И. Б. Михайлова

Труды исторического факультета Санкт-Петербургского университета. 2010. № 2. С. 142-164.

Первостатейной должностью в придворном штате московских государей ХVI-ХVII вв. был конюший. В «Записке о Царском дворе», составленной в 1610-1613 гг., отмечалось:

«Конюшей бывает началной боярин, а с ним яселничей да два диака; у них все государьские лошади и наряды… а как государь похочет куды ехати, прикажет конюшей яселничему, а яселничей прикажет стремянным конюхам оседлати под государя по повеленью, и оседлав, объездят перво стремянные конюхи, потом яселничей сам, а перед царьским седаньем конюшей; и как станет государь на лошадь садиться, конюшего повинность за стремя держати, так же как и ссадиться станет»¹.

Чтобы составить верное представление об этой престижной и влиятельной должности, необходимо проследить ее эволюцию, выяснить причины и обстоятельства выдвижения конюших на первое место в иерархии придворных управителей, вспомнить биографии бояр, служивших на высоком государственном посту в конце ХV-ХVI вв.

Появление этой должности было обусловлено военными рефор­мами киевских князей Владимира Святого и Ярослава Мудрого. На ру­беже Х-ХI вв., после разгрома восточных славян византийскими всадниками под Доростолом, где ратники князя Святослава «шли в бой в пешем строю, а ездить верхом и сражаться с врагами [на лошадях] не умели»², и в условиях усилившейся борьбы со степны­ми наездниками-печенегами в Киевской Руси было создано конное войско. Боевых лошадей разводили в частновладельческом княжес­ком хозяйстве под руководством специально обученных слуг-конюхов. Последние подчинялись старшему конюху, иначе называвшемуся конюшим³.

Впервые такой управитель упоминается в предании о смерти Олега Вещего, записанном в Повести временных лет под 912 г. Вер­нувшись из побежденной Византии, грозный полководец вспомнил о своем старом боевом товарище-коне, который не был взят в поход, потому что, согласно пророчеству волхва, таил в себе угрозу смерти для владельца. Олег «призва старейшину конюхом», которому было приказано «кормити и блюсти» животное. На вопрос варяга о лошади слуга ответил: «Оумерлъ есть»⁴. Старший конюх этого предания мог фигурировать в нем изначально или появиться под пером книжника, включившего фольклорное произведение в По­весть временных лет не раньше последней четверти XI в.

В отличие от летописного персонажа, аналогичный управитель, в 70-е годы XI в. распоряжавшийся лошадьми и конюхами в хозяйстве Ярославичей, вызывает меньше вопросов. Согласно Правде Русской, наряду с огнищанином и тиуном он считался старейшим, то есть главным начальником в княжеской вотчине, а потому его жизнь оценивалась в 80 гривен — в два раза больше, чем рядового свобод­ного общинника⁵. Привилегированный статус конюшего объясняется тем, что он возглавлял важнейшую отрасль княжеского хозяйства, имевшую оборонное значение не только для вотчинника и полковод­ца Рюриковича, но и для всей подчинявшейся ему городовой общины.

Поскольку от физического состояния и выучки лошадей во мно­гом зависели ратные успехи древнерусского войска и даже жизнь всадников, старшие конюхи сопровождали князей в походах и би­лись рядом с ними на полях сражений. Так, в 1185 г. конюший Игоря Святославича Новгород-Северского участвовал в печально знаме­нитом походе в Степь и разделил с господином все тяготы половец­кого плена. В отличие от тех вотчинных управителей, которые проис­ходили из рядовых общинников и даже несвободных людей, он был сыном военачальника-тысяцкого⁶.

В период становления единого Русского государства старшие ко­нюхи упоминаются в крупных церковных частновладельческих хо­зяйствах. Например, в 1451 г. митрополичий конюший Юрий собирал в Вышгороде церковную десятину. Но его миссия закончилась кон­фликтом с горожанами, которые избили посланника владыки⁷.

Такой же администратор имелся в дворцовом хозяйстве московских великих князей. Изначально он подчинялся дворецкому. Однако  уже в правление Ивана Калиты ведомство конюшего значительно разрослось. На княжеских лугах паслись многочисленные табуны боевых, ездовых, пашенных лошадей⁸. Увеличилось число «ходив­ших» за ними слуг, вырос объем их работ. Конюхи разводили лошадей, ухаживали за ними, занимались их селекцией, готовили жи­вотных к полевым работам, военным походам, поездкам в другие русские земли и в Орду. Они руководили сенокосной страдой, пос­тавками фуража для войска, устраивали великокняжескую охоту, вовлекали в эти «службы» дворцовых и черноволостных крестьян. Вместе с подконтрольными конюшему мастерами они изготавли­вали, чинили и содержали в надлежащем порядке всю необходи­мую для конной езды упряжь, колымаги, телеги, сани и прочие средства передвижения⁹.

Для контроля за деятельностью конюхов и координации их «служб» был создан конюший путь во главе с путным боярином. Впервые конюший путь упоминается в договорной грамоте сыновей Ивана Калиты, составленной вскоре после смерти последнего¹⁰. Разумеется, путным боярином был конюший, который таким образом со второй четверти XIV в. назначался исключительно из знатных сподвижни­ков великого князя. Значение термина «путь» в отечественной ис­ториографии понималось по-разному. Если П. Н. Мрочек-Дроздовский, В. О. Ключевский, В. И. Сергеевич, Д. И. Багалей, Н. А. Рожков считали, что путь — это ведомство, то, по мнению И. Д. Беляева, И. А. Порай-Кошица, Н.П. Загоскина, Е. А. Белова и А. А. Зимина, так называлась «административно-территориальная единица», с кото­рой собирали доход в пользу князя. И.Д. Беляев, И. А. Порай-Кошиц, Е. А. Белов, Н.П. Павлов-Сильванский, В.И. Сергеевич, А.Н. Филип­пов, Д. И. Багалей и А. А. Зимин утверждали, что путные бояре были кормленщикам¹¹.

Роль конюшего резко возросла в последней трети XV-первой половине XVI в., когда в России проводилась грандиозная военно­экономическая реформа. В 1475/76 г. начался процесс формирова­ния поместной системы¹². В стратегически важных районах страны, на обширных государственных землях, которые компактными участ­ками раздавались подданным великого князя Московского в услов­ную собственность, в обмен на обязательство военной или дворцовой службы, создавалось мобильное, экономически зависимое от монарха, а потому приверженное его власти, надежное и боеспособное кон­ное ополчение. К концу XV в. этот процесс охватил Новгородские пятины, к 40-м годам XVI столетия распространился на Тверских, Псковских, Смоленских, Можайских, Торопецких, Казанских зем­лях. В раздачу пошли не только запустевшие и неосвоенные земли, бывшие боярские и церковные вотчины, владения черноволостных крестьянских и промысловых общин, но также великокняжеские дворцовые угодья. Созданное в результате этой реформы поместное ополчение возглавил московский государь, а его ближайшим воен­ным советником, помощником, организатором верстаний новиков, смотров и походов служилых людей по отечеству стал конюший¹³.

В качестве сановника и военного деятеля высшего ранга конюший впервые назван в Шереметевской боярской книге, согласно которой в 1495/96-1502/03 гг., до своей смерти, эту престижную должность государева двора занимал Андрей Федорович Челяднин. К момен­ту назначения на нее придворный уже имел чин боярина и не менее года заседал в великокняжеской Думе¹⁴. Советник Ивана III проис­ходил из старинной боярской фамилии Ратшичей, его отец Федор Ми­хайлович Челядня в период кровавой междоусобной борьбы за мос­ковский великокняжеский стол во второй четверти XV в. неизменно поддерживал Василия II и был одним из его ближайших соратников¹⁵.

А. Ф. Челяднин был не только влиятельным придворным, но и вы­дающимся полководцем. В январе 1496 г. он, второй воевода боль­шого полка, водил русскую рать на «свейские немцы». Русские вы­ступили из Великого Новгорода, «а шли на Корелу да к Новугородку немецкому на Гамскую землю». Они внезапно напали на шведов около Нишлота (Улофсборга, Немецкого или Гамского Новугородка), разбили небольшой передовой отряд противника, а его основные силы загнали в глубь страны. Продвинувшись до Або, русские рат­ники «убили семь тысяч» шведов, затем, узнав о дополнительной мобилизации противника, уклонились от решающего сражения и бла­гополучно вернулись на Родину. В тот год «вся страна Карелия… и половина Тавастланда была страшно разорена»¹⁶. Участник этого похода Василий Петрович Плещеев, воевавший под командованием А.Ф. Челяднина, привел в подарок отцу двух пленников — Михальца Куклу и Давыдца Лавреца, упомянутых в духовной грамоте холоповладельца¹⁷.

В 1500 г. конюший был новгородским наместником. Летом того же года он воевал в Польско-Литовском королевстве со «своим пол­ком с великого князя знаменем», который составлял подразделение большого полка северной группы государевой рати. Перед началом похода А.Ф. Челяднин урядил воевод «в Передовой полк, и в Пра­вую руку, и в Левую, и в Сторожевой полк»¹⁸. Северная группа войск наступала из Великих Лук на Смоленск. Она взяла Торопец «и многия волости и села около Полотска и Витебска поплениша»¹⁹.

После кончины А. Ф. Челяднина в течение шести-семи лет долж­ность конюшего была вакантной. Должно быть, в это время функ­ции сановного распорядителя исполнял его помощник — ясельничий. В Шереметевской боярской книге и разрядах упоминание ясельни­чих встречается с 1494/95 г. В конце XV-первой половине XVI в. и они, и их начальники — конюшие служили пожизненно. Первы­ми ясельничими были Федор Векентьев (1494/95-1497/98 гг.), Да­выд Лихарев (по Шереметевской книге, занимал эту должность с 1498/99 г., убит в 1501/02 г.; в разрядах упоминается в должно­сти ясельничего в 1495 г., вторым после Ф. Векентьева), Григорий Афанасьевич Дровнин (1502/03-1507/08 гг.), Иван Иванович Суков (1508/09-1516/17 гг.)²⁰. Г. А. Дровнин и И. И. Суков, вероятно, заме­щали конюшего в 1503-1509 гг.

В 1509 г. конюший впервые упоминается в разрядах: в то время им был сын А.Ф. Челяднина Иван Андреевич. По Шереметевской книге, И. А. Челяднин в 7018 (1509/10) г. стал боярином, в 7019 (1510/11) г. — конюшим²¹. Он был не только блистательным при­дворным, участником впечатляющих репрезентативных поездок Ва­силия III по стране, но, так же как и отец, военным советником го­сударя и одним из главных полководцев во всех крупных боевых операциях 1509-1514 гг.

Возвышение должности конюшего началось в сентябре 1509 г., когда великокняжеский двор отправился в Великий Новгород. В спис­ке лиц, сопровождавших Василия III в его северо-западную «вотчину», имя И. А. Челяднина значится тринадцатым. Конюший ехал вслед за обладателями думных чинов — двумя боярами и десятью околь­ничими, но впереди всех остальных придворных и приказных де­ятелей. Таким образом он обогнал дворецкого (руководителя Большого дворца), который в аналогичной поездке 1495 г. возглавлял процессию придворных управителей. Тогда вслед за семью боярами и тремя окольничими ехали два ясельничих, а конюшего среди учас­тников великокняжеской миссии не было²².

Пребывание в волховской «вотчине» было использовано в стра­тегических целях, потому что «тогды князь великий Василей Ива­нович всеа Русии из Новагорода Псков взял». В покоренный Псков для приведения местного населения к крестному целованию Васи­лий III направил надежных сподвижников под руководством князя А.В. Ростовского и конюшего И. А. Челяднина. После вхождения города на Великой в состав Московского государства И. А. Челяднин вместе с родственником Г. Ф. Давыдовым остались здесь в ка­честве наместников²³.

Крутой нрав великокняжеских бояр, их неправедное, жестокое правление в свободолюбивом городе, который более полутора сотен лет признавал протекторат Москвы и добровольно присоединился к Русскому государству, сразу вызвали негодование местных жите­лей. Псковский летописец с горечью отметил, что с первых дней установления новой власти «у намесников и оу их тиоунов и оу дья­ков великого князя правда их, крестное целование, взлетело на небо, и кривда начаша в них ходите, и быша немилостивы до пскович; а псковичи бедныя не ведоша правды московские». Еще больше московские управители стали лютовать после отъезда Василия III из Пскова. «Начаша намесники над псковичами силоу великоу чи­ните, а приставы их начаша от поруки имати по 10 роублев и по 7 рублев и по 5 роублев». Некоторые жители, защищая свои права, ссылались на жалованную грамоту государя, в которой была указана меньшая стоимость поручного, чем привели в ярость алчных на­местников. «И они того убили, а говорили: то де тобе смердъ вели­кого князя грамота»²⁴. Бесчинства И. А. Челяднина и Г. Ф. Давыдова не остались безнаказанными. В 1511 г. (до августа) они были отоз­ваны в Москву. В Псков вернулся прежний управитель князь П.В. Ве­ликий Шестунов, с ним приехал С. Ф. Курбский; и были «те намес­ники добры… до пскович». Конфликт местного населения с властями был улажен²⁵.

В мае 1512 г. конюший И. А. Челяднин прибыл вторым воеводой в большой полк, сосредоточенный на берегах Угры и Упы для отра­жения нападения крымских татар, которым командовал М. И. Голица Булгаков. Их поместная конница была усилена за счет современного высокоэффективного отряда пшцальников, также поступивших под начало М.И. Голицы Булгакова и И. А. Челяднина. Вместе с другими полками эти силы двинулись наперерез крымским «царевичам», вторг­шимся на Русскую землю, и прогнали их из Рязанского княжества²⁶.

В феврале 1513 г. большой полк под командованием князя И. М. Репнина Оболенского и И. А. Челяднина выступил в Смолен­ский поход. После безуспешного его окончания 17 марта того же года «приговорил князь великий з бояры итить ему вдруги к Смолен­ску». Конюший отправился в Вязьму, к воеводе Д.В. Щене, но уже в июне в составе государева полка «пошол с Москвы в Боровеск». В сентябре великокняжеские воеводы вторично осадили Смоленск и снова не смогли его взять. В третьем Смоленском походе И. А. Челяднин был назначен вторым воеводой большого полка, он опять служил под командованием Д.В. Щени. Большой полк наступал через Дорогобуж. За несколько верст до Смоленска войска перестроились. В авангард выдвинулись отряды князей Б. И. Горбатого, М.В. Кислого Горбатого и И. А. Челяднина. «Они же, пришед, град обступили»²⁷.

Смоленская битва была жаркой. Конюший вместе с другими боль­шими воеводами «брал» город. Московские командующие, «пушки и пищали болшие около города уставивши», непрестанно обстрели­вали из них крепость «съ всехъ сторонъ». Под прикрытием артил­лерии наступавшие войска «безъ отдуха» ее штурмовали. «Отъ пу­шечного и пищалного стуку и людскаго кричаииа и вопля, такожде и отъ градскихъ людей супротивного бою пушекъ и пищалей; земли колебатися, и другу на друга не видети, и весь градъ въ пламени курениа дыма мняшеся въздыматися ему, и страхъ великъ нападе на гражданы, и абие начаша въпити и кликати» о прекращении по­боища и сдаче города московскому государю²⁸. Смоленск вошел в сос­тав единого Русского государства 1 августа 1514 г.

Через месяц после победы, 8 сентября 1514 г., передовые части московского войска под командованием Г. Ф. Давыдова и И. А. Че­ляднина, прикрывавшие Смоленск с запада и обеспечивавшие со­единение всех полков, воевавших на территории Польско-Литов­ского королевства, вследствие предательства М.Л. Глинского были внезапно атакованы противником и разбиты под Оршей. Почти все ратники полегли на поле боя или были взяты в плен²⁹. П. А. Челяднин вместе с другими «знаменитыми воеводами великое битъвы» был отправлен в Вильну.

В холодной, мрачной темнице под охраной «пяти голов бояр людей добрых» и их слуг узник томился в тяжелых оковах, голодал и за­мерзал. Ежедневно на его содержание выделялось всего «по десяти грошей и по полгроша», поэтому «што было (у пленника-И.М.) платья, то все… на проесть пошло». Дров заключенному не выда­вали. Весной 1519 г. семь виленских узников обратились с прось­бой к польскому королю Сигизмунду, «ижбы казал желез полягчыти, а к тому ижбы его милость рачыл их прыодети на зиму». И. А. Че- ляднин скончался в польско-литовском плену между 1525 и 1538 гг.³⁰ В 1542/43 г. его вдова Елена сделала большой поминальный вклад по мужу, сыну Ивану, своим родителям в Троице-Сергиев монас­тырь. Она передала в обитель село Новое, два «сельца» Чепурово и Вороново, погост Николы чудотворца с окружавшими их 60-ю де­ревнями в Ростовском уезде³¹.

Между тем Василий III надеялся на возвращение мужественного воеводы в Москву и до своей смерти в декабре 1533 г. никого не на­значал конюшим. Ясельничими в отсутствие конюшего служили Иван Иванович Суков и Федор Семенович Хлопов (1517/18-1528/29 гг.)³². В 1525 г. источники упоминают ясельничего Василия Иванова-Бул­гакова сына Беззубого Ларионова, который к тому времени уже 9 лет «стряпал» возле великокняжеских коней³³. Одновременная служба на одинаковых должностях Ф.С. Хлопова и В. И.-Б. Беззубого Ла­рионова, возможно, объясняется тем, что один из них выполнял функции конюшего.

В январе 1534 г. молодая вдова Елена Глинская пожаловала выс­шую придворную должность своему фавориту Ивану Федоровичу Овчине Телепневу Оболенскому, предварительно дав окольничему думный чин боярина³⁴. В отличие от предшественников, И.Ф. Ов­чина не стремился служить в престижном большом полку. В июле 1534 г. он был первым воеводой полка левой руки, который стоял в Коломне «для крымского царя приходу»; в Литовском походе, на­чавшемся в декабре того же года, он возглавлял передовой полк. В разряде от 13 июля 1537 г. И.Ф. Овчина Телепнев Оболенский упоминается как первый воевода полка левой руки в войсках, нахо­дившихся в Коломне. 9 сентября того же года были составлены  списки ратников для похода на Казань. На этот раз временщик был назначен вторым воеводой большого полка. Однако Казанский поход не состоялся, потому что «Сафа-Кирей прислал к великому князю бита челом о миру»³⁵. Более низкие, по сравнению с предшествую­щими, назначения конюшего И.Ф. Овчины Телепнева Оболенского, вероятно, были обусловлены его молодостью и нежеланием нару­шать систему местнических счетов.

Несмотря на то что фаворит великой княгини служил на второ­степенных командных постах, он был фактическим правителем го­сударства: вел переговоры с представителями иностранных держав³⁶, возглавлял дворцовые церемонии³⁷, сыграл решающую роль в лик­видации «заговора» Андрея Ивановича Старицкого³⁸. Именно тогда сложилось представление: «А кто бывает конюшим, и тот первой боярин чином и честию; и когда у царя после его смерти не оста­нется наследия, кому быть царем, кромь того конюшего, иному ца­рем быта некому, учинили б его царем и без обирания»³⁹.

Через пять дней после смерти Елены Глинской, 9 апреля 1538 г., ее возлюбленный, боярин и конюший И.Ф. Овчина Телепнев Обо­ленский был схвачен. «И посадиша его в полате за дворцом у ко­нюшни, и умориша его гладом и тягостию железною»⁴⁰.

В 1538-1550 гг. сведения о конюших противоречивы. По наблю­дениям А.А. Зимина, после смерти И.Ф. Овчины «конюшим, воз­можно, стал в феврале 1539 г. Иван Иванович Челяднин, умерший около 1541 г. Очевидно, некоторое время спустя после смерти послед­него конюшим сделался Иван Петрович Федоров-Челяднин», кото­рый, согласно Постниковскому летописцу, в 1546 г. был отправлен Иваном IV в ссылку.

«Сохранились сведения о том, что в январе 1547 г. конюшим был дядя Ивана Грозного кн. Михаил Васильевич Глинский». В то же время Шереметевская боярская книга датирует это назначение М.В. Глинского 1540/41-1546/47 гг. Отставка боярина с должности конюшего связана с его осуждением восставшим народом в июне 1547 г. Историк также заметил, что в Шереметевской боярской книге упоминается о смерти конюшего Василия Васильевича Чулка Уша­того в 1548/49 гг. «Когда он получил это звание — остается неяс­ным»,— писал А. А. Зимин⁴¹. Может быть, после изгнания из Мос­квы М. В. Глинского?

В таком случае остаются непонятными только сроки службы И. П. Федорова-Челяднина и М. В. Глинского. А. А. Зимин предпо­ложил, что получение И. П. Федоровым боярства и должности ко­нюшего «было как-то связано с возвышением Воронцовых… Во вся­ком случае, когда в июле 1546 г. Иван IV казнил И. И. Кубенского, Ф. С. и В. М. Воронцовых, в опалу попал боярин и конюший И. П. Федоров. Ему удалось избежать смерти потому, что “он против госу­даря встреч не говорил, а во всем ся виноват чинил”. Но даже эту опалу и ссылку на Белоозеро… Федоров сумел использовать для дальнейшего продвижения по служебной лестнице… Иван Петрович принял участие в заговоре коалиции Ростовских-Захарьиных, которым удалось в ходе народного восстания 1547 г. свергнуть правитель­ство Глинских и временно прийти к власти»⁴². Значит, И. И. Федо ров-Челяднин был конюшим приблизительно с 1541 г. до июля 1546 г. и после июня 1547 г.; в июле 1546-июне 1547 г. эту должность зани­мал М.В. Глинский. По мнению Р. Г. Скрынникова, в 1546 г. «Глин­ские добились смертного приговора для И. И. Федорова, чтобы при­своить его титул». В июне 1547 г., сразу после усмирения восставших горожан, «М.В. Глинский подвергся аресту и навсегда лишился высшего титула конюшего»⁴³.

В. А. Колобков связывал получение И. И. Федоровым престиж­ной должности «с его женитьбой на М.В. Челядниной, племяннице Аграфены, мамки Ивана IV. Благодаря этому браку, после смерти в 1541 г. двоюродного брата своей жены — И. И. Челяднина, боярин И. П. Федоров сосредоточил в своих руках громадные земельные владения этого старомосковского рода»⁴⁴. «Ссылка боярина на Бе­лоозеро (в 1546 г.—И.М.) сопровождалась лишением звания, кото­рое перешло к князю М.В. Глинскому, названному конюшим в (ле­тописном.— И.М.) рассказе о венчании Ивана IV и Анастасии Ро­мановой. Менее чем через год после начала ссылки И.П. Федоров возвратился в Москву и принял участие в выступлении Захарьи­ных-Юрьевых, направивших народное возмущение против прави­тельства Глинских»⁴⁵.

В разрядах в качестве конюшего И.П. Федоров-Челяднин впервые упомянут 6 декабря 1540 г., когда он был первым воеводой стороже­вого полка, стоявшего во Владимире в ожидании сражения с казан­скими татарами. 25 июня 1541 г. в той же должности он был вторым воеводой в Калуге, где готовил местных служилых людей к отраже­нию удара турецких, крымских и ногайских войск. Согласно июльскому разряду 1547 г. , И. П. Федоров -участник похода в Коломну. Он ехал в составе государева полка, вслед за М. В. Глинским как думный боярин. Ни он, ни М. В. Глинский не названы в этой рос­писи конюшими. Вероятно, в то время дядя царя уже лишился выс­шей придворной должности, а его соперник ее еще не вернул⁴⁶. 11 декабря того же года И. П. Федоров уже в должности конюшего служил первым воеводой сторожевого полка. Царское войско на­правлялось через Владимир к Казани. «А из Володимеря князь ве­ликий отпустил к Москве боярина Ивана Петровича Федорова Челяднина… лечитца для болезни»⁴⁷.

Несколько месяцев спустя здоровье воеводы окрепло, и он при­нимал участие в июльско-декабрьском 1549 г. и июльском 1550 г походах в Казань. В победоносном походе 1552 г. конюший не участ­вовал: он был оставлен в Москве для обороны столицы в случае подхода к ней врага. В 1547-1552 гг И.П. Федоров входил в число ближайших бояр Ивана IV и считался одним из лидеров внешне­политического курса Московского государства⁴⁸.

В отечественной историографии утвердилось мнение о том, что в марте 1553 г, во время тяжелой болезни царя, И. П. Федоров-Че­ляднин целовал крест и клялся в приверженности его младенцу-сыну, а затем одним из первых дал показания против заговорщиков, при­знавших престолонаследником Владимира Андреевича Старицкого. При этом исследователи принимают во внимание сообщение Никоновской летописи⁴⁹. Вместе с тем, согласно основным источникам, отразившим имена участников этих событий, припискам к Цар­ственной книге, ее Синодальному списку, первому посланию Ивана Грозного А. М. Курбскому, в те тревожные дни конюший вел себя осторожно и двусмысленно: он не спешил присягать ни В.А. Стариц­кому, ин царевичу Дмитрию. В число бояр, возглавивших процедуру крестоцелования младенцу Дмитрию, главный придворный управи­тель не входил⁵⁰. По нашему мнению, это обстоятельство -одна из причин недоверия царя к бывшему сподвижнику и удаления его из Москвы.

В июне 1553 г. конюший И.П. Федоров еще служил в Москве. Вместе с другими видными воеводами он отвечал за безопасность столицы во время пребывания государева двора в Коломне. 5 октяб­ря того же года боярин присутствовал на свадьбе Симеона Касае­вича и М. А. Кутузовой. Он даже сидел на почетном месте – «в боль­шом столе» ⁵¹. Но «в апреле 1554 г. Федоров наместничает в Пскове. В 1555 г. Иван Петрович воюет где-то “в черемисах”, а весной 1556 г. он появляется в качестве воеводы и наместника в Свияжске. В фев­рале 1559 – апреле 1560 г. Федорова мы застаем в той же роли, но уже в Смоленске. В сентябре 1562- феврале 1563 г его переводят в Юрь­ев Ливонской, где он находится до прибытия Андрея Курбского»⁵². По мнению А. А. Зимина, поскольку конюший бьи «фактическим главой Боярской думы», после мартовских событий 1553 г царь, чтобы обезглавить ее, ликвидировал это «звание». Р Г Скрынников и вслед за ним В. А. Колобков, напротив, считают, что И. П. Федо­ров-Челяднин сохранял должность конюшего до конца жизни⁵³.

Любопытно, что до конца 50-х гг. XVI в. служба опального са­новника была преимущественно связана с восточным направлением внешнеполитического курса Московского государства. И. П. Федо­ров-Челяднин бьи управителем Казанской земли, по предположению А. И. Филюшкина, в 1559 г вместе с В. А. Бутурлиным и В. М. Тро­екуровым отбил нападение крымских татар на Коломну, за что был удостоен царской награды⁵⁴. С февраля 1559 г боярин служил на за­падных рубежах России, то есть действовал в фарватере официаль­ного внешнеполитического курса, кардинально изменившегося с на­чалом Ливонской войны. Однако здесь он надежд царя не оправдал и вслед за лидерами реформационного движения конца 40-50-х гг. XVI в. показал себя сторонником «партии мира» с соседними за­падными государствами.

В. А. Колобков писал: «Еще осенью 1562 г. гетман Г. А. Ходкевич обратился к боярину, находившемуся тогда на воеводстве в Юрьеве, с просьбой помочь установлению “доброго дела меж государей на­ших”. Ответ был написан на следующий день после получения ли­товской грамоты… И. П. Федоров обещал привлечь к переговорам ру­ководство боярской думы, “бояр старейших”. Желание, чтобы “кровь хрестьянская на обе стороны не лилася”, было настолько велико, что юрьевский воевода, по-видимому, невольно превысил свои пол­номочия». Он приказал «государя своего воеводам по городом Ли­вонские земли и всем воинским людям… чтоб вашего государя людем войны некоторые не ченили до государева указу». « Оплошность И. П. Федорова, – считал В. А. Колобков, – была немедленно заме­чена в Москве. Царь строго потребовал, чтобы впредь “без госуда­рева бы обсылки Иван к Григорью Хоткеву грамоты от себя не посылал, а присылал бы те грамоты ко государю часа того”». В лич­ном послании И. П. Федорову Иван Грозный запретил воеводе отда­вать распоряжения командующим пограничных крепостей и нака­зал впредь не проявлять самоуправства: к Г А. Ходкевичу «про те порубежные городы, чтоб из них война уняти, без нашего ведома отписати нелзя» ⁵⁵.

В 1563 г И.П. Федоров был переведен в Москву, где возглавил не только Конюшенный, но и Казенный приказы. Опричник Г Штаден отметил: «Иван Петрович Челяднин был первым боярином и судьей на Москве в отсутствии великого князя. Он один имел обыкнове­ние судить праведно, почему простой люд был к нему располо­жен»⁵⁶. Ему вторит близкий к опричным кругам немец-переводчик А. Шлихтинг. По его свидетельству, Иван Грозный считал этого бо­ярина наиболее благоразумным из всех приближенных советников, «высшим правителем», поэтому «оставлял вместо себя в городе Москве всякий раз, когда ему приходилось отлучаться из-за воен­ных действий» ⁵⁷.

В период опричнины отношение царя к влиятельному сановнику не было стабильным. В январе 1565 г. Иван Грозный объявил опалу всей Боярской думе и персонально конюшему И. П. Федорову⁵⁸, од­нако затем оставил его главой двух приказов, которые функциони­ровали в земщине и подчинялись царю как верховному правителю государства⁵⁹. Несмотря на объявление его изменником в январе 1565 г., с осени 1563 г. старый боярин был в фаворе у государя.

По наблюдениям А. А. Зимина, «осенью 1563 и летом 1566 г. он при­нимает участие в переговорах с литовскими послами… Осенью 1564 г. И. П. Федорова направляют с царским двором “на берег”, а в сен­тябре 1565 г., наоборот, оставляют для ведения государственных дел в Москве. В марте 1564 г И.П. Федоров подписал поручную грамоту по боярине И.В. Шереметеве и в апреле 1566 г. – по М.И. Во­ротынском. В январе и марте 1566 г. он по распоряжению царя вместе с дворецким Н. Р. Юрьевым производил обмен земель с Влади­миром Старицким. В первые два опричных года Федоров принимает деятельное участие в заседаниях Боярской думы и Земского собора 1566 г. Он упоминается среди бояр, вынесших в феврале 1564, в мае 1565 и в июне 1566 гг. приговоры по восточным и польским делам. Оставаясь в Москве во время поездки Грозного “по селам” в 1565 г., Федоров 20 июня писал ему грамоту в связи с крымскими делами… После того, как Федоров, среди других бояр, подписал приговор Земского собора 1566 г., он в последний раз покидает Москву; мы его застаем в июле-августе 1567 г. в Полоцке, что является признаком нового охлаждения царя к престарелому боярину⁶⁰.

В начале февраля 1567 г. Иван IV отправился в «объезд» святых мест Этим воспользовался польский король Сигизмунд II Август: он отправил в Москву своего гонца И. П. Козлова, с которым пере­дал «изменные» листы для русских сановников и устное предложение И. П. Федорову перейти на его сторону и оказать помощь в ведении переговоров с Боярской думой. Конюший задержал И. П. Козлова в Полоцке, а « изменные» листы переправил к Ивану Грозному Полу­чив их, царь спешно вернулся в Москву и подготовил ответы для Си­гизмунда II, написанные от имени его адресатов. От имени И. П. Фе­дорова он составил два послания: для польского короля, в котором осмеивалась частная жизнь этого монарха и содержалось предложе­ние «такие безлепицы посылати» только «лотром» (подлецам), и для гетмана Г А. Ходкевича. Царь хорошо помнил об инциденте 1562 г. и предназначал это послание не только польскому вельможе, но и уда­ленному из Москвы заслуженному боярину.

Зная о его затаенной обиде на самодержца, неприятии им оприч­ной политики, популярности сановника в кругу земских управите­лей, Иван Грозный писал: «А государь наш, его царьское величе­ство, как есть государь милостивый, истинного православия, всех нас подданных слуг своих милостиво осмотряет и нас подданных слуг своих по нашим заслугам своим жалованьем жалует, и есть есмя и ньп3е его царьского величества милостию, честью, и отчизною и скарбом одарен много. А штож писал еси в листу своем, штож государь мой хотел надо мною кровопроливство вчинити… а ни есть того коли бывало, а ни бьгги может, што царьскому величеству без вины кого карати… А штож в твоем листу писано, што погреба жа­лованью, како бы годно самому подданному; и якая ж то прямая служба, еже не мает воли государя своего над собою, но свою волю

мает? И то есть не прямая служба, но зрадная… А што в твоем лис­ту писано, штож государь мой волокитами меня трудит; ино госу­дарь мой, его царское величество, волокитами меня не трудит; а где есть годно его царскому величеству наша послуга, тут его царское величество на потребы свои посылает, также и наше прироженство царскому величеству с радостию заслуговати, а не в трудность то себе ставити» ⁶¹

В 1568 г. И. П. Федоров-Челяднин был обвинен в государственной измене – организации заговора против царя, попытке с помощью польских интервентов то ли возвести на престол В.А. Старицкого, то ли захватить верховную власть в стране. П. А. Садиков, С. Б. Ве­селовский, Д. Н. Альшиц не сомневались в существовании земско­го заговора, тесно связанного с польско-литовской интригой. Иссле­дователи считали, что его возглавлял И. П. Федоров, а на престол предполагалось возвести В. А. Старицкого. Согласно А. А. Зимину, заговора не было: И. П. Федоров стал жертвой выдвинутых против него И.Д. Бельским, И. Ф. Мстиславским и В. А. Старицким «неле­пых обвинений». Р Г Скрынников писал: «Существовал ли в действительности заговор или дело ограничилось неосторожными разго­ворами (“словесами”), сказать невозможно. Ясно лишь, что налицо было весьма опасное настроение, общее негодование против наси­лий и произвола опричнины». Конюший не иницинровал выступле­ний оппозиции, но, поскольку он был самым влиятельным и опыт^­ным политиком в земщине, все недовольные опричной политикой служилые люди обратились к нему как к своему лидеру с предложе­нием положить конец опасной реформе царя⁶². По мнению В. А. Ко­лобкова, дело о «заговоре» И. П. Федорова было сфабриковано оп­ричнинами для того, чтобы добиться «формального согласия земских властей» на уже осуществлявшуюся царем и его «доброхотами» пере­стройку системы управления страной. Проводившиеся в ходе расправ над боярином и его сторонниками «”чистка” приказного аппарата и “ограбление земщины” стали необходимыми элементами прави­тельственной политики накануне реформирования опричнины»⁶³

Лапидарность и противоречивость сохранившихся источников не позволяют однозначно ответить на вопросы о существовании заговора 1567-1568 гг., целях и заграничных связях «изменников» (если конюший и его соратники действительно ими были), но дают возможность представить широкий спектр сложных взаимоотноше­ний царя и приближенного боярина на фоне ожесточенной закулисной борьбы опричников за власть и сопряженные с ней материаль­ные блага. По отношению к И. П. Федорову Иван Грозный испыты­вал комплекс разнородных, мучительных для него чувств: уважение к заслугам опытного администратора и военачальника, почитание мудрого советника, зависть к его популярности и богатству, надежду на дальнейшую приверженность подданного и неуверенность в ней после событий 1553, 1562, 1566 и 1567 гг. Самодержец помнил, что конюший И. Ф. Овчина Телепнев Оболенский был фактическим пра­вителем страны и смертельно боялся главного придворного управи­теля И. П. Федорова, однако, учитывая опыт, мудрость и высокий авторитет боярина не только в придворных кругах, но и среди ря­довых соотечественников, опричный властелин долго не решался расправиться с ним. Он держал конюшего в земщине и тем самым постоянно подвергал его жизнь опасности, в то же время, прибли­зив боярина к себе, установил над ним жесткий контроль. Разру­бить туго затягивавшийся узел страхов, сомнений, доверия и при­знательности царя помогли «кромешники», дерзко и решительно уничтожавшие всех соперников, преграждавших им путь к подно­жию трона.

По наблюдениям С.Б. Веселовского и А.А. Зимина, с 1558 г «до 1562 г ясельничим был близкий к царю Петр Васильевич Зай­цев»⁶⁴. Он служил в подчинении у конюшего и был главным его по­мощником. После введения опричнины земским ясельничим стал В. Г Дровнин. В опричнине должности конюшего не было, здесь все его функции вьполнял ясельничий П. В. Зайцев⁶⁵. Происходивший из незнатного служилого рода, он отличался способностью быстро и цинично делать карьеру Уже в первые дни опричнины П. В. Зай­цев руководил набором «кромешников» и возглавлял их суд⁶⁶. Разу­меется, опричник-ясельничий был заинтересован в том, чтобы уст­ранить своего бывшего начальника и стать конюшим – единствен­ным в стране. Однако о причастности П. В. Зайцева к обвинению И. П. Федорова в измене можно только догадываться: прямых свидетельств его происков и козней в этом «деле» нет.

«Кромешникам» важно было не только убить конюшего, но и за­владеть его огромным богатством, поэтому, согласно А. Шлихтингу, Иван IV у боярина «отнял все, что у того было, огромное количе­ство золота, серебра, жемчуга, платья, всей посуды и домашней ут­вари, и поступил так не один раз, а четыре, так что из богатого и состоятельного сделал его крайне бедным». Затем царь пригласил свою жертву во дворец, «приказал дать ему одеяния, которые носил сам, и облечь его в них, дал ему в руки скипетр, который обычно носят государи», заставил его сесть на трон. Когда И. П. Федоров­ Челяднин «исполнил это с тщетными оправданиями», Иван Гроз­ный «оказал ему почет, преклонив колена», затем обвинил несчаст­ного в попытке захватить царскую власть, после чего схватил нож и несколько раз ударил им в грудь конюшего. То же он приказал сделать присутствовавшим в палате опричникам. «Грудные кости и прочие внутренности выпали из него (боярина. -И. М.) на глазах тирана. Непосредственно затем Иоанна протащили за ноги по всему Кремлю к городу, и он брошен был на середине площади, являя жестокое зрелище для всех. Вслед за тем тиран приказал бросить в реку главных слуг его, а потом и всех остальных»⁶⁷. Расправив­шись с конюшим, опричники перебили его родственников, друзей, знакомых и разорили их вотчины.

После гибели И. П. Федорова-Челяднина должность конюшего была ликвидирована, что позволило возвыситься его земскому помощ­нику и главным образом – опричному ясельничему П.В. Зайцеву, который исполнял функции первого придворного и приказного уп­равителя до своей казни в 1571 г. Весной 1584 г. высший придвор­ный пост занял Борис Федорович Годунов, а после его венчания на царство в сентябре 1598 г -дядя государя Дмитрий Иванович Годунов⁶⁸.

В XVI в. в ведении конюшего находились «Конюшенной двор, а в нем приказ», которые располагались у Пречистенских ворот, дворцовые конюхи и обширные царские пастбища с табунами со­тен тысяч лошадей. В 70-е годы XVI столетия в штате Конюшен­ного ведомства числилось более 400 человек. Два дьяка вели делоп­роизводство. Приказчики принимали и распределяли «овес и сено», обеспечивали сохранность упряжи и средств передвижения в «казне», сопровождали государя во всех его поездках, посещали устроенные в разных городах торговые «конские площадки», здесь регистриро­вали продавцов и покупателей, «пятнали» их лошадей, выявляли контрабандный товар, взимали «пошерстную» пошлину⁶⁹. В 1573 г. в Конюшенном приказе служили 7 приказчиков (4-у царя, 3 -у пре­столонаследника Ивана).

Другая категория служилых людей этого ведомства – стремян­ные конюхи. Они всегда участвовали в «государевых» военных по­ходах и разъездах по стране. Их обязанности состояли в том, чтобы подводить к монарху оседланных и запряженных лошадей, прини­мать их по окончании переездов, «ходить» «подле стремяни и около саней и корет», контролировать торговлю на «конских площадках». Как и приказчики, все они были «дети боярские добрые»⁷⁰, поме­щики с окладами от 60 до 400 четей земли и денежным жалованием от 5 до 50 рублей в год. В 1573 г. на государевой службе состояли 29 стремянных конюхов (из них 6 человек были приписаны ко двору царевича Ивана).

Их «товарищи» – задворные конюхи «принимают и роздают вся­кую казну, и овес, и сено.., и ходят за царем в походы и посылаются по приказом же на конские площадки, и надсматривать лугов и сена царского и лошадей, и носят на Москве, как ездит царь по монас­тырем и по церквам, покровец, чем лошади покрывают, и приступ деревяной обит бархатом, с чего царь садитца на лошадь и сходит с лошади». В 1573 г государя и его семью обслуживали 33 задвор­ных конюха (из них 2 были «царевичевы»). Они имели поместья от 50 до 200 четей земли и ежегодное денежное жалование от 4 до 10 рублей. Те, кто не был наделен поместной землей, получа­ли «дачи» рожью и овсом. Кроме того, на царскую службу были за­числены 4 человека, которые ждали государева указа, «в стремян­ньix ли им быти или в задворных» конюхах.

Самую тяжелую и грязную работу выполняли стряпчие конюхи. Они «на Москве, на конюшне, и в походех чистят и кормят, и поят, и устраивают лошадей, и лошади под царя седлают. И кореты и са­ни наряжают… да из них же бывают возницы». В 1573 г при цар­ском дворе служили 210 стряпчих конюхов (из них 6 – «у стад», 2 -«у конского корму», 2 -при дворе престолонаследника) и 1 воз­ница. Все эти люди были безземельными слугами, получавшими в год от 3 до 10 рублей и хлебное жалование. Тогда же на госуда­реву службу были приняты 10 человек, ждавших назначения в за­дворные или стряпчие конюхи.

Отдельную категорию «людей» Конюшенного двора составляли ремесленники-кузнецы, седельники, «узники», шлейинки, стремян­ники, плотники, « колымажные мастера» (всего 24 человека и 1 «пор­тной мастер», одновременно служивший стряпчим конюхом) – и ох­ранники (5 сторожей). Их жалованье состояло из денег (от 1 до 9 руб­лей), зерна, мяса, гороха, соли. Пасшие лошадей стадные конюхи довольствовались ежегодным получением трех рублей, соли и зерна. В 1573 г. их было 57 человек (в том числе на службе у царевича 12 человек). 42 конюха и ремесленника обеспечивали выезды царицы. В целом в беспокойном конном хозяйстве самодержца в 1573 г. было занято 424 человека.

Некоторые конюхи служили семьями и даже родами. Например, Илья, Тимофей и, возможно, Бунд Быкаcовы упоминаются на этой службе уже в 30-е годы XVI в.⁷¹ В 70-е годы XVI столетия их по­томки Посной, Андрей и Юрий были стремянными конюхами, а Яхов – приказчиком у царевича Ивана Ивановича. Тогда же стремянными конюхами служили Гаврила и Кузьма Гриденковы, Иван и Замя­тня Домрачеевы, Давыд и Шестак Оболдуевы, Шибанко и Шихманко Саткины, Микифор и Федор Сумароковы, Иван, Ждан и Ивашко Гаврилов сьш Плишкины. Леонтий и Борис Постниковы дети Бул­гаковы были стремянными конюхами, а их брат Кузьма – приказ­чиком. Вместе с ними службу несли четверо Брянцевых (стряпчие конюхи Алеша Анфимов сын, Афоня, Гриша и Посничко), шестеро Волковых (стряпчие конюхи Алеша, Васюк Иванов сын, Воинко, Кондратко Матвеев сын, Матюша и Тютя), трое Дурляевых (задвор­ный конюх Четвертой, стряпчие конюхи Васюк Некрасов сын и Ру­синко), трое Жуковых (задворный конюх Гаврило, стряпчие конюхи Матка Семенов сын и Фетко), двое Немцовых (стремянный конюх Семейка и приказчик Иванец), два брата Спировых (приказчик Фи­липп и стряпчий конюх Васюк Тимофеевы дети) и т д.⁷²

Все они заботились о тысячах лошадей. Согласно Д. Флетчеру, в 80-е годы XVI в. только в окрестностях Москвы дворцовые конюхи пасли «лошадей царских, назначенных для войны (кроме других, употребляемых для обыкновенной работы), до 10 000»⁷³. В военное время значительную часть государевых коней предоставляли мало-обеспеченным помещикам, не имевшим средств на покупку и со­держание собственных боевых коней⁷⁴. Тем самым поддерживалась высокая боеспособность вооруженных сил России, ответственность за которую вместе с монархом разделял его главный придворный сановник – конюший.

¹ Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею. Т. 2. СПб., 1841. М> 355. С. 424. – См. также: Котошихин Г. К. О России в цар­ствование Алексея Михайловича. М., 2000. С. 104.

² Лев Диакон. История. М., 1988. С. 75.

³ См. подробнее: Михайлова И. Б. Древняя Русь и Степь // Россия и степ­ной мир Евразии: Очерки / Под ред. Ю. В. Кривошеева. СПб., 2006. С. 65-66.

⁴ ПСРЛ. Т П. М., 1962. Стб. 29.

⁵ Правда Русская. Т. 1. М.; Л., 1940. С. 71, 80.

⁶ ПСРЛ. Т П. Стб. 650.

⁷ Акты  социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV – начanа XVI в. Т III. М., 1964. Ме 9. С. 25; Русский феодaльный архив ХN-первой трети XVI века. Ч. 1. М., 1986. М> 62. С. 209.

⁸ Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV-XVI вв. М.; Л., 1950. С. 11.

⁹ Подробнее о перечисленных «службах» конюхов в ХN-начanе XVI в. см.: Михайлова И. Б. Служилые люди Северо-Восточной Руси в ХIV -первой половине XVI века. СПб., 2003. С. 409-410, 412, 462, 466-468.

¹⁰ Зимин А.А. О составе дворцовых учреждений Русского государства конца ХV и XVI в. // Исторические записки. 1958. Вып. б3. С. 183.

¹¹ Там же. С. 183 прим. 25; Михайлова И. Б. Служилые люди в Северо-Вос­точной Руси XIV-первой половины XVI в. (Очерк отечественной дореволю­ционной историографии). Ч. 1. // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 2. 1999. Вып. 2. С. 8.

¹² Абрамович Г. В. Поместная система и поместное хозяйство в России в пос­ледней четверти Ху и в XVI в.: Автореф. дне. … д-ра ист. наук. Л., 1975. С. 9.

¹³ См. также: Михайлова И. Б. В заботах о земле и службе. Русские поме­щики XIV-первой половины XVI века // Родина. 2003. М> З. С. 29-30.

¹⁴ Древняя Российская вивлиофика (дanее-ДРВ). Ч. ХХ. М., 1791. С. 7-8, 11.

¹⁵ Михайлова И. Б. Служилые люди Северо-Восточной Руси. С. 368-370.

¹⁶ Разрядная книга 1475-1598 гг М., 1966 (далее-РК 1475-1598). С. 27; Разрядная книга 1475-1605 гг. (дanее-РК 1475-1605). Т. 1. Ч. I. М., 1977. С. 49-50; Зимин А.А. Россия на рубеже XV-XVI столетий. М., 1982. С. 107; Алексеев Ю. Г. Походы русских войск при Иване IП. СПб., 2007. С. 344-345, 375.

¹⁷ Акты Русского государства 1505-1526 гг М., 1975. М> 59. С. 62.

¹⁸ РК 1475-1598. С. 29-30.

¹⁹ ПСРЛ. Т ХХIП. М., 2004. С. 196-197.

²⁰ ДРВ. Ч. ХХ. С. 8-11, 13-14, 18; РК 1475-1605. Т 1. Ч. I. С. 44.

²¹ ДРВ. Ч. ХХ. С. 15; РК 1475-1605. Т. 1. Ч. I. С. 112. – См. также: Зи­мин А. А. 1) О составе дворцовых учреждений. С. 188 прим. 52; 2) Состав Бо­ярской думы в XV-XVI веках // Археографический ежегодник за 1957 год. М., 1958. С. 46.

²² РК 1475-1605. Т 1. Ч. I. С. 43-44, 112.

²³ Псковские летописи. Вып. 1. М.; Л., 1941. С. 95-9б; РК 1475-1605. Т. 1. Ч. I. С. 112-113.

²⁴ Псковские летописи. Вып. 1. С. 96.

²⁵ Там же. С. 97; Зимин А.А. Наместническое управление в Русском государстве второй половины ХV-первой трети XVI в. /1 Исторические записки. 1974. Вып. 94. С. 284.

²⁶ РК 1475-1605. Т 1. Ч. I. С. 118-120.

²⁷ Там же. С. 124, 127, 130, 133, 137-138.

²⁸ ПСРЛ. Т VIII. СПб., 1859. С. 255; РК 1475-1605. Т 1. Ч. I. С. 141-142. -См. также: ПСРЛ. Т XIII. М., 1965. С. 19.

²⁹ ПСРЛ. Т VIII. С. 257-258; Т. XIII. С. 21-22.

30 Антонов А. В., Кром М. М. Списки русских пленных в Литве первой по­ловины XVI века // Архив русской истории. М., 2002. Вып. 7. Хб 2. С. 155; Хб 5. С. 170.

³¹ Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря. М., 1987. С. 90.

³² ДРВ. Ч. ХХ. С. 18-19, 25.

³³ Зимин А.А. О составе дворцовых учреждений. С. 189; Веселовский С. Б. Исследования по истории опричнины. М., 1963. С. 406; Михайлова И. Б. Слу­жилые люди Северо-Восточной Руси. С. 169 прим. 397.

³⁴ ДРВ. Ч. ХХ. С. 25-26; Зимин А. А. О составе дворцовых учреждений. С. 191.

³⁵ РК 1475-1605. Т 1. Ч. II. М., 1977. С. 244-245, 249, 252, 266, 271-272.

³⁶ Сборник Императорского русского исторического общества. Т 59. СП6., 1887. С. 14-16, 30-41, 56-60; ПСРЛ. Т ХХIХ. М., 1965. С. 26-27; Кром М. М. Стародубская война 1534-1537. Из истории русско-литовских отношений. М., 2008. С. 85, 90.

³⁷ ПСРЛ. Т ХХIХ. С. 27.

³⁸ Там же. С. 29; РК 1475-1605. Т. 1. Ч. II. С. 275-276.

³⁹ Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича. С. 104.

⁴⁰ ПСРЛ. Т XXIX. С. 32.

⁴¹ Зимин А.А. О составе дворцовых учреждений. С. 191, 196 прим. 143.

⁴² Зимин А. А. Опричнина. М., 2001. С. 178.

⁴³ Скрынников Р. Г. Царство террора. СПб., 1992. С. 90, 94.

⁴⁴ Колобков В.А. Митрополит Филипп и становление московского самодер­жавия. Опричнина Ивана Грозного. СПб., 2004. С. 181.

⁴⁵ Там же. С. 181-182.

⁴⁶ РК 1475-1605. Т 1. Ч. II. С. 291, 295, 297, 334.

⁴⁷ Там же. С. 344.

⁴⁸ РК 1475-1605. Т 1. Ч. III. М., 1978. С. 453; Филюшкин А.И. История одной мистификации. Иван Грозный и «Избранная рада». М., 1998. С. 53, 55, 71.

⁴⁹ Скрынников Р. Г. Царство террора. С. 111; Зимин А.А. Опричнина. С. 178; Колобков В.А. Митрополит Филипп. С. 182.

⁵⁰ Филюшкин А. И. История одной мистификации. С. 77-80.

⁵¹ Там же. С. 83, 88. – См. также: Бычкова М. Е. Состав класса феодалов в России в XVI в. М., 1986. С. 116.

⁵² Зимин А.А. Опричнина. С. 178.

⁵³ Колобков В.А. Митрополит Филипп. С. 182; Скрынников Р. Г. Царство террора. С. 312; Зимин А.А. Опричнина. С. 178-179.

⁵⁴ Филюшкин А. И. История одной мистификации. С. 147.

⁵⁵ Колобков В.А. Митрополит Филипп. С. 183.

⁵⁶ Штаден Г. Записки немца-опричника. М., 2002. С. 36.

⁵⁷ Новое известие о России времени Ивана Грозного. «Сказание» Альберта Шлихтинга. Л., 1935. С. 55.

⁵⁸ Скрынников Р. Г. Царство террора. С. 312.

⁵⁹ ПСРЛ. Т XIII. С. 395; Колобков В.А. Митрополит Филипп. С. 137.

⁶⁰ Зимин А.А. Опричнина. С. 179-180.

⁶¹ Послания Ивана Грозного. СП6., 2005. С. 274, 276.

⁶² Скрынников Р. Г. Царство террора. С. 319. -Историографию вопроса см.: Колобков В.А. Митрополит Филипп. С. 200-203.

⁶³ Колобков В.А. Митрополит Филипп. С. 203-248.

⁶⁴ Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевла­дельцев. М., 1969. С. 316-317; Зимин А.А. Опричнина. С. 229.

⁶⁵ Колобков В.А. Митрополит Филипп. С. 137, 162 прим. 17, 23.

⁶⁶ О П. В. Зайцеве см.: Кобрин В. Б. Состав опричного двора Ивана Грозно­го // Археографический ежегодник за 1959 год. М., 1960. Ns 73. С. 38-39; Скрын­ников Р. Г. Царство террора. С. 178, 219, 229-230, 268, 350, 395, 434; Михайло­ва И. Б. 1) Служилые люди Северо-Восточной Руси. С. 51, 243-245; 2) Петр Зайцев и Василий Грязной: две судьбы, два пути в опричнину // Университет­ский историк. СПб., 2003. № 2. С. 128-130.

⁶⁷ Новое известие о России. С. 55-56.

⁶⁸ Правящая элита Русского государства IX-начала XVIII вв. (Очерки ис­тории). СПб., 2006. С. 233, 242.

⁶⁹ О конских площадках см.: Памятники русского права. Вып. 4. М., 1956. С. 259-260 Ки 94-96; Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Ми­хайловича. С. 216-217 прим. 201.

⁷⁰ Акты исторические. Т. 2. Ки 355. С. 424.

⁷¹ Михайлова И. Б. Служилые люди Северо-Восточной Руси. С. 468.

⁷² «Список служилых людей» Конюшенного приказа, составленный 20 марта 1573 г, см.: Альшиц Д. Н. Новый документ о людях и приказах опричного двора Ивана Грозного после 1572 года // Исторический архив. М.; Л., 1949. Т. IV. С. 42-51.

⁷³ Флетчер Д. О государстве Русском, или образе правления русского царя (обыкновенно называемого царем московским). СПб., 1906. С. 153.

⁷⁴ Путешествие в Московию Рафаэля Барберини в 1565 году // Сказания иностранцев о России в XVI и XVII веках. СПб., 1843. С. 36.