Автор: Володихин Дмитрий Михайлович
Журнал: Вестник Московского университета. Серия 8. История. 2012
Князь Дмитрий Михайлович Пожарский — не только фигура, ставшая живой легендой русской истории. Это еще и представитель военно-политической элиты Московского государства, служилая карьера которого представляет собой наглядную иллюстрацию масштабных перемен, происходивших в социальном составе отечественной служилой аристократии периода Смуты.
Дмитрий Михайлович родился в 1578 г.1, о детстве и молодости его почти ничего не известно. Пожарские были Рюриковичами, происходили из древнего семейства Стародубских князей. Более того, они являлись старшей ветвью Стародубского княжеского дома2; правда, сам Дмитрий Михайлович происходил от одного из младших колен. Пожарские — потомки знаменитого Всеволода Большое Гнездо, могучего властителя конца XII — начала XIII в. Родоначальник их семейства, князь Василий Андреевич Пожарский, владел обширной местностью Пожар3. Его отец, богатый князь Андрей Федорович Стародубский, участвовал в битве на Куликовом поле.
Но при столь значительных предках сами Пожарские в эпоху господства Москвы оказались на задворках.
В 1560-х — 1580-х гг. род Пожарских пришел в упадок, потерял старинные вотчины4. Младшие ветви Стародубского княжеского дома — Палецкие, Ромодановские, Татевы, Хилковы — обошли Пожарских по службе.
Такое «захудание» приключилось от разделов имущества, перехода земель монастырям, а еще того больше — от опал, наложенных при Иване IV. Это мнение обнародовал еще Л.М. Савелов, замечательный дореволюционный специалист в области генеалогии, исследовавший историю рода Пожарских. Савелов опирался на слова самого Дмитрия Михайловича, сказанные им во время одного местнического разбирательства5.
Но насколько генеалог был прав? Если соображение его верно, выходит, Пожарские на московской великокняжеской службе были когда-то великими людьми, а потом «захудали». Иными словами, высокий род опустился в «худость», чтобы воспрянуть в эпоху Смуты, когда Дмитрий Михайлович Пожарский вознес его в первый эшелон русской знати.
Знаменитый историк Московского царства С.Ф. Платонов писал о роде Дмитрия Михайловича: «Пожарские были в числе жертв опричнины и созданных ею придворных отношений и порядков. Знатные и богатые, они теряли вотчины и были опалами выброшены из Москвы на должности по местному управлению. Прижатые Грозным, они терпели и при Борисе, его политическом наследнике и последователе. Разумеется, они не могли быть в числе поклонников нового режима и должны были вспоминать старые, лучшие для них времена…»6. Таким образом, Платонов соглашался с Саве-ловым. Вслед за Платоновым согласились многие другие специалисты и популяризаторы науки. Однако последнее время на сей счет высказывались обоснованные сомнения.
Никто не спорит с тем, что во второй половине царствования Ивана IV семейство Пожарских занимало слабые позиции в служебной иерархии России. Пожарские выглядят не столько как аристократы, сколько как знатные дворяне без особых перспектив в армии, при дворе, да просто в Москве. Высший слой провинциального дворянства — вот их уровень. Множество фактов говорит в пользу этого утверждения.
В те времена показателем высокого положения любого аристократического рода было пребывание его представителей на лучших придворных должностях, в Боярской думе, назначения их воеводами в полки и крепости, а также наместниками в города. Для того, чтобы попасть в Думу, требовалось получить от государя чин думного дворянина, окольничего или боярина. На протяжении XVI столетия десятки аристократических родов добивались «думных» чинов, сотни — воеводских.
При Иване Грозном — как в опричные времена, так и позднее — у Пожарских ничего этого не было.
Их назначали на службы более низкого уровня — не воевод, а «голов» (средний офицерский чин), не наместников, а городничих (тоже рангом пониже). Если переводить служебные достижения родни Дмитрия Михайловича в термины более позднего времени, а именно Российской империи, то получится, что семейство его давало России военачальников уровня капитанов и майоров, т.е. среднего офицерства (приблизительно К—УШ классы по «Табели о рангах»7). Многие из Пожарских в разное время погибли за отечество. Не вышли они ни в бояре, ни в окольничие, ни даже в думные дворяне, несмотря на знатность (хотя представители младших ветвей Стародубского княжеского дома бывали в Думе многократно). И когда кого-то из них судьба поднимала на чуть более высокую ступень — например, на наместническую, то он гордился такой службой, хотя она могла проходить где-нибудь на дальней окраине державы, в Вятских землях. Если бы ни высокое «отечество», т.е. древняя кровь Рюриковичей и хорошее родословие, Пожарские могли бы «утонуть» в огромной массе провинциального «выборного дворянства» — людей, едва заметных при дворе.
Ни для кого слабость Пожарских в чинах московской службы не являлась секретом. Однажды князь Ю.Д. Хворостинин, не пытаясь оскорбить Пожарских, а просто обсуждая местнические тонкости, сказал вещь жестокую, но правдивую: «А князь Дмитреев [Пожарского] прадед и… отец нигде не бывали в… ваших государских и царских чинах и в розрядех, окроме городничества и городовых приказщиков»8. Убийственная по тем временам характеристика! Даже в 1619 г., после всех подвигов Дмитрия Михайловича Пожарского, ему напомнили, что дед его был всего-навсего «губным старостой» — почти позорная должность для знатного человека9.
Таким образом, в детские годы князя Д.М. Пожарского его семейство пребывало в униженном состоянии, не входило в состав военно-политической элиты и даже не могло надеяться на возвышение за счет служебных достижений. Стоит добавить еще один факт, особенно неприятный для Дмитрия Михайловича лично. Его отец, князь Михаил Федорович, не дослужился даже до чина воинского головы. Единственным его заметным достижением стал удачный брак. Женой князя в 1571 г. стала Ефросинья (Мария) Федоровна Беклемишева, происходившая из старинного и влиятельного московского боярского рода. Но мужу своему она по родственным связям помочь, видимо, не смогла.
Ничуть не улучшилось положение рода при сыне Ивана IV — царе Федоре Ивановиче. Как и все дворяне того времени, Дмитрий Михайлович с молодости и до самой смерти обязан был служить великому государю московскому. Начал он службу с небольших чинов как раз при Федоре Ивановиче (1584—1598). 23 августа 1587 г. отец Д.М. Пожарского ушел из жизни, оставив после себя двух сыновей (у Дмитрия был младший брат Василий), а также дочь Дарью. Отцовское поместье (незначительное по тем временам — всего 405 четвертей10) по указу царя Федора Ивановича было передано Дмитрию и Василию Пожарским с требованием, чтобы они вышли на государеву службу, достигнув 15 лет11.
На исходе правления этого государя, в 1593 г., Дмитрий Михайлович начал служебную деятельность. Через некоторое время его пожаловали чином «стряпчего с платьем». Летом 1598 г. в списке «стряпчих с платьем» молодой князь Д.М. Пожарский занимает последнее место12. Очевидно, стряпчим он стал незадолго до того.
Равным с ним положением обладало несколько десятков аристократов и московских дворян — таких же стряпчих при дворе. Эти люди прислуживали царю за столом, бывали в рындах — оруженосцах и телохранителях монарха — да изредка исполняли второстепенные административные поручения. В виде исключения кого-то из них могли назначить на самую незначительную воеводскую службу.
Чуть более видное положение родня Дмитрия Михайловича заняла при царе Борисе Федоровиче Годунове (1598—1605).
Как тогда говорили, молодой Пожарский и его мать Мария были у царя «в приближении». Вероятно, наконец «заиграли» старинные связи рода Беклемишевых, относившихся к одной общественной среде с Годуновыми — древнему московскому боярству. А может быть, кто-то из более отдаленных родственников оказал им протекцию: семейство Пожарских, весьма разветвленное, умело устраивать брачные дела наилучшим образом. Родней Пожарским приходились крупные деятели приказного аппарата — дьяки Щелкаловы и, возможно, влиятельные аристократы Бутурлины. Они могли принять меры к возвышению Пожарских на служебно-иерархической лестнице13. Как бы то ни было, Мария Пожарская заняла видное место в свите царевны Ксении, дочери царя Бориса. Энергичная мать, вероятно, способствовала продвижению сына.
Правда, в начале годуновского царствования Пожарским пришлось претерпеть опалу14. «Продвижение по службе, — пишет историк М.П. Лукичев, — было прервано не долгой и совершенно не ясной по своим причинам опалой. Думается, дело было пустячным, т.к. уже в 1602 г. Пожарский вновь оказывается на службе»15. После прекращения опалы семейству удалось вернуть кое-что из родовых вотчин16. Кроме того, Пожарские набрались смелости и начали вступать в местнические тяжбы — с князьями Гвоздевыми и Лыковыми.
Специалист по истории местничества Ю.М. Эскин рассказывает о большой местнической тяжбе с Лыковыми следующее: «В 1602 г. Д.М. Пожарский бил челом на князя Б.М. Лыкова. Мать последнего получила пост верховой боярыни при царице Марии Григорьевне, а мать Пожарского — пост верховой боярыни при царевне Ксении Борисовне. Верховые боярыни — главные статс-дамы — обычно выбирались из знатных почтенных вдов. Пожарский, явно по наущению матери, требовал назначения ее к царице, что считалось “выше”. Он заявлял, что ряд его предков занимал более высокие места, чем предки Б.М. Лыкова-Оболенского, однако это было большим “допущением” — Оболенские давно сидели в Думе, а знатные и чиновные однородцы Пожарских — Ромодановские, Ряполовские, Палецкие, Татевы, Тулуповы и др. — действительно “по лествице” (по родословию. — Д.В.) формально были младше Пожарских, но являлись им слишком отдаленной родней. Дело это сохранилось в записи 1609 г., когда возобновилось при царе Василии Шуйском». Разбирательство продолжалось несколько месяцев, с сентября 1602 по январь 1603 г.17 Ни при Борисе Годунове, ни при Василии Шуйском тяжба «вершена», т.е. закончена, не была. Победитель в ней не определился.
Эскин считал, что местническую распрю «срежиссировал» сам государь Борис Федорович. Князья Оболенские-Лыковы имели прочные связи с аристократической «партией» Романовых-Захарьиных-Юрьевых, враждебной Годунову. По его мнению, с помощью лояльных Пожарских царь убирал с политической доски не вполне лояльных Лыковых: «Лыков в 1609 г. рассказывал любившему всякие доносы, сплетни и прочие “ушничества” царю Василию, что якобы за 7 лет до того князь Дмитрий Пожарский “доводил” на него, Лыкова, царю Борису “многие затейные доводы” о том, что он, “сходясь с князьями В.В. Голицыным и Б.П. Татевым, про нево Бориса разсуждает и умышляет всякое зло”. В.В. Голицын, сам впоследствии претендовавший на трон, как известно, изменил под Кромами Борису Годунову, перейдя к Лжедмитрию. Однако донос — это акция, которая как-то плохо сочетается со всем, что мы знаем о Д.М. Пожарском. Лыков в своей “информации” не учел, что его соперник поостерегся бы, например, замешивать в число “заговорщиков” своего однородца, князя Татева. Лыков поведал также, что и мать Пожарского “доводила” царице Марии (к слову, дочери Малюты Скуратова) о том, что его мать, княгиня Лыкова, в гостях у княгини Алены Скопиной-Шуйской (матери будущего героя Смуты и жертвы собственной семьи князя Михаила Васильевича Скопина) “…буттося рассуждала про нее и про царевну злыми словесы”… Лыков. заявлял, что попал тогда с матерью в (кратковременную, судя по всему) опалу»18. Действительно, его отправили на воеводство в далекий провинциальный Белгород.
Вражда Лыкова с Пожарским продлится долго, она будет аукаться обоим еще и после Смуты. История ее весьма подробно отражена в документах того времени.
Но как ни странно, изучив ее, трудно извлечь что-либо интересное о личности Дмитрия Михайловича.
Правду ли говорил Лыков о доносах Пожарского и его матери? У него ведь имелся собственный интерес — переломить ход тяжбы в пользу рода Лыковых. А если все-таки правду, то существовал ли на самом деле заговор против Бориса Годунова — покровителя Пожарских? Являлся ли в действительности монарх «постановщиком» жестокой местнической тяжбы? Согласились ли Пожарские на роль «фигур» в игре Бориса Федоровича, так ли уж совпадали их устремления с желаниями царя? А может, и не велось никакой игры?
Нет твердого ответа ни на один из поставленных вопросов. Можно сколь угодно долго строить хитроумные гипотезы, а правда проста: недостаток информации мешает вынести обоснованное суждение.
Полная ясность видна только в одном направлении: еще недавно Пожарские были никем при дворе, и вдруг они «сцепились» со значительным семейством, притом — по сомнительному поводу. Можно ли было заработать «поруху чести» или, иначе, местническую «потерьку» по женской линии, да еще из столь редкой для местнических баталий комбинации, — большой вопрос. Как видно, Пожарские хотели драки. Они возвещали о своем возвращении в аристократическую «обойму», хотя бы и в низший ее эшелон, а значит, готовились пройти через целый каскад тяжб. Иного пути не существовало. Надо полагать, Пожарские решились вступить в бой, чувствуя поддержку самого государя. В ином случае их авантюра почти автоматически привела бы к тяжелому поражению.
В Смутное время князь Дмитрий Михайлович вступил с возвращенным при Борисе Годунове чином стряпчего. На заре разгорающейся Смуты, в конце 1604 или же начале 1605 г., ему был пожаловано чуть более высокое звание — стольника19. Но и чин стольника заметно уступал по значимости «думным чинам» — боярина, окольничего, думного дворянина.
Если грубо и приблизительно перевести на язык воинских званий Российской империи, стольник соотносился с полковничьим чином сухопутных войск (VI класс «Табели о рангах»20). Стольники в иерархическом отношении были незначительно выше, нежели стряпчие с платьем. Карьера по тем временам хорошая, лучше, чем у большинства предков Д.М. Пожарского, но без особенного блеска. Ни в Боярской думе, ни в воеводах Дмитрий Михайлович не бывал, наместничества не получал.
Все эти перипетии в судьбе незначительного и невлиятельного рода остались малозаметными событиями для современников. Государев двор того времени включал в себя огромное количество титулованной аристократии куда выше знатностью и влиятельнее Пожарских. Благоволение царя Бориса Федоровича дало им немного. Если посмотреть на служебный статус семейства Пожарских в целом, то значительных достижений все еще не видно. Вот несколько примеров:
Князь Иван Петрович Пожарский в 1598—1604 гг. служил «выборным сыном боярским» по Владимиру. Затем он выслужил чин стольника, сравнявшись, таким образом, с Дмитрием Михайловичем. В 1604 г. князь Дмитрий Петрович Пожарский имел чин «жильца» — также невысокий (ниже стольника). Дядя Д.М. Пожарского, князь Петр Тимофеевич Пожарский-Щепа, в 1590-х — 1600-х гг. не поднялся выше тех же «выборных». Но он занимал какое-то время пост воеводы в маленьком Уржуме, на Москве несколько лет служил «объезжим головой» — то «в Белом городе на большом посаде», то в Китай-городе. Должность объезжего головы современный историк остроумно назвал «инспекторской пожарно-полицейской»21.
Никто из Пожарских не шагнул к тому времени по службе хоть на ступеньку выше Дмитрия Михайловича, «приподняв» тем самым и весь род.
Зато в Смутные годы князь Пожарский станет одной из самых заметных фигур в Московском государстве. Любопытно, что «дворовым» (придворным) чином стольника Дмитрий Михайлович дорожил, не опускал его при титуловании. И в официальных документах Совета всея земли его нередко называли «стольником и воеводой». Так, например, начинается «окружная грамота», написанная в Ярославле 8 апреля 1612 г.: «Великия Росийския державы Московского государства от бояр и воевод и стольника и воеводы от князя Дмитрея Михайловича Пожарского с товарыщи…»22. На «затылье» земских грамот, в списке «рукоприкладств», имя князя Д.М. Пожарского стоит далеко не первым, а всего лишь в конце первого десятка23. Он — старший военачальник земского ополчения, но не далеко самый знатный из служилых аристократов, примкнувших к земцам. Традиция не позволяет при составлении официальных бумаг игнорировать этот факт. С осени 1612 г. объединенное
земское правительство рассылает грамоты от имени «боярина и воеводы князя Дмитрея Тимофеевича Трубетцкого да стольника и воеводы князя Дмитрея Михайловича Пожарского»24. Пожарский — второй: он возглавлял воинство победителей, но Трубецкой и знатнее его, и чином выше. Лишь в 1613 г. Пожарскому будет дарован думный чин боярина и позднее, уже при Михаиле Федоровиче, он будет занимать крупные воеводские и административные посты.
Разрыв между положением князя Д.М. Пожарского в 1605 г., при восшествии на престол Лжедмитрия I, и в 1613 г., при восшествии на престол основателя династии Романовых Михаила Федоровича, огромен. В мирное время при господстве местнической системы, обеспечивавшей привилегии для нескольких десятков знатнейших родов, никто не мог «скакнуть» из стольников в бояре. А представитель довольно скромного, хотя и «родословного» семейства Пожарских вообще не имел шансов выслужить боярский чин. Ни последовательно, т.е. постепенно проходя промежуточные чины, ни «скачком», что и произошло в действительности. И если при Борисе Годунове и Лжедмитрии I князь еще не принадлежал к числу представителей военно-политической элиты России, то в 1613 г. он уже являлся таковым несомненно.
Остается выяснить: а располагал ли род Пожарских какими-то выдающимися служебными достижениями до второй половины XVI в. Например, в молодые годы Ивана IV, когда страною правил не столько он, сколько аристократические «партии»? Или при Василии III? При Иване Великом?
Сам Пожарский был уверен, что его род придавили опалами, и, значит, следовало использовать любой шанс, возвращая семейству былое величие. По этому поводу специалистами высказываются сомнения: была ли та высота? Не представляет ли она родовую легенду Пожарских?
При Иване III Пожарских вообще не видно: ни разряды, ни иные административные документы их не упоминают. При Василии III и в годы молодости Ивана IV пять представителей рода, в том числе прадед Дмитрия, оказывались в наместниках и волостелях, т.е. управляли волостями, но чаще — второстепенными, и лишь ненадолго: Переяславлем да половиной Дмитрова. Ничего особенного.
С другой стороны, семейство Пожарских долгое время было весьма состоятельным.
Л.М. Савелов считает, что еще в XV столетии Пожарские сохраняли огромные богатства удельной эпохи, доставшиеся им от предков. Это так: весь XVI век они совершают множество сделок с земельной собственностью, притом щедро раздают села и деревни в приданое, делают большие вклады в монастыри25. Их древнее родовое владение Пожар (или Погар) еще в середине XV в. перешло к князю Д.И. Ряполовскому в обмен на села Мугреево (оно же Волосынино) и Коченгир (Кочергин) с деревнями26. Очевидно, Пожарские нуждались тогда в деньгах: вместе с Мугреевым они получили 150 рублей серебром (колоссальные деньги, целое состояние), а также коня и шубу еще на 20 рублей. Иначе говоря, разница в размерах или ценности земель была покрыта звонкой монетой. Но и мугреевские владения оказались весьма велики: это хорошо видно по землеописаниям старомосковской эпохи и по вкладам в Суздальскую Спасо-Евфимьеву обитель. Семейство было связано прочными нитями с этой обителью. Там Пожарских на закате жизни постригали в иноки, там же многие из них погребены. Так вот, во второй половине XVI в. древнее земельное богатство Пожарских, давно разошедшееся на части между многочисленными представителями рода, стремительно уходит к этому монастырю — за долги и по вкладам, сделанным из христианского благочестия. Если суммировать все древние вотчины Пожарских, отданные тогда монахам, получится громадная область: села Богоявленское, Могучее (Мугучее), Троицкое, Федотово, Фалалеево, Дмитриевское, 60 деревень, 2 починка, 6 пустошей и 2 селища27. По представлениям XV—XVI вв. — настоящее удельное княжество! Между тем земли уходили из рода не только в этот, но и в другие монастыри, например, в Троице-Сергиев…28
В результате царской опалы Пожарские, по всей видимости, потеряли не столь много земли, сколько отдали ее иноческим обителям — за деньги или в виде добровольных пожертвований.
Как ни парадоксально, Пожарских могло погубить собственное богатство: они не поспешили укрепить свое положение, отыскивая службу при дворе великих князей московских. Возможно, родовое состояние давало этому семейству слишком значительный доход, чтобы Пожарские торопилось вступить в конкуренцию с другими Рюриковичами и старомосковским боярством за высокий служебный статус в столице объединенного Русского государства. А когда стало очевидным, что вся жизнь знатного человека поставлена в зависимость от гнева и милости государя московского, время оказалось упущенным. Поздно!
Да и огромная область, издревле принадлежавшая их роду, начала понемногу «таять».
Но где же тогда та самая вершина, с которой Пожарских могла сбросить опала? Нет ее. Переяславское и дмитровское наместничества — заметные должности, но не великие. Выходит, древний род этот никогда не стоял особенно высоко в Московском государстве. Был богаче и со временем богатства растерял — весьма возможно. А что касается служебного положения, тут Пожарским похвастаться нечем.
Ю.М. Эскин сделал тонкое наблюдение: «.многих княжат выслали на службу в присоединенное Казанское ханство, а часть их вотчин забрали “на государя”, что следует рассматривать как опалу. Пошло туда около 23 семей стародубских князей, в том числе четверо Пожарских. В 1550—1557 гг. городничим в Свияжске служил дед князя Дмитрия князь Федор Иванович Третьяк, а его брат Иван Иванович в 1557—1558 гг. — городничим в Казани. Это были низкие административные должности, чем Пожарских позднее попрекали. Но спустя 5—6 лет большинство вернулось домой и даже, судя по землевладельческим документам, распоряжалось частью родовых вотчин. Поэтому объяснения Д.М. Пожарского и его родственников спустя 50 лет своей “захудалости” опалой были натяжкой: ни до, ни после Казани Пожарские до воеводских или придворных чинов не добирались (курсив мой. — Д.В.)»29. В.Д. Назаров придерживается сходного мнения о Пожарских: «Их род захирел вовсе не в результате опалы в годы опричнины. а гораздо раньше. Совсем не случайно князей Пожарских нет в перечне дворовых 1495 г., где фигурируют 11 потомков трех братьев Федора, Ивана и Давыда Андреевичей [Стародубских], но нет потомков их старшего брата — Василия Андреевича»30.
Остается сделать вывод: опалы несколько ухудшили положение рода Пожарских, но со времен создания Московского государства он никогда и не выдвигался в первые ряды военно-политической элиты. На театре большой политики и среди крупных военачальников их не видно уже при Иване Великом. Пожарские были знатны, но слабы службою. Не храбростью, не преданностью уступали они другим аристократическим семействам, нет. Прежде всего — умением «делать карьеру».
Не они одни таковы. Многие княжеские рода, вышедшие из высокородных Рюриковичей, опустились на московской службе до положения обычного провинциального дворянства. Вяземские, Ковровы, Гундоровы, Кривоборские, Борятинские, Бабичевы, Болховские, Гагарины — всё Рюриковичи, но всё — захудалые. Некоторым впоследствии помогла подняться монаршая милость, те или иные связи с правящим домом. Но вообще захудание знатного княжеского семейства в XV—XVI вв. — дело обычное.
Трудно сказать, почему так произошло конкретно с Пожарскими. Можно лишь строить версии.
Одна из них, самая простая: нежелание либо неумение представителей рода толкаться локтями за выгодные назначения при дворе. Почему — об этом уже говорилось.
Другая объясняет неуспех рода на Москве земельным разорением. В XVI в. семейство расплодилось, и прежние обширные вотчины разошлись между многими его представителями. Известен раздел родовых вотчин, произведенный в 1518/19 г. между четырьмя (!) представителями семейства Пожарских. А в 1521/22 г. произошло новое раздробление31. Это лишило Пожарских силы и влияния, какими они обладали в XV в. Уже в 1550-х гг. они выглядят дюжинными землевладельцами, их вотчины и поместья не достигают и 1000 четвертей на человека, т.е. как у средне-зажиточных дворян32.
Какая из версий ближе к истине, покажут будущие исследования.
Отец, наверное, говорил Дмитрию Михайловичу: Пожарские когда-то считались великими людьми, а ныне участь их незавидна. И мальчик понял всё по-своему: опалы. немилость. нас принизили. Эта родовая легенда, усвоенная в детстве, заставляла его с необыкновенной энергией бороться за возвышение семейства. Яростное столкновение с Лыковыми — яркое тому свидетельство.
Для биографии самого Дмитрия Михайловича гораздо важнее другое: когда произошел перелом в его служилой карьере? Когда его энергичные действия дали, наконец, результат?
По всей видимости, предпосылки к этому создались при Василии Шуйском.
В годы царствования Василия Ивановича (1606—1610) Пожарский наконец-то выбился на воеводскую должность. По понятиям послепетровской России — вышел в генералы. Он активно ведет боевые действия, защищая столицу от польско-литовских шаек и русских бунтовщиков. Под Коломной (начало 1609 г.) Дмитрий Михайлович осуществляет в ночное время стремительное нападение на лагерь вражеского войска. Противник разбегается, в панике бросив армейскую казну. Пожарский показывает себя решительным военачальником. Он заработал повышение по службе честным воинским трудом.
Именно тогда, в разгар Смуты, самым очевидным образом проявляется воинское дарование Пожарского. Начав с коломенского успеха, проследим основные факты в его боевой карьере.
Годом позже князь разбил в жестоком сражении отряд мятежника Салькова. В жалованной грамоте среди прочего говорилось: «Памятуя Бога и пречистую Богородицу и московских чудотворцев, будучи в Московском государстве в нужное и прискорбное время, за веру крестьянскую и святыя Божия церкви и за всех православных крестьян против врагов. польских и литовских людей и русских воров. стоял крепко и мужественно и многую службу и дородство показал, голод и во всем оскуденье и всякую осадную нужу терпел многое время, а на воровскую прелесть и смуту ни на которую не покусился, стоял в твердости разума своего крепко и непоколебимо, безо всякия шатости.»33 За «московское осадное сидение» Дмитрию Михайловичу досталась село Мыта, приселок Нижней Ландех с деревнями и слободка Холуй, всего на 375 четвертей земли.
В 1610 г., будучи на воеводстве в Зарайске, Дмитрий Михайлович дал отпор буйной толпе изменников, желавших сдать город очередному Лжедмитрию. Запершись в крепости и не пустив туда стихию измены, Пожарский выстоял, а потом принудил бунтовщиков к покорности.
Между тем сам факт пребывания на воеводском посту в Зарайске говорит о многом. Зарайск — один из узловых пунктов русской обороны от татарских набегов с юга, город с каменным кремлем. Назначение возглавлять гарнизон в таком месте, во-первых, свидетельствует о высоком служебном положении военачальника, во-вторых, о доверии со стороны государя. Василий Шуйский ставил и ставил князя на крупные воинские посты, поскольку тот выказывал преданность и одерживал победы. В условиях «кадрового голода», образовавшегося вокруг царя Василия Ивановича из-за «тушинских перелетов», Пожарский оказался как нельзя кстати: он заменил людей, быть может, более знатных, но менее результативных на поле брани и менее лояльных по отношению к монарху.
Пожарский служил царю Василию Ивановичу честно и дрался с его врагами искусно. В период правления Шуйского, никак не ранее, за Дмитрием Михайловичем закрепляется репутация умелого и твердого полководца. А она, в свою очередь, сделает его впоследствии привлекательной фигурой в глазах руководителей нижегородского земского ополчения. Пожарский будет призван ими на высший командный пост, хотя ополчение могло заручиться поддержкой фигур значительно более знатных, т.е. стоящих гораздо выше — по меркам мирного времени. Следует подчеркнуть, что в годы царствования Василия IV Ивановича, несмотря на упоминавшийся выше «кадровый голод», кн. Д.М. Пожарский думных чинов еще не достиг. И лишь временное «отключение» местнической системы в условиях земского освободительного движения позволило ему подняться к высшим чинам старомосковской служебно-иерархической лестницы.
Таким образом, служилая биография князя Д.М. Пожарского выкована Смутой, нарушением принятого в старомосковском обществе порядка вещей. Несколько видных деятелей Смутного времени поднялись тогда вопреки этому порядку, и Пожарский — один из них, самый значительный. Его карьера — результат выдающихся тактических способностей и высоких нравственных качеств, которые проявились в чрезвычайных обстоятельствах всеобщего социального катаклизма. Она не могла бы состояться в рамках устоявшегося социального строя.
Примечания
1 Год рождения Д.М. Пожарского оспаривается историком-краеведом В.Е. Шматовым. По его словам, грамота на земли, доставшиеся Пожарскому от отца, датирована февралем 1588 г., и там сказано, что отроку уже 10 лет. А если он родился в 1578 г., к февралю 1588 г. ему было бы менее 9,5 лет: следовательно, князь родился в 1577 г. (Шматов В.Е. О дате рождения князя Дмитрия Пожарского // Нижегородская правда. 2005. № 76). Случай спорный: девять лет и четыре месяца могли выдать за 10 — семья ведь стремилась сохранить за собой отцовские владения, а чем старше отрок, тем больше шансов, что государь пойдет навстречу его роду, зная, что на службу юноша все равно выйдет несколько лет спустя. Итог: нельзя сказать 100-процентно твердо, в 1577 или 1578 г. родился Дмитрий Михайлович. 1578 г. приводится здесь как более традиционная дата.
2 Зимин А.А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV — первой трети XVI в. М., 1988; Савелов Л.М. Князья Пожарские // Летопись Историко-родословного общества в Москве. М., 1906. Вып. 2—3. С. 36—37.
3 Ныне село Пожар не отыскать на карте России: оно исчезло. Однако его местоположение четко локализовано специалистами: в XV в. оно располагалось к юго-западу от Стародуба, близ села Осипова. Или, по другому мнению, речь идет не столько о конкретном селе Пожар (Погар), сколько о целой волости с таким названием, находившейся приблизительно в указанном месте (Кучкин В.А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X—XIV вв. М., 1981. С. 260—261).
4 Павлов А.П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове. СПб., 1992. С. 157—158.
5 Савелов Л.М. Указ. соч. С. 5.
6 Платонов С.Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв. М., 1995. С. 347.
7 Российское законодательство X—XX вв.: В 9 т. Т. 4. Законодательство периода становления абсолютизма. М., 1986. С. 58.
8 Белокуров С. А. Разрядные записи за Смутное время (7113—7121 гг.). М., 1907. С. 33.
9 Дворцовые Разряды. 1612—1628. Т. 1. СПб., 1850. С. 396—397.
10 Четверть — мера площади пашенных земель. В Х\Т—Х\11 столетиях составляла чуть менее 0,505 га.
11 Акты служилых землевладельцев XV — начала XVII века. Т. I. М., 1997. № 219; Курганова Н.М. Надгробные плиты усыпальницы князей Пожарских и Хованских в Спасо-Евфимьевом монастыре // Памятники культуры: Новые открытия. 1993. М., 1994.
12 Акты Археографической экспедиции. Т. II. СПб., 1836. С. 44.
13 Сироткин С.В. Заметки о биографии Дмитрия Михайловича Пожарского // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2001. Вып. 1 (3). С. 108—110.
14 Возможно, опала была вызвана их родственными связями с Чепчуговыми-Клементьевыми, которые вызвали недоброжелательство со стороны всесильных Годуновых (Кобеко Д.Ф. Щелкаловы и Чепчуговы // Русская старина. СПб., 1901. Вып. СУ (XXXII год издания). С. 711—715).
15 Лукичев М.П. Д.М. Пожарский после 1612 г. // Лукичев М.П. Боярские книги XVII века. М., 2004. С. 244.
16 Разрядная книга 1559—1605 гг. М., 1974. С. 321; Эскин М.Ю. Местничество в России XVI—XVII вв. Хронологический реестр. М., 1994. С. 117, 124; Павлов А.П. Указ. соч. С. 166.
17 МаркевичА.И. О местничестве. Ч. 1. Киев, 1879. С. 278—284.
18 Эскин Ю.М. Опыт жизнеописания боярина князя Козьмы-Дмитрия Михайловича Пожарского // День народного единства: Биография праздника. М., 2009. С. 180.
19 Павлов А.П. Указ. соч. С. 132, 133.
20 Российское законодательство X—XX вв. Т. 4. С. 56.
21 Разрядная книга 1559—1605 гг. М., 1974. С. 307, 314, 321; Станиславский А. Л. Труды по истории государева двора в России XVI—XVII веков. М., 2004. С. 254, 260, 275, 354, 362, 387; Савелов Л.М. Указ. соч. С. 16—19, 21; Павлов А.П. Указ. соч. С. 110—111; Эскин Ю.М. Опыт жизнеописания боярина князя Козьмы-Дмитрия Михайловича Пожарского. С. 170.
22 Акты Археографической экспедиции. Т. II. № 204, 208, 210 (апрель—июль 1612 г.).
23 Там же. № 203.
24 См., например: Акты Археографической экспедиции. № 215, 216 (октябрь— декабрь 1612 г.).
25 Савелов Л.М. Указ. соч. С. 14—22.
26 Назаров В.Д. Акты из архива Спасо-Евфимьева монастыря // Русский дипломатарий. М., 1998. Вып. 4. С. 10—11, 15—16.
27 Акты Суздальского Спасо-Евфимьева монастыря 1506—1608 гг. М., 1998. № 96, 99, 130, 145, 146, 153, 155, 156, 166, 169, 180, 202, 230.
28 Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря. М., 1987. С. 100; Черкасова М.С. Землевладение Троице-Сергиева монастыря в XV—XVI вв. М., 1996. С. 142—143.
29 Эскин Ю.М. Опыт жизнеописания боярина князя Козьмы-Дмитрия Михайловича Пожарского. С. 170.
30 Назаров В.Д. Указ. соч. С. 12.
31 Акты Суздальского Спасо-Евфимьева монастыря 1506—1608 гг. М., 1998. № 11, 19.
32 Антонов А.В. Боярская книга 1556/57 года // Русский дипломатарий. Вып. 10. М., 2004. С. 88, 89, 100.
33 Собрание государственных грамот и договоров. М., 1813. Т. I. № 56.