным благоговением и неустанной заботой относился к родной обители, и до конца своих дней оставался ее благотворителем, щедрым жертвователем и основным попечителем. Храмовый синодик Ново-Вознесенского девичья монастыря, помимо поминальных записей, содержит, опубликованную Н.П. Осиповой, полную и на редкость подробную «Роспись псковитина посадскаго человека Михаила Венедиктова сына Сарпунова строению и подаянию его в церковь Божию в Нововознесенский девичь монастырь в розных годах и при которых игумениях…»47.

Великий пожар 1682 г., уничтоживший едва ли не весь Псков, обратил в пепелище и расположенную в центре города Новодевичью обитель. Сгорели не только деревянные кельи ее насельниц, но и каменный храм Вознесения Господня, который совершенно расселся от огня и превратился в обгорелую руину. Монастырь в то время возглавляла игумения Анисия Евсеева, родом из далеких северных краев, которую называли печерянкой или белозерянкой. К ней на помощь и поспешил М.В. Сарпунов, взяв на себя все расходы и заботы по восстановлению монастырской церкви. О строительных работах в храме, произведенных им после пожара 1682 г., сообщают первые строки «Росписи»: «При игумении Анисии Евсеевой построил (М.В. Сарпунов – Б.П.) на крыльце пред папертию свод каменной. Еще построил: В церкви болшой было четыре столпа и те столпы выломали вон, и церковь разобрали до половины, и свод вновь сдела(н), и окна вновь зделаны в церкви и во олтаре болши стараго, и решотки, и закрышки все железныя болши стараго, такожде и крылосы, и полки, и опушки у полок и у лавок опушены вновь, и во олтаре шкап и стекла зделал, и двери церковные все выписаны; за все дано денег 162 рубли»48. Перечень выполненных работ и затраченные на них денежные средства свидетельствуют о том, что здесь имел место не просто ремонт, но капитальная перестройка храма, который был разобран «до половины» и при восстановлении претерпел принципиальные конструктивные изменения: вместо четырехстолпного стал бесстолпным, а расширенное таким образом его внутреннее пространство перекрыли сомкнутым сводом. Заново был выстроен не только основной объем храма с кровлей, «глухим» барабаном и главою, увенчанною крестом, но сооружено также новое сводчатое крыльцо перед папертью, изготовлены и установлены оконные и дверные заполнения: кованые решетки, ставни, дверные полотна, деревянные колоды, и все необходимые архитектурные детали церковного интерьера: правый и левый клиросы для чтецов и певчих, постенные лавки с опушками, полки для киотов, и внутристенный шкафчик в алтаре. В оконные колоды были вставлены стекольчатые окончины, а дверные полотна расписаны красками. «Еще построены, – сообщается далее в «Росписи», – тябельные* образы. Дано за работу Никиты иконописцу 4 рубли». По-видимому, основные иконы, в том числе и местного чина, расположенные в нижних ярусах храма, были во время пожара вынесены из церкви, тогда как иконы верхних ярусов, установленные на тяблах иконостаса («тябельные образы») спасти не удалось. Их изготовление («построение») и было поручено Никите-иконописцу.

М.В. Сарпунов не только полностью перестроил монастырскую церковь, но и оснастил ее недостающим внутренним убранством и утварью, а ее священнослужителей – ритуальными облачениями. В росписи его «строению и подаянию» читаем: «На престол зделан покров новой, синей камки, опушен тафтою рудожелтою, около престола выбойка простая новая положена, дано 5 рублев. Еще построил пред Вознесением (храмовой иконой – Б.П.) подсвешник медной новой с наделкою оловяною, дал 8 рублев. Еще дал ризы выбойки кумачной полосатой, оплечье атласное желтое, подолник киндяшной, да стихарь выбойки полосатой, оплечье клемайки красной, стали 5 рублев, 8 алтын, 2 денги. Орарий выбойки простой полосатой»49.

Кроме предметов приобретенных им для храма на общую сумму в 22 р. 8 а. 2 д., серебреник потрудился для него и собственными руками: «Еще построено, – отмечает далее роспись, – к Богородице Владимирской новая гривенка и за левой клирос к Николаю Чудотворцу три венца, и за дело ничего не взято»50.

Восстановлением храма Ново-Вознесенского монастыря, под спудом которого покоились его родители, М.В. Сарпунов не ограничивал свою церковнопопечительскую деятельность. Оставаясь вполне мирским «посадским человеком», он сделался основным благотворителем и вкладчиком запустевшего мужского Иоанно-Богословского Костельникова монастыря, и даже был избран его начальником в звании «строителя». Сведения об этом содержатся в некоторых монастырских свитках, опубликованных в «Псковских губернских ведомостях» протоиереем Н.Ф. Милевским. Один из них представлял собой «Выпись», данную в 1680 г. «Иоанно-Богословского Костельникова монастыря строителю псковитину посадскому человеку Сарпунову с братьею на владение оброчною пожнею в Запсковском конце за Гремячими воротами на ручье Межнике»51. Комментируя это сообщение исследователь монастырской жизни в Псковской земле Н.И. Серебрянский пояснял: «… в маленьких монастырях светских вкладчиков было не меньше, чем монахов, и из их среды избирался иногда заведывавший монастырем, под именем строителя»52. Другой свиток являлся «Данной (1685 г.) Иоанна Богослова Костельникова монастыря строителю псковитину посадскому человеку Михаилу Венедиктову со вкладчики того монастыря на оброчную рыбную ловлю во Пскове реке, от Верхних решеток до Полицкого погоста»53. Из грамоты видно, что эта «государева оброчная рыбная ловля» была дана монастырю на денежный оброк еще в марте 1650 г., что подтверждалось выпиской из книг 1679 г. «писца Льва Вельяминова с товарыщи». С тех пор монастырские вкладчики исправно платили в государеву казну «по рублю по одному алтыну», да с новой наддачей «по два алтына на год». Между тем, сообщалось далее, «в той Пскове реке и в малых речках всяких чинов люди выбираючи на плесах делают жерновое каменье мельничное и ручное, и по вирам, и по глубоким местам льны мочат безъявочно и от того де их моченаго льну и от кислой воды рыба повымерла и ничего тоя рыбы не ловитца и нихто рыбу ловить не являетца и в монастырскую казну оброку взять не ис чево». Строитель Костельникова монастыря, ссылаясь на указ Великих Государей и 239 статью десятой главы Соборного уложения, просил псковского воеводу боярина, князя М.Г. Ромодановского и дьяка Мину Гробова, чтобы «Великие Государи пожаловали его, Михайла со вкладчики, велели в той Псковы реки и в малых речках с жернового каменья мелничного и ручного и со льняных мочил со всяких чинов людей в монастырскую казну вместо рыбной ловли имать явка» – то есть взимать соответствующую плату. Однако местные власти повелели монастырю владеть рыбными ловлями на прежних условиях: «а каменья из реки в их оброчных берегах вывозить, так же и льнов мочить в тех речках безъявочно» никому впредь не разрешалось.

И все же М.В. Сарпунову удалось укрепить Иоанно-Богословскую обитель и оживить в ней иноческую жизнь. Этот бедный малолюдный монастырь находился под его попечительством, как увидим ниже, на протяжении многих десятилетий.

Между тем, маститый серебряник продолжал выполнять ответственные заказы для монастырей и псковской знати. В 1685 г. по воле Псково-Печерского архимандрита Иоасафа он изготовил из своих материалов драгоценный оклад на иконописный «Деисус» в апартаменты настоятеля, о чем свидетельствует запись в «Памятной книге» монастырского Казенного приказа от 16 апреля 1685 г.: «В 16 день дано 11 рублей 23 алтына две денги послано с стряпчим Никифором Ивановым во Псков платит(ь) серебрянику Михайлу Венедиктову за дело и за золото, за оклад и за венцы, что на Деисусе в архимандричих сенях. А в тех бы денгах ему Никифору взяв у него Михаила росписка и прислат(ь) в монастырь. Печерского монастыря стряпчей Мишка Иванов руку приложил»54.

В 90-е годы нововознесенских черноризиц, пользующихся особым покровительством Сарпунова, постигла новая беда – сгорела глава монастырской церкви. К тому времени игуменья Анисия Белозерская ушла на покой и доживала свои дни в обители простой старицей; настоятельницей стала Пелагея Лодыженская, происходившая из известного в Пскове дворянского рода. Ремонт церковной главы снова взял на себя Михайло Венедиктов и выполнил эту работу с еще большей щедростью и благолепием. В росписи его деяний, помещенной в монастырском синодике, по этому поводу сказано: «При игумени Пелагеи Гавриловой дочери Лодыженской построил (он – Б.П.) на большей церкви главу внов, и жестью вся побита была, и та згорела, стала в 75 рублев; Крест внов железной зделан и вызолочен весь, поставлен на той главе, стал в 43 рубли»55. Здесь следует обратить внимание на два момента: во-первых, сгореть могла лишь глава, сооруженная по деревянным кружалам с дощатой обрешеткой, на которую и набивались жестяные листы; во-вторых, новая глава и золоченый крест обошлись Сарпунову в 118 рублей, тогда как за капитальную перестройку всего храма после пожара 1682 г. было уплачено 162 рубля. Такая сравнительно высокая стоимость новой главы могла получиться лишь в том случае, если ее каркас изготовили из кованого металла, а жестяные листы ее покрытия, были лужеными. Кованый, узорчатый, весь вызолоченный крест, венчавший эту главу, (роскошь недоступная для скромных приходских храмов), свидетельствовал о немалой щедрости попечителя. Его сияние вызывало особую радость нововознесенских стариц. (Рис. 3).

И все же, не подлежит сомнению, что основные свои доходы М.В. Сарпунов получал не только от ювелирного производства, но и от торговых промыслов. В конце 90-х годов он по-прежнему ездил в Москву со своими товарами, а в 1697-1698 гг. снова стал выборным головой Псковской рыбной таможни56. К нему поступали все денежные средства, собранные откупщиками, целовальниками и сборщиками оброчных денег со всех владельцев оброчных рыбных ловель в реках и озерах Псковской земли, таможенные пошлины от оптовой рыбной торговли и денежные сборы с розничных продаж на городском рыбном рынке.

В те годы М.В. Сарпунов владел во Пскове пятью торговыми лавками и двумя складскими сооружениями. Подробные сведения о его недвижимости содержит «Оброчная книга Пскова» за 1697 г. Приведем выписи из этого источника, сгруппировав их для удобства рассмотрения по функциональному объектов.

Во-первых, в книге сообщается о двух жилых дворах М.В. Сарпунова на Романихе:

1. «На посадском человеке (далее – п.ч.) на Михаиле Венедиктове сыне Сарпунове з дворового места, что было Семена Назимова оброку два алтына три денги»57. Этот двор достался ему от отца, за которым значился еще в 1668 г.58.

2. «На п. ч. Михаиле Венедиктове по даче 192-го (1684) году з дворового пушечного места оброку три алтына две денги»59. Этот оброчный двор, как видим, перешел в его распоряжение в 1684 г.

Во-вторых, отмечены все его торговые заведения – лавки или лавочные места:

3. «На п. ч. на Михаиле Венедиктове сыне Сарпунове … с лавки, что было п.ч. Борисовской жены Наумова вдовы Федосицы Венедиктовой дочери, оброку восм алтын две денги60. Речь идет о лавке его сестры Федо-сьицы, доставшейся Сарпунову после смерти ее мужа мясника Бориса Наумова.

4. «На п. ч. на Михаиле Венедиктове с лавочного места, что было п.ч. Алфима Котелника, оброку с наддачею 192-го (1684) году, восм алтын три денги»61. В прошлом, лавка принадлежала умершему к тому времени мастеру-котельнику из Никольской сотни Алфиму Филипьеву, который в 70-80-х гг. был целовальником у государевых хлебных запасов, хранившихся в псковском Кремле, занимался котельным производством и торговлей, закупая медь в шведских владениях.

5. «На п. ч. на Михаиле Венедиктове, да Покровского попа из Домантовы стены Максима Григорьева на жене ево Марьи Кузминои, с лавочного места на Запсковье в Примостье, что дано в 193-м (1685) году ему, Михаилу, да Якову Сеченикову, оброку три алтына две денги»62. Совладельцем лавочного места в Примостье являлся псковский п. ч., бывший иванегородец, проживавший в Петровской сотне, Яков Кузьмин Сечеников, который имел несколько лавок, и торговал «всяким товаром» оптом и в розницу.

6. «… Лавка (бывшая в прошлом – Б.П.) на Дмитриевской жены Рахманова на вдове Зеновьице, а ныне на Анисиме Черехине, оброку прежняго десять денег, да наддачи 184го (1676) году, что наддал Михайло Сарпунов десять алтын; по купчей 203-го (1695) году на п. ч. Михайле Гойтанникове, а по даче 204го (1696) году на п. ч. Михайле Сарпунове»63. Как можно видеть, владельцы лавки часто менялись. Сарпунову она принадлежала с 1676 по 1695 гг., а затем с 1696 по 1697 гг.

7. «… Лавка (бывшая в прошлом – Б.П.) на Филиппе Гольянове прежняго (оброка -Б.П.) десять денег, наддачи 191-го (1683) году, что наддал Михайла Сарпунов и с пошлины одиннатцат денег; по даче 203-го (1695) году на Михайле Сарпунове»64. Это торговое помещение серебряник держал за собой с 1683 по 1697 г.

Обе последние лавки (№ 6 и № 7) находились в Серебряном ряду Большого Торга и являлись частью большого торгового заведения, состоявшего из шести отдельных секций или лавок, которе некогда целиком принадлежало п.ч. Дмитрию Рахманову (по другим источникам Рохнову) родственнику Шелковниковых.

В-третьих, Оброчная книга 1697 г. содержит сведения о двух амбарах М.В. Сарпунова на Хлебной Ниве:

8. «На п. ч. на Михайле Венедиктове сына Сарпунове с онбарного места на Хлебной Ниве оброку шесть алтын две денги»65.

9. «Да по даче 202-го (1694) году с онбарного места на Хлебной Ниве оброку три алтына две денги»66.

Наконец, та же Оброчная книга сообщает о принадлежавшем Сарпунову огороде:

10. «На п. ч. на Михайле Венедихтове с огорода Самсошка Кондакова оброку десят алтын»67. Он находился в Мокролужской сотне близ Гостиного двора рядом с огородом п.ч. Ивана Широкова68.

Такими были городские владения М.В. Сарпунова в конце XVII в. Серебреник по-прежнему продолжал жить в своем дворе на Романихе, что фиксирует годовая смета Пскова 1699 г. Среди соседей Мокролужской сотни вторым после С.И. Поганкина здесь назван: «Михалко Венедихтов с сыном Иваном»69.

Во главе Псковской ратуши

Первое десятилетие нового XVIII века, ввергнувшее псковичей вместе со всей Россией в стремнину Петровских преобразований, стало для 60-летнего серебреника временем наибольших жизненных достижений. Важным событием тех лет явилось проведение городской реформы, которое совпало с реорганизацией армии и началом Северной войны. В Пскове, оказавшемся в центре этих событий, посадское сословие было выведено из ведения местных воевод. Указами 16991700 гг. городовому земству предоставлялось самоуправление, которое следовало осуществлять через выборных земских бурмистров, заседавших в учрежденной для этого Ратуше70. Бурмистры избирались, по замечанию А.А. Кизеветтера, «как члены общины “меж себя похотят”…, введено только одно обязательное условие: бурмистры избираются на год и ежегодно переменяются»71. В Пскове избирались: два бурмистра земских дел (позднее – ратушских бурмистра), а в «товарищи» им – бурмистры таможенного и кружечного дворов. Во главе псковской Ратуши на 1704 г. и был поставлен посадским «миром» Михаил Венедиктов сын Сарпунов.

Вторым ратушским бурмистром, судя по более поздним сведениям, был избран в это время Никифор Иванов сын Ямской (1655-1726) – крупнейший псковский купец, в доме которого останавливался по приезде во Псков Петр I.

Земских дел бурмистрам надлежало решать текущие вопросы управления гражданским населением и городским хозяйством, а также осуществлять «благоустройство до торговли градской относящееся». Но прежде всего, бурмистрам поручалось иметь «старание об умножении казенных доходов». Они должны были в полном объеме и без замедления обеспечивать сборы государственных налогов, пошлин и прибылей с откупных промыслов.

В 1704 году взятием Дерпта и Нарвы завершился первый этап Северной войны. Расквартированный в Пскове на Завеличье 22-тысячный корпус Б.П. Шереметева крайне нуждался во всестороннем тыловом обеспечении. Все силы псковичей были направлены

на обслуживание воюющей армии. Бурмистрам, как и городовым воеводам, специальным указом Петра I предписывалось «быти в послушании Провиантскому Приказу . для высылки к (воинским – Б.П.) провиантским делам хлебных запасов, работных людей, подвод, . и прочее»72. Особенно остро стоял вопрос о помывке солдат и драгун в местах их постоянного базирования. В конце января, сразу после заступления в должность, М.В. Сарпунов получил государеву грамоту с повелением «… во Пскове для нынешняго военнаго времяни и во всех городех в которых нет торговых бань . построить вновь из земских изб бурмистрам где сколко пригож в пристойных местех . и, построя, отдать на оброк охочим людем, которые с торгу оброчных денег давать станут болше. И в том по тех людех имать поручные записи им же бурмистром з добрыми порутчики, которым бы людем верить было мочно»73. А уже 24 марта из Псковской приказной палаты Сарпунову переслали новое царское распоряжение: «те бани переписать и учинить книги, и по тем книгам з бань учинить новоокладный денежной оброк . по рублю з бани на год»74.

Обслуживание огромного военного «табора» Б.П. Шереметева, сопоставимого по численности с населением Пскова, требовало не только мобилизации усилий местного посадского мира, но и огромных денежных средств. «Содержание новой армии было, -по замечанию П.Н. Милюкова, – . первою и главною потребностью Петровского хозяйства . главным источником финансовых затруднений и главною движущей пружиною нововведений в области государственного хозяйства»75. Руководствуясь этой «потребностью», Петр I в 1704 г. предпринял целый ряд масштабных фискальных мероприятий, проведение которых на местах возлагалось, в основном, на бурмистров. Для наведения ясности и порядка в доходной части бюджета он издал указ «О переписке во всем государстве оброчных статей и торговых промыслов, состоящих на вере и на откупу за русскими и за иноземцами, кто и чем и сколь давно и по каким указам владеет, и впредь владеть велено с которого году и на сколько лет на откуп отдано»76. Составленные бурмистрами переписные книги оброчных статей следовало без промедления через местных воевод, отправлять в Разрядный приказ. В том же году для расширения налоговой базы и ее регламентации Петр издал множество новых уставов «о сборах во всем государстве с мостов, перевозов, мельниц, рыбных ловель, пчелиных заводов, постоялых дворов, торговых бань и со всяких оброчных статей на откупу и на вере состоящих»77.

В Пскове расклад и проведение казенных сборов стали в 1704 г. важнейшей обязанностью земских дел бурмистра М.В. Сарпунова. По своему «благорассмотрению» он определял людей к сборам, назначал из них «надзирателей», требовал, согласно уставам, заведения приходных и расходных книг, которые должен был сам же ревизовать, наблюдал, чтобы в ходе сборов «не было замедления и притеснения», сменял и судил виновных, а на их места определял других78. По мере изобретения государевыми прибыльщиками новых оброчных статей, в Псковскую Ратушу присылались соответствующие указы или напоминания об их исполнении. Сохранилась «память» 1704 г. псковских «земских дел бурмистрам» Михаилу Сарпунову «с товарыщи» о сдаче на откуп конских пошлин79.

Среди многочисленных постановлений, изданных Петром в 1704 г., особо обременительным для бурмистров был устав от 2-го августа о сборах пошлин с товаров, так как его исполнение крайне затруднялось чрезмерно мелочной регламентацией. По замечанию И.И. Голикова, «31 статья онаго с превеликою подробностию объемлет, так сказать, все в России родящееся и делаемое и на ярмонках и рынках продаваемое и покупаемое, даже до ягод и грибов всякаго рода, и с чего какую брать пошлину»80. Так, с воза хлеба, мяса, рыбы, хмелю и прочего следовало брать в казну по две денги; с воза сена, моха, породных плодов, ягод, грибов – по одной денге; с воза соломы, кольев, дуг, оглобель, ободов колесных, веревок и дров – по полуденге и так далее. Торговые площади, на которых ставились возы с товарами, следовало огородить надолбами, равно как и речные пристани, определить к ним сборщиков пошлин «и, наконец, всему тому иметь записные книги»81. Поскольку товарно-денежные отношения связывали между собой все слои городского и сельского населения, – организация учета и налогообложения мелочной торговли «с возов» доставляла бурмистрам немало хлопот, отнимая много сил и времени.

Еще больше трудностей возникло с оптовой торговлей. В первые же годы Северной войны соседняя Прибалтика, входившая в состав Швеции, была полностью разорена и разграблена войсками Б.П. Шереметева, и традиционный для псковичей рынок сбыта их товаров в прежнем объеме перестал существовать. Товарооборот в регионе стремительно падал. Петр еще в начале компании велел бурмистрам организовать вывоз местных товаров к далекому архангельскому порту. В 1704 г. «земских дел бурмистры Михайла Сарпунов с товарыщи» вновь получили «память» Государя о «вольном торге» в городе Архангельске с требованием направлять туда крупные партии товаров82. Однако непомерно дальняя дорога сводила к нулю предполагаемую прибыль и делала подобные операции не рентабельными. Псковским торговцам-оптовикам оставалось, в основном, ограничиваться поставками для армии, за которые с ними не всегда вовремя расплачивались. В таких случаях бурмистр неизбежно должен был отстаивать интересы своего сословия, добиваясь от военных соблюдения договорных обязательств.

Между тем, Псков, как центральная база русских войск, «находился под неусыпным наблюдением» Государя. В своих указах, письмах и грамотах к псковским комендантам К.А.Нарышкину, В.Б. Бухвостову, И.И. Леонтьеву, фельдмаршалу Б.П. Шереметеву, П.М. Апраксину, князю Н.И. Репнину и другим военачальникам, постоянно бывавшим в то время в Пскове, Петр делает многочисленные распоряжения «об укреплении города, посылке войск в различные города Прибалтики, о снабжении армии, о различных повинностях псковичей»83. В начале сентября, после взятия Нарвы он и сам, вместе с Б.П. Шереметевым «пустился … водою по Чудскому озеру во Псков»84, где пробыл почти до конца месяца85. Среди высших чинов, встречавших Государя по прибытии его в город, несомненно присутствовал и глава псковского земства, ратушский бурмистр Михайла Венедиктов.

Выполняя строгий «подтвердительный» указ 1704 г. о ношении немецкого платья, он должен был быть одет подобающим образом, чтобы не возбуждать государева гнева.

Многотрудные обязанности бурмистра оставляли М.В. Сарпунову мало времени для собственной коммерции и еще меньше – для занятий своим художественным промыслом. В торговых делах в это время ему активно помогает его тридцатилетний сын Иван Михайлов, который вскоре становится вполне самостоятельной фигурой в псковском купечестве. В 1705 г. Иван Сарпунов вместе с братом Н.И. Ямского Корнилием были посланы «первостатейными» псковичами в Москву со специальной миссией – обратиться к Государю с просьбой оставить за псковскими посадскими людьми приходские церкви с их вотчинами и не передавать их в ведение епархиального архиерея. Псковский митрополит Иосиф в связи с этим писал Царю: «… в том же году посадские люди – Никифора Ямского брат Корнилий да Иван Сарпунов, присланные . другими первостатейными, будучи на Москве, в доме Кошелные слободы у Онисима Федотова при многих сторонних людех предложили письмо и прошение, чтоб мне тебе, Великому Государю, о церквах на них не бить челом»86. Позднее мы находим Ивана Сарпунова в Нарве, где он бил челом на иноземца англичанина Осипа Фафтропа за убытки, причиненные в торговых делах87.

Через год после того, как М.В. Сарпунов, по истечении «указного» срока, сложил с себя полномочия ратушского бурмистра, произошли события, доставившие ему немало неприятных переживаний. Престарелый серебряник был обвинен царским «прибыльщиком» А.А. Курбатовым в недополучении и даже в присвоении казенных прибылей. В октябре 1706 г. чиновник писал Царю: «за градскими бурмистры премногое воровство через мое бедное усердие сысканы: в одном Ярославле украдено 40000 рублей, а на псковичей Никифора Ямского и Михаила Сарпу-нова (в других источниках – «с сыном» – Б.П.) и на иных лучших людей («псковичан же») доносят, что во вовремя («точию») шведской войны украдено ими пошлин и питейной прибыли с 90000 рублев и больше»88. Донос поступил к Курбатову не ранее 1705 г., после

того, как в феврале он был назначен обер-инспектором столичной Ратуши «то есть, поставлен, – по словам С.М. Соловьева, – в челе финансового управления в целой России»89. Для проверки приведенных в доносе фактов прибыльщик отправил в Псков комиссию своих «надзирателей», которых псковичи встретили крайне недружелюбно и даже выгнали их из Земской избы (городской Ратуши). «Они же, воры псковичи, – писал далее А.А. Курбатов, – посланным с Москвы надзирателям всякое чинили противство, отчего и в сборах уменьшение, и из Земской избы их выбили самовластно, в котором противстве Иван Сарпунов ныне на Москве принес повинную, что то противство чинили они по указу лучших людей Ямского со товарищи»90. Из этих строк следует, что установить точную сумму предполагаемой недостачи московским ревизорам так и не удалось, поскольку они не были допущены к финансовым документам Ратуши, а это значит, что Курбатов в письме Царю называет сумму, обосновать которую и предъявить ко взысканию он не мог. Примечательно, что именно сын М.В. Сарпунова – Иван, защищая фамильные интересы сначала возглавил земских «боевиков», изгнавших из Ратуши московских «надзирателей», а затем отправился в Москву с покаянием, возложив всю вину за произошедшее на купеческую верхушку города. Государь, по сведениям И.И. Голикова, отписал Курбатову «чтоб он исследовал о тех поступках псковичей правдою, но по исследовании ничего бы с ними не делал без указа, – и добавлял, – “я сам скоро с вами увижусь и переговорю”»91.

Преследование Курбатовым псковских бурмистров вызвало недовольство ближайших сподвижников Петра I, хорошо знавших этих псковичей. В очередном письме Царю обер-инспектор жаловался, «что Его Светлость князь Меньшиков сильно на него гневается за псковичей, и что он страшится великой его силы». В ответ Государь 19 декабря 1706 г. писал ему из Смоленска, «чтоб он г. Меньшикова нимало не опасался, токмо в порученных ему делах трудился правдою»92. Однако, убедившись в чрезмерной пристрастности в этом деле своего прибыльщика, Петр поручил дальнейшее его расследование псковскому обер-коменданту К.А. Нарышкину. 6 марта 1707 г. Государь сообщил ему из Жолквы: «Господин Обер-Коммендант! Понеже (как Мы слышим) у Пскович с Московскими надсмотрщики произошли многия ссоры, от чего и в зборах не малое учинилось замешание и недоборы; и для того их Пскович и Псковских пригородов посадских, тако и зборы все ведай ты и смотри целости, чтоб зборы не потеряны были против прошлых лет, а именно: как были назад года за три, а от чего в прошлом учинилися недоборы, о том розыщи подлинно, от чего то учинилось, а в прочих делех меж их ссорами не хуже до времяни отсрочить, понеже ныне война, а когда кончится, то мочно те их дела и после вершить; а к Курбатову о присылке к вам зборам в ведомости указ послан»93. Это распоряжение Государя вызвало страстный протест Курбатова: «Ныне, – писал он Царю, – в таких великих их (псковичей – Б.П.) воровствах и противствах велено сыскать о них Кирилле Алексеевичу Нарышкину, который в многих взятках с них сам приличен и во всем им дружит: как он сыскать может истину? Умилосердись, Государь, не вели ему ни в чем их ведать; ежели я в том сыску учиню какую неправость, то вечно лишен да буду Вашего милосердия. Доносители так написали: ежели они неправо доносят и воровства их не сыщут, чтоб их казнить смертию, а чтоб у того розыска Кирилле Алексеевичу не быть». Для пущей убедительности Курбатов заканчивает свое донесение словами о том, будто все подозреваемые подсылают к нему своих людей «с дарами, грозят погубить, – и патетически возглашает, – Молю, спаси! Одни только ярославцы и псковичи готовы дать 20000 рублев, чтоб только избегнуть обличения от меня»94.

Между тем, розыск, проведенный К.А. Нарышкиным, не дал подтверждений вины М.В. Сарпунова. Более того, псковичи настолько высоко оценили деятельность своего бурмистра, что через несколько лет повторно избрали его главой Псковской Ратуши.

В перерыве между двумя сроками ответственной земской службы почтенный серебряник снова обратился к своему излюбленному мастерству, предоставив ведение коммерческих дел сыну своему Ивану.

К тому времени организация ювелирного производства в России претерпела значительные изменения. Указами Петра 1700 г. был установлен строжайший контроль за этим, некогда свободным и весьма доходным художественным промыслом. Основательность и выверенная регламентация этих указов, которые, по словам И.И. Голикова были «писаны с великою точностию и ясностию»95 полностью исключает их импровизационно-фискальный характер и наводит на мысль об их заимствовании из устоявшейся западной муниципальной практики. Указами определялись не только всевозможные отчисления с ювелирных промыслов в государеву казну, но и устанавливались правила профессиональной аттестации и строгого учета мастеров, обстоятельно прописывалась организация их производственных (позднее цеховых) взаимоотношений, вводилась жесткая спецификация качества изделий из драгоценных металлов и т.д.

Прежде всего, Государь повелел «установить золоту и серебру четыре пробы, золоту первую выше червоннаго (голландскаго), вторую против червоннаго, третью и четвертую дельному ниже червоннаго, а положить цену, что тех проб золотник будет стоить.

Серебру также четыре пробы: две плавленого серебра, вышшую и нижнюю, третью ефимочную 82 пробы, четвертую левковую, шестьдесят второй пробы, и сделать для всех тех проб разныя клейма с означением пробы и года. А какие есть до сего в деле золотые и серебряные вещи, в серебряных рядах и у мастеров все переписать»96. Затем распорядился избрать в городах из «знатных и искусных серебряных и золотых дел мастеров . старост ., а по выборе дать им пробы и клейма, и велеть им смотреть, чтоб всякие из золота и серебра сделанные вещи были добротою точно против установленных проб, и все таковые, – надлежало им соответственно клеймить и записывать в книгу, – означая имянно, чей товар и в каком деле, и сколько в какой вещи весу, и по сей записке брать пошлину, смотря по искусству работы: с лучшей по 10, средней по 7, с нижней по 4 копейки с фунта, и в том давать хозяевам вещей на гербовой меншаго разбору бумаги ерлыки.»97.

В то же время следовало «всех торгующих серебром и золотом . также и мастеров переписав, собрать по них поручныя записи», – о том, что они будут делать и продавать изделия «точно против проб и заклейменное», и взять с той записи «с каждого в казну по одному рублю»98.

Клеймо надлежало иметь каждому мастеру с обозначением года и своего имени. Ювелиры обязаны были клеймить все свои изделия и, прежде продажи, приносить их к старостам, которые, выполнив описанные выше процедуры, ставили на них еще свои клейма.

Старосты должны были «брать пени» с тех, «кто будет делать и продавать не против проб»: по первому разу – по пяти рублей с человека, при вторичном нарушении – по 25 рублей, а за «третий привод» – бить кнутом

и, отписав имущество нарушителя на Государя, отправлять в ссылку «чтоб всеконечно в золоте и серебре всякой воровской умысел истребился»99.

В том случае, если кто-нибудь из «всяких чинов людей» заказывал мастерам изготовление каких-либо вещей для себя и давал на это свое золото или серебро, то и тогда мастера были обязаны клеймить их своими клеймами и приносить к старосте на освидетельствование. Те, в свою очередь, проверив «пробы» и качество изделий, ставили на них свое клеймо, записывали в книгу, брали с мастеров «указную пошлину» и выдавали им соответствующие «ярлыки» – своего рода сертификаты качества.

Если в городе объявлялись новые золотых и серебряных дел мастера из местных или приезжих из других городов, «свободные и несвойственные, живущие всяких чинов у людей в домах, – которые захотят, – ремеслом своим кормиться», то им следовало прежде записаться у старосты, заплатить за это в казну по рублю с человека и предоставить поручительства других мастеров в том, что будут вести свое дело точно по указным установлениям. «Кто же без записи работать станет, – уточнялось в указе, – то взяв с каждого по пени по 25 рублей, наказать»100.

Особая статья указа посвящалась ученикам серебряников. Мастера, принявшие их к себе в обучение, должны были довести их искусство до совершенства и «выуча их . давать им от себя . свидетельствованныя письма». С этими свидетельствами новоиспеченные серебряники являлись к старостам, которые записывали их в книгу, давали им «для работы позволительныя письма», а также «золотыя и серебряныя пробы» и брали за это в казну «по рублю же с человека»101.

Такими были новые государственные постановления, которые следовало выполнять М.В. Сарпунову и его товарищам – псковским серебряникам. Соответствующая грамота с именным указом Великого Государя от 1701 г., была отправлена в Псков из Оружейной палаты за приписью дьяка Алексея Курбатова 22 сентября 1703 г. Она хранилась в Псковской приказной палате у подьячего Варфоломея Кириллова. Одновременно, из столичной Ратуши псковским земским бурмистрам было послано распоряжение раздать «золотых и серебряных дел мастером золотые и серебряные пробы, – и дано указание, – о переписке во Пскове Серебреного ряду и лавок, и в них торговых так ж золотых и серебреных дел мастеровых людей и золотарей по именном, и собрать по них поручные записки против указу с подкреплением, и о зборе пошлин за те пробы и фунтовых денег»102. Как можно видеть, все эти распоряжения поступили во Псков накануне избрания ратушским бурмистром М.В. Сарпунова. Вероятно, в новой должности этому многоопытному серебрянику и довелось в 1704 г. осуществлять на практике реформирование ювелирного дела в Пскове.

Все списки местных «серебряного ряда мастеров» и собираемые с них «указные пошлины» находились в это время в Ратуше у бурмистра Сарпунова. Часть этих сборов продолжали оставаться там и после смены бурмистров. В «памяти» посланной из псковской Ратуши 28 февраля 1706 г. к стольнику и воеводе Ивану Ивановичу Лопухину, сообщалось о необходимости приема псковской Приказной палатой «у земских дел прошлого 704-го году у бурмистров у Михайла Сарпунова с товарыщи псковского серебряного ряду (пошлин – Б.П.) з записных торговых мастеровых людей з дву человек з записки имян их по рублю; да за данные им указные серебреные пробы по десять алтын с человека. Итого дву рублев дватцети алтын. Да по книгам того серебреного ряду старост Семена Герасимова с товарыщем с мастеровых людей с клейменых их товаров указных

фунтовых пошлин четырех рублев шеснатцать алтын полутретью денег с пол-полу денгою. Всего з записки имян их и за пробы, и с фунтовых пошлин – семи рублев трех алтын с полуденгою и с пол-полу 10 де(нгами)»103. Новый ратушский бурмистр Федор Тимофеев сетовал воеводе, что до сего времени «ис Приказные полаты нихто (за деньгами – Б.П.) не прислан и за тем сметному списку 704-го году учинилась остоновка». Он напоминал, что собранные с «серебряного ряду мастеровых людей» пошлины следует, согласно царскому указу, принять под роспись в псковской Приказной палате и оттуда отправить в Москву в Оружейную палату «и впредь такие денги присылать з денгами бумажного и крепостных дел зборов»104.

Помимо любопытных сведений об организации серебряного дела в Пскове, в этом документе содержится весьма примечательный факт, который побуждает нас вернуться на некоторое время к обстоятельствам земской службы М.В. Сарпунова. Из «памяти» следует, что ко времени ее написания (28 февраля 1706 г.) сметный список окладным и неокладным денежным доходам и расходам по Пскову за 1704 г., (ежегодно составляемый бурмистрами, что в данном случае входило в обязанности Сарпунова) все еще не был подготовлен. Причина этой задержки заключалась не только в волоките местных чиновников, отмеченной в «памяти». Гораздо более существенным являлось то, что огромное количество новых денежных сборов, число которых в первые годы XVIII в. беспрерывно увеличивалось, поначалу было практически невозможно своевременно свести в единую смету. Отсюда всевозможные «недоборы» и задержки в составлении финансовых отчетов. Положение усугублялось, упомянутыми выше, максималистскими претензиями чиновников столичной Ратуши, возглавляемой А.А. Курбатовым. Видимо, достаточно широко понимая ситуацию, Петр и передал отчетность по этим вопросам в ведение местного обер-коменданта К.А. Нарышкина. При этом, 5 марта 1707 г. Государь отправил «прибыльщику» свой окончательный вердикт: «Господин Курбатов! Понеже, как Мы слышали, у Пскович с Московскими надсмотрщиками многие произошли ссоры, от чего и в зборах не малое там учинилося замешание и недоборы; и для того Псковским и Псковских пригородов таможенным и кабацким и прочим зборам оклады прошлых лет, а особливо с 1704 году, отошли из Ратуши для ведома к господину обер-комменданту Нарышкину; а в делах их (псковичей – Б.П.), в чем произошли у них ссоры, не хуже до время, для сей войны, отсрочить»105. И поскольку война длилась еще целых 14 лет, дело о псковских бурмистрах было прекращено окончательно.

Избавленный, после стольких мытарств, от преследований высокопоставленного чиновника, М.В. Сарпунов с воодушевлением предался художественному творчеству и, по обыкновению своему, устремился к церковному попечительству. В том же 1707 г. он приступил к обрамлению драгоценными материалами древних реликвий Спасо-Мирожского монастыря – посоха и чаши его основателя святителя Нифонта. В результате искусного труда серебряника посох или жезл, по сведениям И.И.Василева, получил «следующий вид: в длину мерою аршин и шесть вершков; золоченый по дереву и вверху обложенный серебром гладким, на нем камни – хрустальный, белый и лазоревый. На нем была следующая надпись, вырезанная на серебре старинным письмом: “Лета 6664 (1156 г.) сей посох святителя Нифонта епископа Новгородского, чудотворца, создателя Мирожского монастыря построения (обложения серебром – И.В.) Михаилы Сарпунова”. В 1805 году во время чтения Евангелия над умершим архимандритом Иаковом (был) неизвестно кем похищен и самое дело о розыскании его в том же году предано суду Божию»106. Чаша сохранилась до наших дней (Рис. 4) и находится в Псковском историко-художественном музее (Инв. № 99/404). Согласно музейному описанию, составленному И.С. Родниковой, эта круглая (диаметром 20 см.) и низкая (высотой 5,5 см.) деревянная чаша, окрашенная в красный цвет с росписью внутри цветами и золотом, имеет серебряную с позолотой оправу и набитую на дне круглую серебряную мишень, на которой изображено «Распятие с предстоящими Богородицей и Иоанном Феологом» и сделана надпись: «В лето 6664-го (1156) апреля в 8 день в пречестную обитель Преображения Спасо Мирожского монастыря». Край чаши обложен серебром и вырезан снаружи полукруглыми зубчиками. По оправе резная надпись в две строки: «В лето 6664-го святый епискуп Нифонт рождение имея града Киева от благочестивых родителей и монашество восприят в Киево-Печерской обители и на престоле епискупствова в Великом Новеграде 25 лет и будучи на престоле многия святыя обители и церкви устроил со благоверным князем Всеволодом Псковским и по преставлении князя Всеволода прииде святый Нифонт во Псков и созда между рек Великою и Мирожею церковь Преображения Господня и обитель преславну украси и братию собра и игумен постави и села многиа вдаде на устроение церкви и обители. В той же церкви и обители Преображения Господня остави жезл свой и чашу на воспоминании братии тое обители и всем православным християном и отыде к Новуграду и в Киево Печерский монастырь в лето 6…-году». И далее: «1706-го октября в 4 по благословению тое обители архимандрита Киприяна и братии построен жезл тот и чаша сия и серебреным венцом облажена поданием Михаиа Сарпунова»107. Словом «подание» (по В.И. Далю – «что подано, подаянье, милостыня») здесь отмечен тот факт, что серебряник выполнил эту работу не по монастырскому заказу, а с благословения архимандрита – безвозмездно, как милостивец.

Не оставлял М.В. Сарпунов своим попечительством, которое длилось к тому времени уже более 30 лет, Иоанно-Богословский Костельников монастырь. (Рис. 5). Будучи по-прежнему его основным вкладчиком, он привлек к управлению монастырским хозяйством своего сына Ивана, вместе с которым в 1703 г. они променяли часть вотчинных монастырских земель в Островском уезде на поместные земли отставного сотника (?) псковских стрельцов Игнатия Васильева сына Рудакова108. В конце первого десятилетия XVIII в. М.В. Сарпунов приобрел для обители 12 богослужебных книг «Миней месячных», изданных на московском Печатном дворе в 1705 г. Из них три «Минеи» за март, ноябрь и декабрь находятся сегодня в Древлехранилище Псковского музея. На каждой из них имеется вкладная надпись («помета») дарителя, которые опубликованы в «Каталоге книг …» Т.П. Огинской и Н.П. Осиповой с немалым, к сожалению, количеством ошибок109. Так в мартовской «Минее» (Рис. 6) по нижнему полю листов 1-6 расположена запись: «Купил вклатчикъ / Михайла Сарпуновъ в церковь Иоанна Богослова / в Костелников монастырь / новоисправных двенатцет миней / месечных печатных вобделки* /»110. (Рис. 7). Той же рукой сделаны аналогичные записи в ноябрьской и декабрьской «Минеях», так что можно предположить, что здесь имеют место автографы М.Сарпунова. «Обделка» (переплет) этих богослужебных книг состояла из дубовых досок, обтянутых кожей с золотым тиснением, которые скреплялись между собой медными застежками. Обрез листов был окрашен киноварью. Набор из 12 таких месячных «Миней» стоил в то время около 20 рублей111.

Повторное избрание М.В.Сарпунова бурмистром Псковской Ратуши произошло в 1709 г. Вместе с ним бурмистром земских дел был выбран посадским миром молодой и энергичный псковский огородник и торговец Иван Иванов сын Горшанов (1682-1723). К тому времени в геополитическом положении Пскова наметились значительные изменения. Город хотя и продолжал оставаться стратегически важной опорной базой русских войск, но театр основных военных действий переместился от его ближайших рубежей сначала в далекую Украину, а после Полтавской «виктории» – под стены лифляндской Риги. Туда и были отправлены из Пскова все расквартированные здесь прежде солдатские и драгунские полки. В городе остался лишь сравнительно небольшой гарнизон. Тем не менее, через Псков продолжали перебрасывать в ту или иную сторону большие группы войск, которым требовалось материальное обеспечение. Всевозможные поставки для армии, большей частью принудительные, стали для псковичей тяжелой повседневной обязанностью. В организации этих поставок должны были участвовать и земские бурмистры.

Псковичи поставляли артиллерийские припасы, лошадей, провиант, фураж, обмундирование и прочее. Так, 4 января Петр писал Т.Н. Стрешневу: «Нарвской и псковской гарнизоны надобно сею зимою удовольствовать правиянтом и чтоб всегда было в каждом гарнизоне на два года на пять тысячь человек правианту»112, а 31 октября – обер-коменданту К.А. Нарышкину: «По получении сего указу собери, не мешкав, во Пскове, буде возможно, три тысячи подвод под солдат Преображенского и Семеновского полков, которые пойдут из Митавы до Москвы. И чтоб оные подводы конечно были к половине ноября месяца готовы. Буде ж толиково числа подвод собрать скоро будет невозможно, то приготовь хотя две тысячи. И ежели изо Пскова солдатам мочно будет ехать саньми, то по нужде будет им в полуторы тысячи подвод»113. Разверстку подобных сборов среди посадского населения, как и множества других повинностей, также осуществляли земские бурмистры.

Центральным событием 1709 г. для псковского посада стало проведение подворной переписи горожан. В мае месяце по указу Государя «и по наказу, каков дан за приписанием руки господина обер каменданта над Псковом и Нарвою» К.А. Нарышкина, велено было «плац маеору господину Шувалову быть для переписки во Пскове и за городом дворового числа и во дворех людей всяких чинов жителей»114. В помощь ему назначались от псковских дворян Гаврила Монастырев, а от посадских людей земских дел бурмистр Иван Горшанов. Перепись населения не проводилась с 1678 года. За минувшие 30 лет состав и численность горожан сильно изменились. Для сбора необходимой статистической информации следовало опросить всех дворовладельцев и составить с их слов так называемые «сказки», в которых надлежало указать сколько проживает в их дворах «людей мужеска и женска полу детеи и братьи и племянников и свойственников, приимышев, подсоседников и работников до двадцати лет, а которые ниже двадцати лет и тех по имяном же и в лета досмотря в каждом дворе переписати по чином и по имяном с отцы и с прозвищи, хто с кем розделясь живет особыми дворами порознь»115. Для этой цели из Приказной палаты и из Ратуши выделялось необходимое количество подьячих, которые поступали в распоряжение Монастырева и Горшанова. Причем, на Гаврилу Монастырева с приказными подьячими возлагался сбор сказок с «разных чинов» служилых людей, белого духовенства и их работников, а на бурмистра Ивана Горшанова – сбор сказок с посадских людей и бобылей. Но, как видно из «Переписной книги Пскова 1709 г.», к этой работе были привлечены и другие бурмистры. Здесь сообщается, что «такоже и у посадских земских бурмистров взяты скаски за их руками сколко их посадцких дворов и в них людей по имяном, по книгам, каковы они, бурмистры подали за своими руками, досматривали и переписали»116.

Неизбежно участвовал в организации этой переписи и бурмистр М.В. Сарпунов. Его собственный жилой двор в Мокролужской сотне представлен здесь следующим образом: «Двор посадцкого человека Михаила Сарпунова, а нынешнего 709 году ратушского бурмистра, у него работники: посадцкой бобылской сын Григорей Минин, у него сын Мокей полутору году, у него нанятой в год работник Печерской бобыл Яков, да купленной чюхно Кирилла десяти лет, а преже сего он, Михайла, делал серебреное»117. Отмечен в переписи и другой двор ратушского бурмистра, расположенный в Завелицкой сотне: «Двор закладной посадцкого человека Михайлы Сарпунова, живет бобыль Евстрат Серебряник, просящей старец, у Евстрата два сына: Григорей семнатцати, Елизар тринатцати лет»118. Этот двор находился во временной собственности Сарпунова в качестве заклада за какую-то ссуду, выданную им Евстрату-серебрянику. Остальные владения бурмистра – торговые и складские заведения, сады, огороды и прочее – в переписи не указаны, так как основной ее целью являлся учет жилых дворов и городского населения.

В связи с этим, обращает на себя внимание отсутствие в переписи 1709 г. какого бы то ни было упоминания о сыне М.В. Сарпунова – Иване. Это не могло быть случайностью. При отъезде из города такого видного «торгового человека» приписанного к псковскому посаду, писцы непременно отметили бы его местопроживание. Но ни в родовом, ни в каком-либо другом отдельном своем дворе Иван Сарпунов к тому времени в Пскове не проживал. Не упомянут он и в следующей, предельно подробной переписи, проведенной в Пскове два года спустя, в 1711 г. Всему этому может быть только одно объяснение ко времени составления переписей Иван скоропостижно скончался. Но поскольку в марте 1708 г. он подавал еще в Нарве челобитье на Осипа Вилима119, то можно полагать, что произошло это на рубеже 1708-1709 гг.

На склоне лет

В сентябре 1710 г. в Пскове разразилась небывалая катастрофа. Возвращаясь от стен поверженной Риги, псковские отряды армии Б.П. Шереметева занесли оттуда «моровую язву». В городе началась эпидемия, истребившая за год три четверти (!) населения, а в самый разгар бедствия, 8 ноября возник пожар, уничтоживший большую часть городской застройки. Во время чумы погибла вся родня М.В. Сарпунова. В пожаре же погорели все деревянные строения его двора.

Сильно пострадала от огня и дорогая его сердцу Ново-Вознесенская обитель. 70летний серебряник, оставшийся без родных и близких, первым делом приступил к восстановлению и оснащению всем необходимым обгоревшего монастырского храма. Его деяния подробно описаны в церковном синодике: «В 710-м году при игумении Ираиды Ерофеевой дочери Божиим изволением церковь вся обгорела и глава, и яблоко с креста обгорело; и то яблоко я, Михаил, починил, и доски на опушки дал, и дертицы под доски подстилать дал, и за работу заплатил плотником 40 рублев. Еще дал ризы луданные лимонные, оплечье тоже, обложено кружевом мишурным белым, подолник лудану осинового, цена 8 рублев 16 алтын 4 денги. Еще дал ризы выбойчатые зеленые простые, оплечье китайчетое травчатое, подолник крашенины зеленой, стихарь такой же, оплечье и подолник такой же, цена 7 рублев 10 алтын. Еще дал ризы лудану дымчатого, оплечье штоп зеленой травчетой, подолник банбарек рудожелтой чешуйчетой, стихарь китаечной травчетой, оплечье тафтяное ветхо рудожелтое, подолник крашенинной травчатой, ризы и стихарь, цена 9 рублев 8 алтын 2 денги; епитрахиль травчетая полосатая обложена луданом дымчатым пуговицы оловяныя, поручи объярь серебреная белая опушены луданом алым пуговицы оловянные, цена 3 рубли 5 алтын; другия поручи изорбаф белый травчетой опушены луданом дымчатым пуговицы оловянные, ценою 1 рубль. Покровы и воздух служащии лучшии по отласу красному золотом и серебром, опушены объярью»120.

В общей сложности на ремонт храма и закупку облачений для священнослужителей Сарпунов потратил на этот раз более 76 рублей. Всего же за три свои перестройки Ново-Вознесенской церкви (1682, 1687, 1710 гг.) и за наполнение ее всевозможной богослужебной утварью серебряник израсходовал не менее 356 рублей – сумму, как увидим позже, превышавшую стоимость его собственного жилого двора на Романихе. (Для сравнения: каменный двор его коллеги по ратушскому правлению первостатейного купца Н.И. Ямского, состоявший из двух обширных двухэтажных палатных строений со службами и садом, в котором, как известно, проживал по приезде во Псков Петр I, – стоил в то время 500 рублей)121.

После морового поветрия и пожара Псков настолько обезлюдел, что для разверстки государственных налогов и повинностей потребовалось повторное (после 1709 г.) проведение подворной переписи населения. Она производилась по именному указу Петра I и по распоряжению Ингерманландского губернатора светлейшего князя А.Д. Меншикова в ноябре-декабре 1711 г. Организацию переписи псковский виц-комендант К.Т. Алымов поручил местному дворянину Алексею Афанасьеву сыну Окуневу, в помощь которому был определен «земских дел бурмистр псковитин посадцкой человек Кузма Шапочников з десятниками и с сотенными выборными»122. Перепись выполнялась с небывалой тщательностью. В ней отмечались как мужчины, так и все без исключения женщины, а также старики и младенцы обоего пола, причем все писались с указанием возраста, социального положения, профессиональной принадлежности (если таковая имелась) и размеров мирского тягла уплачиваемого в Ратушу с годового дохода от своей деятельности. Судя по этой переписи, М.В. Сарпунов владел в городе четырьмя жилыми дворами: одним в Мокролужской и тремя в Никольской сотнях. Его родовой двор на Романихе записан следующим образом:

«Двор псковитина посацкого человека Михаила Венедиктова сына Сарпунова, отроду семдесят, работница вдова чухонка Марья двадцати лет, мастерства (Сарпунов -Б.П.) никакого не имеет; в 1711-м году июня по 2 число восм рублев платил мирского тягла»123.

Как можно видеть, чудом уцелевший после чумы 70-летний серебряник проживал в своем просторном дворе (с каменными палатами, погребами и садом) едва ли не в полном одиночестве. После того как его жилые палаты и мастерская, находившаяся в том же дворе в деревянной клети, сгорели, (см. ниже), он, видимо, на некоторое время перестал заниматься своим художественным промыслом, что отмечено в переписи шаблонной фразой: «мастерства никакого не имеет». Но немалые размеры уплаченного им мирского тягла (8 рублей на год) свидетельствуют о том, что в его лавках все еще велась торговля.

О дворах М.В. Сарпунова в Никольской сотне перепись сообщает:

«Двор псковитина посадцкого человека Михайлы Сарпунова; живет псковитин посадкой человек Василий Васильев, отроду ему сорок пять, жена Федотья тритцати пяти, мастерство имеет портное; в 711-м году июля по 5-е число платил мирского тягла шеснатцат алтын»124.

«Двор псковитина посацкого человека Михайла Сарпунова; в подсоседстве живет ямской бобыль Федор Яковлев, отроду ему тритцать, жена Евфимия Аврамова семнатцати лет; кормитца черною работою»125.

«Двор псковитина посадцкого человека Михайла Венедиктова сына Сарпунова; живет Иверского монастыря бобыль Иван Михайлов, отроду ему пятьдесят, жена Стефанида Григорьева сорока трех, дети: сын Фадей десяти, Катерина пятнатцати, Евдокия пяти, Ефимия году, сын Никифор четырех, шурин того ж монастыря бобыль Мирон Григорьев сорака, мать Акилина Якимова осмидесять, дочери девки: Дарья дватцати, Ксенья десяти лет; мастерства никакова не умеют, кормятца черною работою»126.

Люди, жившие в этих дворах, не являлись их первоначальными хозяевами, но были пущены туда Сарпуновым на временное житье. В первом дворе поселился посадский человек из соседей той же Никольской сотни, вероятно, погорелец, Василий Васильев сын Гузинкин (1666-1729) с супругой127; во втором, – для присмотра, был помещен на жительство подсоседник с женой; третий -был временно сдан под проживание приезжих монастырских бобылей с семьями. Эти дворы в Никольской сотне прежде не упоминались среди владений Сарпунова. Скорее всего, он приобрел их после морового поветрия в качестве выморочных, задешево, повинуясь своему коммерческому инстинкту, и расселил в них погорельцев и приезжих с несомненной выгодой для себя. В таком случае можно говорить об одном из последних всплесков деловой активности старого предпринимателя.

Однако, на склоне лет одинокий серебряник, познавший горечь многих утрат, все больше заботится не о стяжании земных владений, но о сохранении в псковских храмах молитвенной памяти о себе и своих близких. Он щедро раздает свое имущество по церквям и монастырям, делая в них богатые поминальные вклады. Так, 31 октября 1711 г. он дарит свой яблоневый сад на Завеличье церкви Успения Пресвятой Богородицы (от Пароменья). Сохранилась «поступная крепость», данная им приказчику этой церкви «посадскому человеку Петру Иванову Хрястолову с прихожены» на владение ими «впредь . бесповоротно», за «поминовение по себе (Михаилу – Б.П.) и по родственниках своих», тем оброчным садом с 22 деревьями, находившимися в Новой слободке «идя к Мироносицкому монастырю на левой стороне»128. Таким образом, род М. Сарпунова должен быть занесен в Синодик псковского Успенского собора 1709 г., находящийся ныне в РНБ Санкт-Петербурга, изучить который нам, к сожалению, не удалось129.

В то же время, в других монастырских синодиках, хранящихся в Псковском музее, род Сарпуновых встречается неоднократно. В помяннике Николо-Любятова монастыря конца XVII – начала XVIII вв. вписан «Род Михайлы серебряника: ВЕНЕДИКТА . ЗИНОВИИ . КОЗМЫ . ГРИГОРИЯ . ИОАННА . МАРФЫ»130. Два последних имени приписаны другим почерком.

В синодике Иоанно-Богословского Крыпецкого монастыря, среди поминальных записей, сделанных до 1718 г., отмечен и «Род посацкого человека Михаила Сарпунова: ВЕНЕДИКТА . ЗЕНОВИИ . МИХАИЛА . МАРФЫ . КОСМЫ . ИОАННА . ГАВРИЛЫ млад(енца)»131.

Довольно полно «Род псковитина посацкого человека Михаила Венедиктова сына Сарпунова» представлен в двух записях синодика Ново-Вознесенского девичья монастыря. В первой, как уже отмечалось, внесены имена: «ГРИГОРИЯ . ЛАВРЕНТИЯ . ВЕНЕДИКТА . НАТАЛИИ . ЗИНОВИИ . ЕВДОКИИ»132, во второй: «МИХАИЛА . ЗИНОВИИ . ВЕНЕДИКТА . МАРФЫ . КОССМЫ . ИОАННА . НАТАЛИИ . ГАВРИИЛА млад(енца) . ФЕОДОСИИ . Схимонахини ЕКАТЕРИНЫ . ФЕОДОРА . ЕВДОКИИ . ЕВДОКИИ»133. Всего же в этом помяннике названы имена 16-ти Сарпуновых: восьми мужчин, семи женщин и одного младенца.

Более пространная поминальная запись рода Сарпуновых находится в синодике Спасо-Преображенского Великопустынского монастыря. В древней его части на л. 11 (старого счета) значится: «Помяни Господи души раб Твоих и рабынь: блаженных создателей святыя обители сея. … И давших подаяние на строение святыя обители сея, и вписавшихся во вседневное поминание сие». И далее, сразу за вводной фразой, на л. 11 об. (£ об. старого счета) следует перечень имен Сарпуновых: «ВЕНЕДИКТА . ЗИНОВИИ . МИХАИЛА . МАРФЫ . КОСМЫ . ИОАННА . ГАВРИИЛА млад. . ЛАВРЕНТИЯ . НАТАЛИИ в . АГАФИИ . КЛИМОНТА . ЕВДОКИИ в . ГРИГОРИЯ . ФЕОДОСИИ . Схимонахини Екатерины . ФЕОДОРА . ЕВДОКИИ в 134». В той же древней части синодика на л. 18 (старого счета) имеется поминальная запись имени еще одного Сарпунова: «монаха ИРАДИОНА» – Великопустынского постриженика. Кто из Сарпуновых укрылся за монастырскими стенами под именем Иродиона неизвестно, но, судя по записям синодика, видный серебряник и церковный попечитель вложил немалые средства в обустройство и этой обители. Таким образом, при вседневном богослужении в Спасо-Преображенской Великой пустыни поминались имена 19 Сарпуновых: девяти мужчин, девяти женщин и одного младенца.

М.В. Сарпунов делал поминальные вклады и в другие псковские храмы, синодики которых, к сожалению, не сохранились. Впрочем, приведенные поминальные записи, несмотря на их предельную лаконичность, содержат довольно полные сведения о составе его семейства и что особенно ценно – о женской его половине. И хотя эта информация не дает точных представлений о характере родственных связей между отдельными членами семьи, но все же позволяет существенно расширить представление о роде Сарпуновых, и, в соединении с известными нам архивными сведениями, – наметить предварительную схему его реконструкции.

 

Из синодиков и других источников выявлены в общей сложности имена 26 Сарпуновых – 16 мужских и 10 женских. Из них 18 (13 мужских и пять женских) включены в представленную здесь генеалогическую схему. Восемь имен упомянутых в синодиках идентифицировать не удалось. Не определены родственные связи Климента, Федора, Агафьи, двух Евдокий, Феодосии, схимонахини Екатерины и монаха Иродиона. Первые восемь имен показанных на схеме относятся к опочецким Сарпуновым (четыре колена). Остальные, после переезда Лариона с семьей во Псков, образуют псковские поколения этой фамилии.

До конца своих дней М.В. Сарпунов продолжал раздавать в псковские храмы не только щедрые вклады и пожертвования, но и трудиться для их благолепия своими руками.

Об этом свидетельствует последнее, известное нам, прижизненное его деяние. В 1715 г. он изготовил серебряный подсвечник для Псково-Печерского монастыря, на котором, по сведениям графа М.В. Толстого, имелась надпись: «Лета от Рожества Христова 1715 по благословению великого господина Преосвященного Иосифа, митрополита Псковского и Изборского, построена сия лампада в Псково-Печерский монастырь под честный и чудотворный образ Пречестныя Богородицы Владимирския, при архимандрите той обители отце Феодосие, подаянием и тщанием псковитянина посадника Михаила Серпухова». (Ошибка при копировании! Правильно: Сарпунова)135.

Дата смерти М.В. Сарпунова и место его погребения неизвестны. Можно предположить, что скончался серебряник в 1716 г., а похоронен возле своих родителей при монастырском храме Нововознесенской обители, которой он столь щедро и усердно покровительствовал.

Двор Сарпуновых на Романихе

После кончины М.В. Сарпунова большая часть его недвижимости оказалась бесхозной. Если лавку свою в Большом ряду одинокий серебряник успел при жизни продать Н.И. Ямскому136, то остальное выморочное имущество было разобрано местными торговцами, или влиятельными сановниками. Новых владельцев прежней его недвижимости отмечает «Оброчная книга Пскова за 1758 г.», хранящаяся ныне в ГАПО137. Так, лавка или лавочное место, «что было посадцкого человека Михайлы Сарпунова, которое имеитца в Житницкой сотни в Примостье против Козмодемьянской лавки» досталось посадской вдове Катерине Максимовой138. Другая лавка, бывшая у него в совместном владении с Семеном Ржевиным, которая находилась «в Мокролужской сотни идучи из Ременного ряду на Хлебную горку на левой стороне» – оказалась у посадского человека Тимофея Расторгуева139. Два «анбарных» места на Хлебной горке, принадлежавшие некогда М. Сарпунову пустовали140, а расположенное там же «клетное» место, «что напред было его сына, – посадцкого человека Ивана Сарпунова», – перешло к посадскому человеку, вышеупомянутому Семену Антонову сыну Ржевину (1673-1738)141 – крупному торговцу, кожевнику и «от купечества фискалу», жившему в Кстовской сотне142. Огород Михаила Сарпунова, расположенный «в Мокролужской сотне близь Гостиного двора в смежье с огородом посадцкого человека Ивана Широкова», еще при жизни серебряника был передан им старцам «Старой богадельни» от Рыбницких ворот. За него платил оброк (30 копеек) староста Архангельского собора с Большой улицы Ануфрий Иванов143.

Далее мы подходим к весьма важным для нас сведениям «Оброчной книги 1758 г.», проливающим свет на местоположение родового двора М.В. Сарпунова в Мокролужской сотне. В них сообщается, что двор, состоявший из двух дворовых мест перешел во владение псковского помещика А.Ф. Яхонтова.

Приведем их полностью:

• «427. З дворового места на помещике Алексее Федорове сыне Яхонтове, что напред было посадцкого человека Михаила Сарпунова, да Семена Назимова, которое имеется в Мокролужской сотни против Похвалского церковного двора, сем копеек с половиною; платил оные денги псковской купец Федор Яковлев.
• 428. З дворового места на нем же Яхонтове, что напред сего было пушечное посад-цкого человека Михаила Сарпунова, которое имеитца в Мокролужской сотни против Похвалского церковного двора, десят копеик; платил … (далее неразборчиво) … сын Черной, принял зборщик Афонасей Русинов»144.

Как можно видеть, здесь идет речь о тех самых дворовых местах М.В. Сарпунова, которые упоминаются в цитируемой нами ранее «Оброчной книге» 1697 г. Совпадают и размеры взимаемого с них оброка. Первое дворовое место, как уже отмечалось, было приобретено в 1660-е годы отцом Михаила Венедиктова – В.Л. Сарпуновым у дворянина Семена Назимова (по прозвищу Горя), второе – бывшее «пушечное», было дано Михаилу Венедиктову для расширения его подворья в 1684 г. Это пушечное место являлось ни чем иным, как Похвальским раскатом, который упоминается в известной «Повести о прихожении Стефана Батория на град Псков», где имеются строки: «С Похвальского роскату из великие пищали из Барса удариша по Свинусской башни и не погрешиша; тогда множество воинских людей литовския силы в башни побиша .»145. При этом важно заметить, что для стрельбы прямой наводкой по Свинусской башне, через городскую застройку Раковской сотни, «великая пищаль» должна была быть установлена на самой высокой отметке Романовой горки, которая как раз и находилась против церковного двора храма Похвалы Богородицы на Романихе, возле здания именуемого сегодня «Домом предводителя дворянства».

Теперь обратимся к документу опубликованному О.В. Емелиной, в котором сообщается, что 19 октября 1724 г. приказчик «господина ближняго боярина сиятельнаго графа Петра Матвеевича Апраксина» Иван Неустроев да Василий Артемьев по его приказу продали «Псковской провинции камергеру (скопировано неверно! Должно быть: «камериру» – Б.П.) Алексею Федорову сыну Яхонтову* двор ево, Апраксина во Пскове в Околнем городе в Мокролужском сте в приходе Похвалские церкви, что на Романихи со всем каменным и деревянным строением и з железными припасы и з затворы, и з дверми, а имянно всех 16 дверей и оконных затворов железных и что в тех каменных и деревянных строениях те пазы есть, а за тот проданный двор денег 64 рубли взяли все сполна»146. Из этого следует, что двор А.Ф. Яхонтова, находившийся возле церкви Похвалы Богородицы на Романихе, который, как мы знаем, принадлежал прежде Михаилу Сарпунову, достался камериру от графа П.М. Апраксина. Вероятно, сей вельможа, часто бывавший в Пскове по делам службы, велел приказчикам подобрать ему приезжий двор. Им и оказалось обширное выморочное подворье М.В. Сарпунова с каменными палатами и деревянными строениями, которое впоследствии, за ненадобностью, было продано А.Ф. Яхонтову.

Здесь не может не смущать сумма, указанная О.В. Емелиной (64 рубля), за которую был продан двор с каменными палатами. Насколько нам известно, каменные дома в Пскове стоили в то время от 150-200 рублей и выше. Кроме того, скопированный в РГАДА документ назван ею «купчей крепостью», тогда как по своей форме он является краткой записью «купчей» в книге регистрации крепостей в Провинциальной канцелярии.

Подлинная купчая крепость 1724 г. на этот двор хранится в фонде Приказа Общественного призрения ГАПО147. Дело, в котором находится эта купчая, скопировано А.Б. Постниковым** и используется нами далее.

Из купчей следует, что приказчик графа П.М. Апраксина Иван Ильин сын Неустроев и «крестьянской выборной» Василий Артемьев продали этот двор «Псковской Провинции камериру» А.Ф. Яхонтову за «двесте шездесят четыре рубли». Причем, ниже находим повторение, что они «двор ево сиятельства с каменным и деревянным строением и з железными затворы и с яблановым деревием и с тяглыми местами камериру Алексею Федорову сыну Яхонтову продали и за тот двор по указу у него Алексея денег двести шестьдесят четыре рубли к аддачи его сиятельству взяли»148.

В купчей содержится крайне важное для нас описание местоположения и размеров двора А.Ф. Яхонтова: «А мерою под тем двором белых мест по улицы что от Похвалской церкви (ул. Романиха – Б.П.) поперечнику шеснатцат сажен, а от той улицы переулком подле двора псковитина посацкаго человека Самуйла Меншикова под гору до болшой Великополской улицы сорок три сажени с аршином, а по болшой Великополской улицы по отгороду сорок три сажени в государеву трех аршинную меру»149.

Итак, двор А.Ф. Яхонтова (прежний М.В. Сарпунова) состоявший из двух дворовых мест (одно из которых, бывшее «пушечное», находилось на верхней отметке Романовой горки), ограничивался улицей Романихой (позднее Похвальской), ведущей от Похвальской церкви к Ново-Вознесенскому монастырю; «переулком», шедшим от нее вдоль палат Самуйлы Меншикова «под гору» (бывшей Сокольей улицей) до большой Великопольской улицы и, наконец, самою Великопольской (ныне Советской) улицей.

На плане Пскова 1740 г. эти два дворовых участка изображены западнее Похвальской церкви «против Похвальского церковного двора» с его отдельно стоявшей звонницей. В северо-восточном углу левого (северного) участка показано каменное строение, которое, как мы знаем, позднее получило назание «Дома предводителя дворянства» и сохранилось до наших дней (См. рисунок 8).

Здесь важно отметить точное совпадение размеров северного участка двора Яхонтова (Сарпунова) по Сокольей улице, указанного в купчей крепости 1724 г.: «43 сажени с аршином», (что при использовании «трехаршинной государевой меры» – 216 см. составляет 93 м. 60 см.) – с его размером на плане 1740 г., а также с существующим сегодня расстоянием (по проекции той же Сокольей улицы) от северовосточного угла «Дома предводителя дворянства» до северо-западного угла этого участка, выходившего на Великопольскую улицу в створе с углом Второго дома Меншиковых. Оно, при тщательном натурном измерении, также равняется 93 м. 60 см. (Рис. 9).

Верхняя граница двора по Похвальской улице, указанная в купчей 1724 г.: «16 сажен», также совпадает с размерами северного участка изображенного на плане 1740 г. Однако заметим, что при составлении купчей эта граница двора была обмерена не полностью, а лишь в ее главной «парадной» части, которую образовывали палатные строения с въездными воротами. Второй (южный) участок с этой стороны померен не был.

Нижняя граница сдвоенного двора Яхонтова по Великопольской улице имела, согласно купчей, протяженность 43 сажени, то есть 92 м. 88 см. и, нужно полагать, включала в себя оба дворовых места. Судя по плану 1740 г. она тянулась от перекрестка с Сокольей улицей, захватывая первый участок Сарпуновых (шириной 16 сажен), десятисаженный по ширине пустырь и следующий за ним дворовый участок (шириной 17 саж.) вплоть до переулка, ведущего от Великопольской улицы к Похвальской церкви. Таким образом, можно с полным на то основанием заключить, что двор Сарпуновых располагался на вершине и юго-западном склоне Романовой горки к западу от храмового комплекса Похвалы Богородицы, выходил своей парадной частью на улицу Романиху (позднее Похвальскую), а яблоневым садом и огородом на Великопольскую улицу, и никогда не имел отношения к владениям Меншиковых, находившимся севернее – на противоположной стороне Сокольей улицы, среди которых поместила его в своем представлении О.В.Емелина*.

Не отвлекаясь на комментарии такого рода логики, рассмотрим более существенный для нас вопрос: какой из двух участков двора Сарпуновых являлся прежде «местом пушечным» и был присоединен к старому подворью «по даче 192-го (1684) года»? От решения этого вопроса отчасти зависит датировка находящихся здесь каменных палат, так как если пушечное место примыкало к Сокольей улице, то палаты могли быть возведены лишь после 1684 г.

Ответ просматривается в записи купчей от 29 апреля 1747 г. на продажу соседнего двора полковника Ивана Афанасьева сына Окунева. Его жена продала за 275 рублей двор, расположенный «в приходе церкви Похвалы Пресвятыя Богородицы на Полонище в Мокролужском сте на белом безоброчном месте», псковскому купцу Ивану Яковлеву сыну Рушанову. Он «находился в смежье со дворами помещиков по правую сторону Алексея Яхонтова, по левую Ивана Назимова»150. (Дворы описывались со стороны Большой улицы, ведущей от Красного Креста к Большому торгу). На дворе имелись каменные и деревянные строения: «три полаты жилых с двумя сенми каменными ж, под теми полатами четыре погреба каменные ж, а пятой погреб с дверми железными кои лицом к церкви Похвалы Богородицы. На том же дворе деревянного строения изба с клеткою и с анбаром, кои с теми не вместе, да вновь срубленная непостроенная новая светлица, и под тем двором, – сообщается далее, – … белого места идучи от ортилерийского места («пушечного» во дворе Яхонтова – Б.П.) от (со стороны – Б.П.) Болшой улицы ко двору помещика Назимова поперечнику 16 сажен, от той Болшой улицы идучи по переулку к церкви Похвалы Пресвятой Богородицы длиннику 18 сажен по полатной угол»151.

Земельный участок с подворьем И.А. Окунева, расположенный прямо против паперти Похвальской церкви, четко изображен на плане Пскова 1740 г. Граница его главного фасада, обращенного к церкви, здесь также составляет 16 саженей. В глубину квартала вдоль переулка подворье тянулось на 18 сажен до угла стоявших на нем палат*, хотя длина всего участка составляет 36 сажен. Вторая его половина, примыкавшая к Великопольской улице, в 1724 г. была занята, как мы знаем, огородом Яхонтовых. Примечательно, что по упомянутому в купчей переулку, ведущему от Великопольской к Большой улице и Похвальской церкви, и ориентированному на угол Поганкиных палат, пролегала граница Мокролужской и Раковской сотен; при этом проданный двор И.А.Окунева находился согласно купчей, в Мокролужской сотне, как и храм Похвалы Богородицы. Этот двор с пятью погребами в дальнейшем имел, как увидим ниже, непосредственное отношение к дворовладению Яхонтовых.

Теперь обратимся к «артиллерийскому» (пушечному) месту, входившему в состав двора Сарпуновых-Яхонтовых. Из купчей видно, что оно граничило с проданным двором Окуневых, другой же стороной примыкало к старому двору Сарпуновых тянувшемуся вдоль Сокольей улицы возле палат купцов Меншиковых. Напомним также, что оно располагалось «против похвальского церковного двора», а не против самой церкви, как двор Окуневых. На плане Пскова 1740 г. это место изображено в виде широкого десятисаженного пустыря между дворовыми участками Яхонтова и Окунева, протянувшегося полосой от Великопольской улицы до Похвальской колокольни.

Рельеф «пушечного» места делал его крайне неудобным для дворовой застройки. На современной топографической съемке (рис. 9) можно видеть, что в восточной его части возле Похвальской улицы имеется крутой бугор в форме «языка». Вероятно, на нем и был установлен «бревенчатый раскат» или «пушечный шатер» с орудием, из которого в 1581 г. обстреливалась Свинусская башня Окольного города. В западной части «пушечного» места, прилегающей в Великопольской улице, напротив, была низина, о которой упоминал в 1825 г. псковский гражданский губернатор Б.А.Адеркас, заметив, что это место «пользы, по низкому положению онаго, почти никакой приносить не может»152. Здесь в 1724 г. также находился огород Яхонтовых.

Итак, мы выяснили, что «пушечное место» имело сложный рельеф и граничило с соседним двором Окуневых, а старый двор Сарпуновых располагался вдоль Сокольей улицы по склону Романовой горки против палат Меншиковых. Отсюда следует, что время возведения палат серебряника, известных сегодня как «Дом предводителя дворянства», не связано напрямую со временем присоединения ко двору «пушечного» места. Они могли быть построены и раньше, что надлежит уточнить археологическим исследованием. В этом случае к зданию должен примыкать слой пожара 1682 г., а само здание после пожара, было, возможно, перестроено. Но еще более вероятно, что во время пожара сгорели стоявшие прежде на этом месте деревянные хоромы Сарпуновых, а каменные палаты были возведены Михаилом Венедиктовым после 1682 г., когда по всему городу развернулось массовое строительство каменных зданий. Так или иначе, но приобретение серебряником в 1684 г. смежного участка, именуемого «пушечным местом» свидетельствует о том, что в 1682-1685 гг. он предпринял основательную реконструкцию и расширение своего подворья. Напомним, что это происходило в годы расцвета его профессиональной, коммерческой и благотворительной деятельности, и что в те же годы он восстанавливал соседний Ново-Вознесенский монастырь.

Что же представлял собой двор М.В. Сарпунова в XVII – начале XVIII вв.? Первоначально, когда он располагался на «старом» участке размером 43 Х 16 сажен, вытянутом по склону Романовой горки вдоль Сокольей улицы, в верхней его части находились жилые строения с парадными въездными воротами со стороны улицы Романихи (Похвальской). Против них вдоль южной границы размещались хозяйственные постройки. В середине участка был разбит небольшой яблоневый сад, а внизу, возле Великопольской улицы, находился огород. (Рис. 9).

После пожара 1682 г. и присоединения в 1684 г. к старому двору «пушечного места», зонирование и застройка обширного подворья стали несколько иными. На месте погоревшего жилища теперь возвышались просторные двухэтажные палаты. Вместе с каменным флигелем, остатки которого обнаружены под землей при прокладке водопровода в 1981 г. и въездными воротами с калиткой, традиционными для псковских подворий XVII в., они образовывали «чистый» парадный двор, застроенный, в основном, каменными зданиями.

За «чистым» двором на старом участке Сарпуновых находился небольшой «задний» двор с ювелирной мастерской серебряника, фрагмент которой выявлен при проведении археологических раскопок в 1990 г. (Рис. 9). Эта производственная постройка располагалась возле западного (торцевого) фасада жилых палат и была вытянута вдоль Сокольей улицы. Можно предположить, что на «заднем» дворе размещались также мыльня, поварня и избы для проживания учеников серебряника и его прислуги.

Западнее, по склону Романовой горки, был разбит, упомянутый выше, яблоневый сад. Хозяйственный двор с конюшней, хлевом для скотины, сеновалом, ледником, каретным и дровяным сараями, амбарами и сушильнями, после 1684 г. был, вероятно, расширен в сторону новоприсоединенного «пушечного места», так как возвышенная его часть (пресловутый «бугор») находилась на одной отметке с вершиной Романовой горки, на которой размещались основные строения сарпуновского подворья.

Внизу, вдоль западной его границы, примыкавшей к Великопольской улице, по-прежнему возделывался огород, занимавший нижние (западные) площади старого двора Сарпуновых и «пушечного места».

Во время морового поветрия и городского пожара 1710 г. жилые палаты серебряника и большая часть его дворовых строений вновь погорели. Сгорела и его ювелирная мастерская153. При восстановлении подворья М.В. Сарпунов устроил ее в своих жилых палатах, приспособив для этого одно из помещений первого этажа возле «встроенного» крыльца здания. Не исключено также, что устройство в палатах ювелирной мастерской было предусмотрено еще при их возведении в 1682-84 гг. (См. ниже). В этом случае сгоревшая во дворе деревянная мастерская являлась производственным помещением в котором трудились работники и ученики серебряника. Каменный «флигель», разделявший «чистый» и «задний» дворы, был сломан. Деревянные хозяйственные службы поставили теперь подальше от палат, и вытянули в одну линию вдоль границы с «пушечным местом»*. Вероятно, тогда же Сарпунов присоединил к своему подворью соседний погоревший и, возможно, выморочный двор на Великопольской улице, увеличив тем самым площадь своего огорода, который размещался теперь на территории трех участков: нижней части старого сарпуновского двора, низины «пушечного места» и следующего за ней пепелища, смежного с подворьем Окуневых. Таким образом, еще при жизни серебряника его подворье на Романихе было в третий раз перестроено, полностью восстановлено и расширено. Его новому владельцу, П.М. Апраксину, оно досталось в довольно хорошем состоянии. И даже при следующей его продаже в 1724 г. А.Ф. Яхонтову в купчей отмечалось, что здесь имелись «каменные и деревянные строения со всеми заводы и припасы».

---

* Некоторые из этих строений (расположенных против жилых палат) можно видеть на плане 1823 г., где под номером «7» обозначены «ветхие деревянные службы к починке неудобные…» подлежащие сносу.

** Перекрестке улиц.

*Для сравнения: всего с Опочки «с посаду з дворов и з дворовых мест, и с лавок, и с клетей, и с нив, и с огородов, и с пожен, и с рыбных ловель», а также с уезда, было собрано в 1629 г. оброку, вместе с таможенными и замытными пошлинами и с кабацкой прибылью – 587 рублей. (РГАДА. Ф. 137. Боярские и городовые книги. Оп. 1. Кн. 16. Ч. 1. Л. 155-157 об.).

* Василий Ефимов сын Колобов – тесть А.Л. Орди-на-Нащокина – являлся новгородским дворянином, имевшим поместье в Вотцкой пятине. Он некоторое время служил стрелецким головой в Пскове. [Приходо-расходные книги московских приказов 1619-1621 гг. – М.: «Наука», 1983. – С. 227].

** В феврале 1643 г. Ф.И.Шереметев сообщил А.Л. Ордину-Нащокину в Яссы: «.А тестю твоему велено быть где ты хотел». [Галактионов И.В. Ранняя переписка А.Л.Ордина-Нащокина (1642-1645 гг.). – Саратов, 1966. – С. 38].

* Третий сын М. Сарпунова – Гавриил умер в младенчестве (см. ниже).

** В переписи Пскова 1646 г. по Мокролужской сотне значилось: «Двор: Савка Дмитриев сын серебряник з детми с Ондрюшком, да с Калинкою». [РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 8498. Л. 395 об.].

* Новый год, как известно, начиналсяв допетровской России с 1 сентября.

* В публикации Н.П. Осиповой: «табельные», но это не верно. В прочтении Л.А. Творогова: «тябельные». [Творогов Л.А. О датировках двух памятников псковского зодчества // Архитектурное наследство. – Кн. 15. – М., 1963. – С. 183].

* У Н.П. Осиповой: вкладчик, церкви. Костельников, новоправленых, двенадцеть, месячных, в отделке.

* Древняя часть помянника писана на бумаге 1691 г. – филигрань – герб Амстердама. “Повторение имени Евдокия с отметкой б (дважды) является на наш взгляд дублирующим.

* «Алексей Яхонтов вступил в камерирские дела 722 году ноября 9 дня и был июля по 12 число 727 году». (ГАПО. Ф. 22. Оп. 1. Св. 8. № 20. Л. 15).’

* «А копнам мера – вверх через копну 2 сажени с аршином, а кругом три сажени». (См.: Абрамович Г.В. – Указ. соч. – С. 364.

** Исходные данные о нем любезно предоставила сотрудница Псковского историко-художественного музея Н.Н. Новикова.

* Запутавшись в исторической топографии квартала и атрибуции древних палат Романихи, О.В. Емелина пишет: «К 1731 г. у Меншиковых появилась еще одна постройка – это Четвертые палаты (второй дом Сутоц-кого) – дом, находившийся напротив первых палат и принадлежавший в XVII в. псковскому купцу Михаилу Венедиктовичу Сарпунову (в некоторых документах Михаилу Венедиктову). Каким образом этот дом попал во владение Филиппа Меншикова – не известно. Палаты могли остаться выморочными после 1711 г. Почему мы считаем, что М.В. Сарпунову принадлежал именно этот дом? Двор его упоминается в Мокро-лужской сотне с 1678 г. В 1695 г. в списке посадских людей он записан вторым после гостиной сотни купца Сергея Ивановича Поганкина, что говорит о его высоком социальном и материальном положении. В 1709 г. в росписи дворов (роспись проводилась территориально, дом за домом) его двор написан рядом с участком того же Поганкина. В 1731 г. участком Сарпунова владеет Филипп Меншиков (?! – Б.П) сад которого в 1737 г. «выходит на Болшую улицу, которой ходят от Красного Креста в Большой торговый ряд» (на нынешнюю улицу Некрасова), то есть к тому времени Филиппу Меншикову принадлежал участок от своего Первого дома до улицы Некрасова. На этом участке располагался и бывший дом Михаила Венедиктовича Сарпунова (?! – Б.П.). [Емелина О.В. – Указ. соч. – С. 394].

* Застройка участка на плане не показана.

Примечания

1. Емелина О.В. Исследование памятников гражданского зодчества XVII в. в Пскове // Псков в российской и европейской истории. – М., 2003. – С. 391-400.

2. Соловьев С.М. История государства Российского с древнейших времен. – Кн. VIII. – Т. 16. – М., 1962.

– С. 323; Василев И.И. Псковский Спасо-Мирожский мужской третьеклассный монастырь. – Псков, 1868. – С. 21; Постникова-Лосева М.М. Серебряное дело в Пскове XVI-XVII веков // Древнерусское искусство. – М., 1968. – С. 162, 173.

3. См.: Дополнения к Актам историческим. – Т. IX. – СПб., 1875. – С. 204; Письма и бумаги Императора Петра Великого. – Т. IV. (За 1706 г.). – С. 1203 и др.

4. Сборник Московского архива Министерства Юстиции (МАМЮ). – Т. V. – М., 1913.

5. Там же. – С. 416.

6. Там же. – С. 396.

7. Там же. – С. 404.

8. Там же. – С. 414-415.

9. Там же. – С. 416.

10. Там же. – С. 416.

11. Там же. – С. 414.

12. См.: Даль В.И. Толковый словарь живого Великорусского языка. – Т. 2. – М., 1994. – С. 398; Устю-гов Н.В. Очерк древнерусской метрологии // Исторические записки. – № 19. – М., 1946. – С. 324-325; Веселовский С.Б. Материалы по истории общего описания всех земель Русского государства в конце XVII в. // Исторический архив. – Т. 7. – М., 1951. – С. 316.

13. Абрамович Г.В. Несколько изысканий из области русской метрологии XV-XVI вв. (Коробья, копна, обжа). // Проблемы источниковедения. – Вып. XI. – М., 1963. – С. 365.

14. Сб. МАМЮ. – Т. V. – С. 396-397.

15. Там же. – С. 401.

16. Там же. – С. 402.

17. Там же. – С. 414, 415, 416.

18. РГАДА. Ф. 137. Боярские и городовые книги. Оп. 1. Кн. 16. Ч. 1.Л. 214-214 об.

19. Там же. – Кн. 18. Ч. 1. Л. 112 об.-113.

20. Евлентьев К.Г. Материалы для истории монастырей и церквей Псковской губернии. Документы Псковского Никольского Любятова монастыря, обращенного в приходскую церковь села Любятова. – Псков, 1871. – С. 52-53.

21. РГАДА. Ф. 137. Боярские и городовые книги. Оп. 1. Кн. 16. Ч. 1.Л. 113.

22. Там же. – Л. 157.

23. Там же. – Л. 412.

24. Галактионов И., Чистякова Е. А.Л. Ордин-Нащокин – русский дипломат XVII в. – М., 1961. – С. 19.

25. Галактионов И.В. Ранняя переписка А.Л. Ордина-Нащокина (1642-1645 гг.). – Издание Саратовского университета, 1966. – С. 13, 17.

26. Сб. МАМЮ. – Т. VI. – М., 1914. – С. 89.

27. РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 8497. Л. 306.

28. Там же. – Л. 402.

29. РГАДА. Ф. 137. Оп. 1. Кн. 12. Л. 143 об.

30. Скопировал Арсений Постников 11 ноября 2004 г.

31. ПИХМЗ. Древлехранилище. Ф. 517. Ново-Вознесенский монастырь. Шк. 9. Инв. № 1141. – Л. 15.

32. Постникова-Лосева М.М. Серебряное дело Пскова XVI-XVII веков // Древнерусское искусство. -М., 1968. – С. 163.

33. ПИХМЗ. Древлехранилище. Ф. 608. Шк. 96. Инв. № 307. Л. 292 об.

34. РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 8500. Л. 126-126 об.

35. РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 8500. Л. 23 об.

36. РГАДА. Ф. 137. Оп. 1. Кн. 38. Л. 87.

37. Постников Б.А. Посадские люди Пскова. Анимографический свод. Рукопись. См.: Наумов Борис.

38. РГАДА. Ф. 159. (Приказные дела новой разборки). Оп. 2. Д. 1634. Л. 1-2.

39. Дополнения к Актам историческим, собранным и изданным Археографическою Комиссиею. (ДАИ). – Т. IX. – СПб., 1875. – С. 204.

40. РГАДА. Ф. 159. Приказные дела новой разборки. Оп. 3. Д. 2302. Л. 1-18.

41. РГАДА. Ф. 159. Оп. 2. Д. 2031. Л. 51-66.

42. Там же. – Д. 2029. Л. 136-147.

43. РГАДА. Ф. 137. Оп. 1. Д. 38. Л. 20 об.

44. Захаров В.Н. Таможенное управление в России в XVII в. // Государственные учреждения России XVI-XVII вв. – МГУ, 1991. – С. 52.

45. РГАДА. Ф. 159. Оп. 3. Д. 3003. Л. 35.

46. РГАДА. Ф. 15. Оп. 2. Д. 3473. Л. 1-8.

47. Осипова Н.П. Каталог славяно-русских рукописей Псковского музея-заповедника. – Псков, 1991. -С. 58.

48. Там же. – С. 58-59.

49. Там же. – С. 59.

50. Там же.

51. Милевский Н.Ф, протоиерей. Свитки найденные в архиве Псковской казенной палаты с кратким изложением содержания. – № 171 // Псковские губернские ведомости. – 1845 г. – № 43. – за 24 октября. – С. 190.

52. Серебрянский Н.И. Очерки монастырской жизни в Псковской земле. – М., 1908. – С. 236.

53. Псковские губернские ведомости. – 1849 г. – № 41.

54. ПИХМЗ. Древлехранилище. Ф. 593. Рук. № 485. Л. 18 об.

55. Осипова Н.П. Каталог славяно-русских рукописей Псковского музея-заповедника. – Псков, 1991. -С. 59.

56. ПИХМЗ. Древлехранилище. Ф. 914. О.Ф. 12344(4). Рук. № 775. Список с грамоты Великого Государя Воскресенскому девичью монастырю со Стадища.

57. РГАДА. Ф. 137. Оп. 1. Кн. 38. Л.87.

58. Там же. – Кн. 12. Л. 143 об.

59. Там же. – Кн. 38. Л. 108.

60. Там же.

61. Там же. – Л. 80 об.

62. Там же. – Л. 108 об.

63. Там же. – Л. 20 об.

64. Там же.

65. Там же. – Л. 104.

66. Там же. – Л. 108.

67. Там же. – Л. 97 об.

68. ГАПО. Ф. 22. Оп. 1. Св. 149. Д. 749. Л. 82.

69. РГАДА. Ф. 210. Книги Новгородского стола. № 70. Л. 322.

70. См.: Милюков П.Н. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII в. и реформа Петра Великого. – СПб., 1905. – С. 86-91.

71. Кизеветтер А.А. Посадская община России XVIII столетия. – М., 1903. – С. 660.

72. Голиков И.И. Деяния Петра Великого, мудрого преобразителя России. – Ч. II. – М., 1788. – С. 166.

73. РГАДА. Ф. 137. Оп. 1 № 44. Л. 52.

74. РГАДА. Ф. 137. Оп. 1. № 44. Л. 55.

75. Милюков П.Н. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. – СПб., 1905. – С. 124.

76. Голиков И.И. Деяния Петра Великого, мудрого преобразителя России. – Ч. II. – М., 1788. – С. 161.

77. Голиков И.И. Дополнения к деяниям Петра Великого. – Т. 6. – М., 1791. – С. 234.

78. Там же. – С. 308.

79. РГАДА. Ф. 759. Оп. 1. № 82. Л. 1-4.

80. Голиков И.И. Дополнения к деяниям Петра Великого. – Т. 6. – М., 1791. – С. 229.

81. Там же.

82. РГАДА. Ф. 759. Оп. 1. № 82. Л. 3-4.

83. Виноградов В. Ф. Псков в годы Северной войны. – Псков, 1972. – С. 15.

84. Арцыбашев. Н.С. Повествование о России. – Т. VII. – М., 1846. – С. 45.

85. Евгений (Болховитиов), митрополит. Сокращенная Псковская летопись. – Псков, 1993. – С. 79.

86. Письма и бумаги Императора Петра Великого. – Т. 13. – Вып. 1. – М., 1992. – С. 382-383.

87. РГАДА. Ф. 1151. Оп. 1. № 2. Л. 244-245.

88. Письма и бумаги Императора Петра Великого. – Т. IV. Вып. 2. – СПб., 1900. – С. 1203; Прыжев И. История кабаков в России. – М., 1868. – С. 208.

89. Соловьев С.М.История России с древнейших времен. – Кн. VIII. – Т. 16. – М., 1962. – С. 326.

90. Соловьев С.М. – Указ. соч. – С. 326.

91. Голиков И.И. Деяния Петра Великого, мудрого преобразителя России. – Ч. 2. – М., 1788. – С. 389.

92. Там же. – С. 403-404.

93. Там же. – Ч. XI. – М., 1789. – С. 285-286.

94. Соловьев С.М. Указ. соч. – С. 326-327.

95. Голиков И.И. Деяния Петра Великого, мудрого преобразителя России. – Ч. 2. – М., 1788. – С. 46.

96. Голиков И.И. – Указ. соч. – С. 46.

97. Там же. – С. 47.

98. Там же.

99. Там же. – С. 48.

100. Там же. – С. 49.

101. Там же.

102. РГАДА. Ф. 137. Оп. 1. № 44. Л. 43.

103. РГАДА. Ф. 159. Оп. 3. № 1832. Л. 220-220 об.

104. Там же.

105. Голиков И.И. Деяния Петра Великого … – Ч. XI. – М., 1789. – С. 284.

106. Василев И.И. Псковский Спасо-Мирожский мужеский третьеклассный монастырь. – Псков, 1868. – С. 21.

107. Из карточки научного описания, составленной И.С. Родниковой 8/IV – 1987 г. ПИХМЗ. Инв. № 99/404.

108. ПИХМЗ. Древлехранилище. Ф. 263. Иоанно-Богословский монастырь. № 733. Променная запись на земли в Островском уезде 1703 г.

109. Каталог книг кириллической печати XVIII века Псковского музея-заповедника / Составители Т.П. Огинская, Н.П. Осипова. – Псков, 1996. – С. 10, 12. – № 21, 23, 29.

110. ПИХМЗ. Древлехранилище. Ф. 263. Иоанно-Богословский монастырь. Инв. № СПК-42 (1950 г.). Старый инвентарный № 736. Л. 1-6.

111. Огинская Т.П., Осипова Н.П. Указ соч. – С. 8. № 15.

112. Письма и бумаги Императора Петра Великого. – Т. 9. – Вып. 1. – М.-Л., 1950. – С. 9.

113. Там же. – С. 447-448.

114. РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 8503. Л. 1.

115. Там же.

116. Там же. – Л. 1 об.

117. Там же. – Л. 103 об.

118. Там же. – Л. 260.

119. РГАДА. Ф. 1151. Оп. 1. № 2. Л. 244.

120. Осипова Н.П. Каталог славяно-русских рукописей Псковского музея-заповедника. – Ч. 1. – Псков, 1991. – С. 59.

121. См.: Евлентьев К.Г. Памятник псковской старинной письменности: Домашняя книга псковитина посадского торгового человека Никифора Ивановича Ямского // Псковские губернские ведомости. -1873 г., 21 июля. – № 28.

122. РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 8512. Л. 1-1 об.

123. Там же. – Л. 143.

124. Там же. – Л. 135.

125. Там же. – Л. 131 об.

126. Там же. – Л. 132 об.

127. Постников Б.А. Посадские люди Пскова. Анимографический свод. Рукопись. – См.: Гузинкин Василий Васильев.

128. ПИХМЗ. Древлехранилище. Ф. 982. № 690 (1950 г.). № по порядку в описи – 9. Шк. 39.

129. См. о синодике: Ромодановская Е.К.Псковский синодик // Литература и классовая борьба эпох позднего феодализма в России. – Новосибирск, 1987. – С. 249.

130. ПИХМЗ. Древлехранилище. Ф. 432. № 98. Л. 89.

131. Там же. – Ф. 1091. Крыпецкого монастыря. Инв. № 243. Л. 3 об. (№ по порядку в описи – 5).

132. Там же. – Ф. 517. Шк. 9. Инв. № 1154. Л. 15.

133. Там же. – Л. 70 об.

134. Там же – Ф. 735. Спасо-Великопустынский монастырь. Инв. № 76 (1949 г.). Л. 11-11 об.

135. ТолстойМ.В. Святыни и древности Пскова. – М., 1861. – С. 113.

136. Псковские губернские ведомости. – 1873 г. – № 28. – Л. 34.

137. ГАПО. Ф. 22. Оп. 1. Св. 149. Д. 749. Л. 1-176 об.

138. Там же – Л. 91 об.

139. Там же. – Л. 100.

140. Там же. – Л. 123 об.

141. Там же. – Л. 102.

142. Постников Б.А. Посадские люди Пскова. Анимографический свод. – Рукопись. – См.: Ржевин Семен Антонов.

143. ГАПО. Ф. 22. Оп. 1. Св. 149. Д. 749. Л. 82.

144. ГАПО. Ф. 22. Оп. 1. Д. 749. Л. 55 об.

145. Повесть о прихожении Стефана Батория на град Псков. – М.-Л., 1952. – С. 72.

146. Емелина О.В. Исследование памятников гражданского зодчества XVII в. в Пскове // Псков в российской и европейской истории. – М., 2003. – С. 398.

147. ГАПО. Ф. 75. Оп. 1. Св. 16. № 52. Л. 4-5 об.

148. Там же. – Л. 5.

149. Там же. – Л. 4 об.

150. Емелина О.В. – Указ. соч. – С. 398-399.

151. Там же.

152. ГАПО. Ф. 238. Оп. 1. Д. 9. Л. 154 об.

153. Кильдюшевский В.И. Остатки ювелирной мастерской на Романовой горке в Пскове // Археология и история Пскова и Псковской земли. – Псков, 1992. – С. 35-37.