Автор: Оспенников Ю.В.
Журнал: Вестник Казанского юридического института МВД России 2017

К трактовке коррупционных правонарушений в Московском государстве XVI в. следует подходить с точки зрения широкого подхода: коррупция в это время представляет собой сложное явление, конкретно-исторические особенности которой могут быть раскрыты через изучение разнообразия форм коррупционных правонарушений.

В современных работах нередко коррупция сводится к содержанию терминов «лихоимство» и «мздоимство», обычно отождествляется с содержанием понятия «взяточничество»[1; 2; 3, С. 90]. При этом к упомянутым выше понятиям искусственно привязываются совершенно другие деяния. Например, без всяких оснований с «мздоимством» отождествляется «самосуд» Двинской уставной грамоты 1397 года [3, С. 90]. Чаще всего в историко-правовых исследованиях коррупционные правонарушения рассматриваются на основе анализа крупных законодательных памятников – московских судебников, при этом крайне редко привлекаются такие источники права как московские уставные грамоты, среди которых особенно информативными являются губные и земские уставные грамоты XVI в.

В целом в состав разнообразных коррупционных правонарушений в Московском государстве XVI в. могут быть объединены действия должностного лица как представителя власти, в результате которых он преследует не общественный (или государственный), а личный интерес, получая определенные выгоды для себя или близких ему людей.

Самой известной формой коррупционных правонарушений является взимание должностными лицами сборов сверх установленных норм. Обвинения чиновников в завышенных поборах с населения часто встречаются в уставных грамотах: «… Что наместники наши и волостели и их пошлинные люди, сверх нашего жалованья указу, чинят им продажи и убытки великие.» [4, С. 262].

В Судебнике 1550 г. эта форма коррупции получила отражение в 8-й статье, которая устанавливала взыскание с уличенного чиновника трехкратной суммы [5].

К существенным ущемлениям интересов местного населения приводило осуществление представителями административно-судебного аппарата суда без уставной грамоты, определявшей порядок осуществления суда и размер судебных пошлин. В текстах уставных грамот эта форма коррупционных правонарушений часто передавалась через указание, что должностные лица (наместники, тиуны и доводчики) осуществляют суд без целовальников [6].

Институт целовальников получил распространение в северо-западных русских землях, по мере распространения власти московских князей в этом регионе этот институт предоставлялся отдельным территориям в качестве особого права, но, вероятнее всего, речь шла о подтверждении правового института, являвшегося элементом местной правовой традиции. Согласно некоторым исследователям, в московском праве XVI в. целовальники меняют свой характер и превращаются в аналог присяжных заседателей [7, С. 56]. Впрочем, и в XVI, и в XVII вв. мы можем наблюдать значительное количество примеров сохранения целовальниками своего значения выборных от местного населения, на которых возлагались определенные функции местного управления [8], в том числе функция ограниченного контроля со стороны общества за деятельностью административно-судебного аппарата.

В связи с осуществлением судебной деятельности находится еще одна форма коррупционных правонарушений – ложные обвинения с целью захвата имущества («И в том меж их поклепы и тяжбы были великие, да от того на посадех многие крестьянские дворы и в уездах деревни и дворы позапустели…») [9, С. 110]. Эта форма коррупционных правонарушений влекла за собой серьезные социально-экономические последствия – местные общины не справлялись с выплатой положенного объема сборов, вследствие чего казна терпела большие убытки («.и наши дани и оброки сходятца не сполна») [9, С. 110]. О значении ложных обвинений (поклепов) свидетельствует приписка на оборотной стороне уставной грамоты переяславским рыболовам 1555 г., согласно которой восстанавливались судебные пошлины для устранения «безлепичных поклепов» [10, С. 10].

О распространенности этой формы коррупционных правонарушений позволяют судить записки Генриха Штадена, который приводит яркий пример из центрального аппарата Московского государства: «В Разбойном приказе сидел Григорий Шапкин. Если где-либо в стране – по уездам, городам, деревням и по большим дорогам – словят убийцу, а тот откупится, так его подстрекали, чтобы он оговаривал торговых людей и богатых крестьян, будто и они ему помогали. Так эти «великие господа» добывали себе деньги» [11, С. 383].

Судебник 1550 г. тоже коснулся этой проблемы, установив в ст. 53 уголовную и гражданско-правовую ответственность для недельщика, уличённого в сговоре с преступником (торговую казнь, тюремное заключение и возмещение цены иска)[5, С. 107].

Значительное поле для нарушения интересов местного населения предоставляло нарушение чиновниками сроков вызова в суд. По сведениям уставных грамот, население жаловалось на то, что должностные лица вызывают на суд из дальних мест (погостов) без соблюдения разумного срока («а дальних-де их погостских людей верст за 50 и за 60 дают поруки; а сроки-де им чинят стать в городе пред тиуны на завтре»), при этом неявка являлась основанием для обвинения [6].

Наиболее известной формой коррупционных правонарушений, чаще всего привлекающей внимание исследователей, является взимание представителями административно-судебного аппарата «подарков», которые должны были способствовать принятию определенного решения, не всегда правосудного или отвечающего общественным интересам. Об этом, в частности, пишет Генрих Штаден, говоря о мотивации царя при введении опричнины: «Он хотел устроить так, чтобы новые правители, которых он посадит [на соответствующие должности, – Ю.О.], судили бы по судебникам без подарков, дач и приносов…» [11, С. 415].

Уставные грамоты не уделяют этой форме коррупционных правонарушений значительного внимания, зато она хорошо известна по Судебнику Ивана IV, несколько статей которого устанавливали меры ответственности за взятие «посула» должностными лицами [5].

Также именно по Судебнику Ивана IV хорошо известна такая форма, как игнорирование должностными лицами обращений «жалобников» (ст. 7 Судебника 1550 г.) [5].

Эта форма непосредственно смыкается и иногда переходит в другую – волокиту. Волокита (под которой можно понимать умышленное затягивание сроков рассмотрения дела представителями административно-судебного аппарата) также может быть включена в число форм коррупции. Она упоминается в целом ряде губных грамот, хотя в их тексте волокита непосредственно не связана с деятельностью чиновников [12]. Волокита также упоминается в земских уставных грамотах как порок управления, избавиться от которого должно помочь избрание выборных должностных лиц: «.. .учинити старост излюбленных, кому меж крестьян управа чинити … которых себе крестьяне меж себя излюбят и выберут всею землею от которых бы им продаж и убытков и обиды не было, и разсудити бы их умели впраду безпосулно и безволокитно…» [13, С. 262].

Уже упоминавшийся Генрих Штаден весьма живо описывал эту практику, которой был свидетелем: «В ответ на эти слова сторож открывал ему дверь, тот [истец, – Ю.О.] входил и многократно бил челом князьям, боярам или дьяку. Если он бывал недостаточно смел, то боярин ударял или отталкивал его посохом и говорил: «Недосуг! Подожди!». Многие так и ждали до самой смерти» [11, С. 386].

Некоторые способы использования служебного положения в личных целях прописываются в губных грамотах в качестве запретов, которые должны было служить препятствиями на пути наиболее распространённых коррупционных проявлений. В частности, среди них упоминаются использование должностного положения для сведения личных счетов, наложение наказания на невиновного человека, решение дела на основании дружеских отношений и др. Например: «А по недружбе, в земском деле, или в брани в какой нибуди, меж собя не мстилися никто никому, по нашему крестному целованью, и неповино б естя не имали и не казнили никакова человека.» [12]; «.и не норовити никому ни чем никоторыми делы, и другу не дружити, а недругу не мьстить…» [14]. В Судебнике 1550 г. эти запреты также нашли отражение в ст. 1, структура которой очевидно отсылает к тексту Псковской Судной грамоты («А судом не дружыти и не мстити никому, и посулу в суде не имати; також и всякому судье посулов в суде не имати») [5].

Относительно редко упоминается в специальных исследованиях такая форма коррупционной деятельности, как прямое хищение собранных в пользу казны денежных сумм. В уставных грамотах XVI в. прямых указаний на распространенность этой формы нет, при этом хорошо известны более поздние случаи, относящиеся к XVII в., но сама практика вполне может быть распространена на реалии XVI века [8, С. 430]. Некоторые исследователи склонны преувеличивать распространение этой формы коррупции, утверждая, что, например, в сфере таможенных сборов коррупция достигала таких масштабов, что даже сохранившиеся таможенные книги нельзя рассматривать в качестве достоверного источника информации [15]. Однако существует и хорошо аргументированная противоположная точка зрения, согласно которой многие головы, целовальники и др. выборные лица действовали в интересах казны, не допуская нарушений, хотя отдельные случаи злоупотреблений имели место [8, С. 430-433]. При этом справедливо указывается на сложность трактовки источниковедческой основы: например, А.И. Раздорский, детально исследовавший приходо-расходные и приходные книги Разрядного и Посольского приказов и Приказа Устюжской четверти, отмечает, что очевидное «воровство» крайне сложно отличить от «обычной халатности или непреднамеренной ошибки, допущенной при ведении приходо-расходной документации» [8, С. 430].

Близко к этой форме находится еще одна – присвоение имущества, изъятого у осуждённых преступников («а розбойничьих и татиных животов приказщиком и старостам и целовалником себе не имати») [14, С. 393].

Таким образом, формы коррупции в Московском государстве XVI века были весьма разнообразными. Расширение круга источников позволяет установить новые конкретно-исторические формы, многие из которых не упомянуты в Судебниках, тексты которых чаще всего становятся предметом историко-юридического исследования. В частности, привлечение уставных грамот XVI в. позволило выявить такие формы как осуществление суда без уставной грамоты, вынесение решений, на основании личной дружбы (родства) или неприязни, взимание сборов сверх установленных норм, ложные обвинения с целью захвата имущества, нарушение сроков вызова в суд, волокита, взимание «подарков» от заинтересованных лиц, прямое хищение государственных средств или имущества, изъятого у осужденных преступников и др.

Cписок литературы

1. Кабанов П.А. Коррупция и взяточничество в России : исторические, криминологические и уголовно-правовые проблемы. Нижнекамск, 1995.
2. Кирпичников А.И. Взятка и коррупция в России. СПб., 1997.
3. Сулейманов Т.М. Борьба с коррупцией в России в К^К вв. : историко-правовой анализ // Государственный аудит. Право. Экономика. 2012. №2.
4. Уставная грамота переяславским рыболовам 1555 г. // Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографической экспедицией императорской академии наук. Т. I. СПб., 1836. №242.
5. Судебник 1550 г. // Российское законодательство X-XX вв. Т.2. М., 1985.
6. Уставная Пермская грамота 1553 г. // Путешествие в города Чердынь и Соликамск. СПб., 1821.
7. Носов Н.Е. Становление сословно-представительных учреждений в России. Изыскания о земской реформе Ивана Грозного. Л., 1969.
8. Раздорский А.И. «Воровство», «хитрость» и «нерадение» при сборе таможенных и кабацких доходов в XVII в. (на примере службы курских, белгородских, вяземских и можайских голов и целовальников) // Русь, Россия. Средневековье и новое время. 2015. №4.
9. Грамота уставная, данная Соли Переславской посадским людям 11 августа 1555 г. // Шумаков С. Губные и земские грамоты Московского государства. М., 1895. №5.
10. Шумаков С. Губные и земские грамоты Московского государства. М., 1895.
11. Генрих Штаден. Страна и правление московитов (записки немца-опричника) // Россия XVI века. Воспоминания иностранцев. Смоленск, 2003..
12. Губная Белозерская грамота 1539 г. // Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографической экспедицией императорской академии наук. Т. I. СПб., 1836. №187. С. 164; Губная Каргопольская грамота 1539 г. // Дополнения к актам историческим, собранные и изданные Археографической комиссией. Т.1. СПб., 1846. №31. С. 33; Губная грамоты селам и деревням Троицкого Сергиева монастыря 1541 г. // Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографической экспедицией императорской академии наук. Т. I. СПб., 1836. №194.
13. Уставная грамота переяславским рыболовам 1555 г. // Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографической экспедицией императорской академии наук. Т. I. СПб., 1836. №242.
14. Губная грамота Троицкому Сергиеву монастырю 1586 г. // Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографической экспедицией императорской академии наук. Т. I. СПб., 1836. №330.
15. Крайковский А.В. К вопросу о достоверности русских таможенных книг XVII века // Массовые источники отечественной истории : материалы X Всероссийской конференции «Писцовые книги и другие массовые источники XVI-XX вв. : Проблемы изучения и издания». Архангельск, 1999.