Автор: Рощупкин А. Ю.
Журнал: История: факты и символы 2020
Освоение южных окраин Московского государства на протяжении XVI-XVII вв. было связано с политикой центральной власти по включению и закреплению новых территорий в состав расширяющего свои границы русского царства. Продвижение вглубь так называемого «Поля» было возможно только при условии заинтересованности государства в строительстве новых крепостей и развитию станичной и сторожевой службы [1, с. 86]. Необходимым звеном на пути присоединения и освоения новых земель было привлечение в появившиеся крепости боеспособных служилых людей, которые могли переносить не только все тяготы гарнизонной жизни, но и при необходимости защитить интересы государства перед лицом татарской и черкасской опасностей [9, с. 100]. В то же время на служилых людей возлагалась важная функция по освоению земель вокруг крепости и формированию социально-экономической структуры местного служилого сообщества с учетом специфики региона.
Совокупность внутренних и внешних факторов способствовала тому, что служилый человек, по меткому замечанию исследователя Бобровского П. О., являлся одновременно «и воином, и гражданином» [2, с. 59]. После службы дети боярские складывали оружие и превращались в землевладельцев или чиновников, а стрельцы и казаки отправлялись заниматься прибыльным делом или торговать за прилавок. Сохранившиеся документы о строительстве Ельца и заселении округи являются ярким примером жизни русской крепости на южных рубежах, превратившейся впоследствии в крупный средневековый город [4]. Служилые люди крепости, согласно принятой историографической традиции, делились на служилых «по отечеству» и «прибору» [6, с. 80]. Материалы многочисленных елецких грамот и челобитных позволяют восстановить хозяйственно-бытовую составляющую жизни каждой из служилых групп.
Наиболее многочисленной и противоречивой по социальному составу являлись служилые люди «по прибору», которые были выходцами из соседних уездов: Алексинского, Болховского, Епифанского, Каширского, Крапивенского, Новосильского, Орловского, Пронского и Соловского [4, с. 5-6]. Это способствовало тому, что каждый из крестьян привносил в жизнь елецкой крепости особенности своего уезда, тем самым создавая поликультурную основу для социума будущего города.
После того, как казацкие и стрелецкие сотники провели умелую агитацию среди населения южнорусских уездов, в елецкую крепость начали стекаться многочисленные группы крестьян, будущих строителей и защитников города. Первостепенной задачей «новоприборных» служилых людей было их привлечение к процессу функционирования сторожевой и станичной службы, а также охране строившейся крепости [5, с. 216]. Строительные работы по возведению крепости первоначально ложились на плечи привлеченных «посоху» крестьян [10, с. 28]. Однако несвоевременная оплата проделанной работы стимулировала бегство из недостроенной крепости «посошных» людей в соседние города. В связи с этим, большая часть нагрузки по строительству крепостных укреплений и острога легла на плечи служилых людей, о чем они жаловались в своих челобитных в Посольский приказ. Сохранившиеся документы достаточно ярко иллюстрируют хозяйственные трудности, которые возникли перед служилым гарнизоном в первые годы функционирования елецкой крепости.
Служилые казаки сетовали, что их заставили без «посошных» людей возводить «торасы», а вокруг города копать ров и ставить около острога «надалабы». Кроме того, казаки дорубали городовые башни и копали тайник. Для тайника они возили «бревенья дубавое три сажен касых». От острожного и городового дела служилые казаки стали «наги, и пеши, и голодны». Это привело к тому, что свою живность, лошадей и коров многие казаки выменяли на хлеб. Попутно с возведением укреплений многих казаков возвращали прежним помещикам, которые требовали выдачи своих бывших крестьян [4, с. 38]. Привлечение казаков к строительству крепости, плохое снабжение денежным и хлебным жалованьем в совокупности с возвратом детям боярским стимулировало многих ратников к массовому бегству в соседние уезды и города. Так информация об ушедших со службы елецких казаках появлялась в Данкове, Епифани, Черни, Новосиле, Крапивне, Мценске и Туле. Однако судьба большей части казаков осталась неизвестна [4, с. 108].
Стрельцы, в свою очередь, возили четырехсаженный и пятисаженный лес, из которого они вместе с «посошными» людьми возвели две башни и «рубили гародни». После бегства из Ельца нанятых «посоху» крестьян И. Н. Мясной велел стрельцам приступить к строительству еще двух башен. Одна располагалась около Пятницких ворот, а другая вверх по реке Сосне. Вместе с казаками стрельцы участвовали в работах над тайником, к которому возили дубовый лес. Несвоевременное денежное и хлебное довольствие также стимулировало стрельцов наряду с казаками оставить свою службу и искать новое место для жизни в других городах [4, с. 34].
Несмотря на привлечение служилых казаков и стрельцов к возведению острога и укреплений, а также их стараниям и всем пережитым тяготам, полностью завершить строительство Ельца не получилось, о чем в своей отписке указал голова И. Н. Мясной. Он писал, что «Елец срублен, а не крыт и тайник не сделан, и по острогу башни недорублены, и около острогуров не копан и надолобы не поставлены, а на Аргамачьей горе острог не постален». Поскольку казаки, стрельцы, пушкари и затинщики «городового дела делать не умеют» главную причину неудачи в строительстве крепости елецкий голова видел в массовом бегстве «посошных» людей, плотников и кузнеца Ильи Горбуна. Наличие в городе кузнеца было необходимым условием для нормального функционирования гарнизона, поскольку на него возлагались задачи по установке и обеспечению в сохранности острожных и городовых замков, а также в поддержании исправности пушек и пищалей служилых людей [4, с. 101].
Из-за сложных природных условий, удаленности от центральных районов и постоянной степной опасности, будущие служилые люди, бывшие крестьяне и холопы, приходили к строившейся крепости без своих семей и «рухляди» [7, с. 12]. Вокруг елецкий крепости формировались будущие служилые слободы, в которых казаки, стрельцы, пушкари, затинщики и воротники ставили себе дворы и «клети», чтобы туда можно было привезти своих родных и имущество. Это привело к череде многочисленных разбирательств между детьми боярскими и елецкими служилыми людьми, поскольку помещики всячески пытались препятствовать уходу своих крестьян и их семей. Сохранившиеся грамоты и челобитные содержат большой пласт информации об имуществе елецких казаков и стрельцов, что позволяет достаточно точно воссоздать хозяйственный облик «новоприборных» служилых людей.
Хозяйственный уклад елецких служилых людей в первые годы функционирования крепости характеризовался их фактическим состоянием на момент записи в Елец, которое соответствовало тому имуществу, что они имели в статусе крестьян, проживая у помещиков. Имущество служилых людей, бывших крестьян состояло из подворной живности, различной «рухляди» – хозяйственно-бытовых вещей, а также зерновых культур, которые они высаживали для себя.
Подворная живность, которую «новоприборные» служилые люди оставляли у помещиков в надежде за нею вернуться, ярко иллюстрирует их как крепких хозяйственников, способных себя обеспечить всеми видами животноводческой продукции. Во главе большинства списков казаки и стрельцы писали лошадей как важную единицу хозяйства. С лошадью связано ее использование как при обработке земли, так при необходимости и на службе. В связи с этим, прописывая количество, служилые люди указывали и боевые качества лошади [3, с. 95]. Так, казак М. Подойный жаловался, что приказчик Б. Г. Пущеев не отдавал ему двух меринов общей стоимостью в 6 рублей [4, с. 25]. Стрелец М. Семенов не
мог забрать у помещика И. Болотенкова коня и двух кобыл [4, с. 43]. Казак К. Д. Пенков, записавшись в Елец и оставив на своем месте трех братьев, также не смог вернуть своих лошадей [4, с. 51-52]. Сын боярский Ч. М. Рыжов из Пронского уезда захватил у елецких казаков К. К. Максимова и П. Киреева шесть лошадей, о чем они жаловались в Посольский приказ [4, с. 103]. Не менее важным в хозяйственной жизни служилых людей было наличие крупного рогатого скота – коров, а также молодняка – подтелков. Коровы давали молоко, кожу, а также мясо. Молодняк приходил на смену старым или больным животным, тем самым восполняя естественную убыль. У казака М. Подойного приказчик Б. Г. Пущеев захватил двух коров стоимостью 2 рубля [4, с. 25]. Крапивенский сын боярский удержал у елецкого казака В. Ф. Комарова «корову и телицу» [4, с. 79]. У других казаков сын боярский Ч. М. Рыжов забрал себе нескольких коров и двух подтелков [4, с. 103]. Достаточно часто в списках имущества служилых людей встречались овцы, свиньи и куры [4, с. 51, 79, 87, 103, 177]. Их численность варьировалась от пары голов до нескольких десятков. От них получали мясо, шерсть, кожу и яйца. Из шерсти и кожи изготовляли элементы одежды, а мясо и яйца употребляли в пищу или торговали друг с другом. Отдельным пунктом в челобитных служилых людей указывались забранные у них детьми боярскими улья с пчелами, а также продукты пчеловодства: воск и мед. Воск могли использовать при изготовлении свечей и печатей, а мед применяли в кулинарии, лекарственных целях, а также при варке вина. Так, помещик Л. Толдыкин не отдал казаку Е. Я. Мишину 30 ульев с пчелами [4, с. 78-79], а у стрельца И. В. Дурнева возник конфликт с сыном боярским Д. Г. Токарем при продаже меда и воска [4, с. 71].
Информация о «рухляди» раскрывает характер и размер имущества служилых людей. Стрелец М. Семенов требовал от помещика И. Болотенкова возвращения «платья зендень лазорева, да шапка черная червчета, да серьги черьвец на серебре, да четыре холсты, да восьм рубашок муских и женских» [4, с. 43]. В челобитной елецкого казака В. Ф. Комарова на крапивенского сына боярского Д. С. Елагина сохранился более развернутый список личных вещей служилого человека [4, с. 79]. Он требовал возврата своей «всякой подворной рухляди», в которую вошли «ормяк, да крашенину, да щапку женскую камчяту белую, да шапку нагольную лисью, да коробью с рубашками, да сошники с полицами». Интересно, что Комаров перечислял также хозяйственный инвентарь для уборки зерна и сенного покоса, а именно: две косы и четыре серпа. Кроме того, казак упоминал о пропаже пивного котла и двух бочек пивных, что напрямую свидетельствует о том, что он занимался домашним пивоварением. С большим сожалением Комаров констатировал, что ко всему вышеперечисленному Елагин забрал три кадки с капустой и «четыре напола». Достаточно наглядной является челобитная стрельца Г. Я. Быкова на орловского казака Ф. В. Савенкова. Савенков отказался возвращать «котел путной, да пивные суды три бочки больших, да четыре наполы, да блюд красных, да 5 братин красных больших, да 10 ставцов красный, да два выносника больших, да сковорода меденая, да 30 ложек». Стрелец также подчеркнул, что в ходе конфликта казак ему не вернул жернова, которыми тот, вероятно, молотил зерно, собираемое со своего участка [4, с. 87]. В череде многочисленных челобитных встречается упоминание о захвате у казака Ф. Терехова пищали, зелья, свинца, а также порашницы и седла с уздой [4, с. 75].
Важным показателем хозяйственной самостоятельности «новоприборных» служилых людей являлось разнообразие агрокультур, которые они указывали в общем списке имущества, захваченного помещиками. При этом челобитчики указывали не только количество копен собранных ими с участка, а также обмолот той или иной зерновой культуры из расчета четвертей зерна из копны. Копнами производилось измерение сенокоса, при этом можно провести взаимосвязь между количеством собранных копен и размером участка. Соответственно, чем больше был участок, тем больше с него можно было собрать копен зерна [8, с. 126]. Елецкий казак П. Д. Пенков просил возврата от помещика Д. И. Карпова 20 четей ржи, 20 четей овса, 3 чети пшеницы, 3 чети гороха, 4 чети гречихи, 5 четей ячменя, а также 2 чети семени конопляного [4, с. 51-52]. Другой казак Ф. Терехов не мог забрать 30 копен ржи, 20 копен овса, 10 копен ячменя, 15 копен пшеницы и 1 десятина гречихи [4, с. 75-76]. Е. Я. Мишин указал, что у него осталось у сына боярского Т. Ф. Карпова «хлеба стоячего», т. е. не скошенного, 30 копен ржи. При этом он рассчитывал, что обмолот из копны мог быть около 2 четвертей зерна [4, с. 81]. На аналогичный обмолот рассчитывал также стрелец Г. Я. Быков, сделав пометку в челобитной, что « из копны с 2 десятин по 2 четверти ржи» [4, с. 87]. Чуть на больший результат рассчитывал казак К. К. Максимов. Он из 20 копен овса надеялся обмолоть по три четверти из копны [4, с. 103]. Всего елецкие «новоприборные» служилые люди оценивали свое хозяйство в зависимости от количества и качества потерянного имущества, которое могло колебаться от 15 до 40 рублей.
Для понимания специфики формирования социальных отношений между служилыми людьми необходимо обратиться к бытовым сценам и картинам жизни елецкого гарнизона. Наиболее ярким и крупным конфликтом среди служилых людей стало выяснение отношений между стрелецкими и казачьими сотнями, которое возникло в ходе конфронтации воеводы А. Д. Звенигородского и головы И. Н. Мясного. Оно было связано с тем, что из Посольского приказа последовало указание передать стрельцов О. Каверина под управление казачьего головы И. Михнева, а стрельцов Д. Болотова голове А. Хотяинцеву [4, с. 113]. О. Каверин не подчинился предписанию и отказался передать И. Михневу список стрелецких имен и поручных записей. В свою очередь, стрельцы воспользовались неразберихой в кругу начальства и стали самовольно ездить «по городам и на Поле и по рекам для добычи», не предупредив А. Хотяинцева [4, с. 156]. После этого последовало разбирательство по поводу избиения казачьего сотника Д. Ровенского стрельцами О. Каверина. Ровенский жаловался, что Каверин подговорил стрельцов «своей сотни бить» его, при этом стрелецкий сотник всячески опровергал выдвинутые против него обвинения [4, с. 164]. В результате последовало указание О. Каверина «присмирить», чтобы он вперед «не дуровал» и вместе со своей сотней перешел под командование И. Михнева [4, с. 91, 92]. В последующем напряженные отношения между казачьими и стрелецкими сотнями сохранились и проявлялись в мелких конфликтах. Так, в процессе патрулирования крепостных стен казаки рассказывали, что стрельцы называли их бранными словами и не давали спокойно нести караульную службу [4, с. 23]. Согласно другому разбирательству стрелец отобрал у казака купленную им рыбу и отдал ее своему сотнику О. Каверину [4, с. 24].
Не менее интересны грамоты и челобитные служилых людей, описывающие различные аспекты жизни крепости и характеризующие формирование внутренних связей. Помимо крестьян, ставших «новоприборными» служилыми людьми, в рядах елецкого гарнизона числились ливенские и тульские «сведенцы», а также группа донских казаков.
Елецкий стрелец Л. Лобанов выяснял отношения с ливенским «сведенцем», казаком О. С. Нагим по поводу своей бывшей жены Дарьи, которая ушла от него, забрав имущество стоимостью в 9 рублей. Конфликт между ними начался в 1590 г. «о Покров Святой Богородицы», а по прошествии нескольких лет, когда стрелец и казак встретились в Ельце, была организована очная ставка, в ходе которой выясняли подробности бегства Дарьи и размер похищенного ею имущества [4, с. 188, 189]. Другой инцидент произошел между ливенцами Иваном, Новиком и Варнавой и казачьим головой И. Михневым. Челобитчики жаловались, что голова «всяким воровством ворует» и забрал очень много их имущества, необходимого для исправной елецкой службы. Поскольку обращение к ливенскому казачьему голове Д. Яковлеву не дало результатов, казаки составили список похищенных вещей и живности и обратились с ним к государю. Свое имущество ливенцы оценили в 67 рублей, надеясь на положительный результат [4, с. 175, 176].
Тульский сведенец, елецкий пушкарь А. Понеев жаловался, что голова И. Михнов и воевода П. Вельяминов, несмотря на его плохое материальное состояние, записали на елецкую службу, в то время, как «прожиточным» пушкарям удалось откупиться от них. В ходе разбирательства было решено Понеева вернуть к месту прежней службы, а из Тулы направить «лучшего, прожиточного» пушкаря Е. Ротова [4, с. 116, 128].
Включение в состав елецких служилых людей донских казаков было важным шагом на пути укрепления боеспособности крепости. Слобода донских казаков располагалась обособленно от других, на правом берегу реки Сосны. Командование казаками осуществлялось атаманами М. А. Шлыком и Р. Дробышевым (Клушин) [4, с. 126]. Многие из казаков сами просились на правительственную службу. Так, донской казак А. К. Спицын, раненый во время государевой службы на «Поле» и побывавший «без откупа и мены» в турецком плену, просил о назначении дальнейшего места службы, чтобы он мог поправить своё материальное положение. Его направили в Елец, где он наравне со всеми должен был начать строительство острога и жилого двора [4, с. 41, 42].
Таким образом, рассмотрев небольшой срез жизни елецких служилых людей «по прибору» через призму хозяйственно-бытовых отношений, можно сказать, что первые годы строительства и функционирования крепости были сопряжены с решением ряда проблем, раскрывающих особенности социальных лифтов, позволивших крестьянам совершить переход из одной социальной среды в другую. «Новоприборные» служилые люди проявили себя как активные участники жизни крепости. Они вместе с остатками «посошных» людей были привлечены местными властями к строительству укреплений и острога, что дало им право считать себя частью служилого гарнизона и просить царской милости и помощи. Множество челобитных и грамот между помещиками и служилыми людьми ярко иллюстрирует особенности хозяйственной и бытовой жизни, раскрывающих казаков и стрельцов как крепких хозяйственников, имевших в собственности все необходимое для жизни на новом месте. Бытовые картины позволили освятить особенности формирования социальных связей между служилыми людьми и проследить возможное развитие взаимоотношений, как между отдельными индивидами, так и целыми служилыми группами.
Список литературы
1. Алферова Г. В. Русские города XVI-XVII вв. М.: Стройиздат, 1989. 216 с.
2. Бобровский П. О. Переход России к регулярной армии. СПб.: Типография В. С. Балашева, 1885. 217 с.
3. Воробьев В. М. «Конность, людность, оружность и сбруйность» служилых городов при первых Ромновых // Дом Романовых в истории России. Сб. статей. СПб.: Изд-во СПб ун-та, 1995. С. 93-108.
4. Глазьев В. Н., Новосельцев А. В., Тропин Н. А. Российская крепость на южных рубежах. Документы о строительстве Ельца и заселении окрестностей в 1592-1594 гг. Елец: Изд-во ЕГУ им. И. А. Бунина, 2001. 274 с.
5. Загоровский В. П. История вхождения Центрального Черноземья в состав Российского государства в XVI в. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1991. 272 с.
6. Ключевский В. О. История сословий в России: Полный курс лекций. Минск: Харвест, 2004. 208 с.
7. Ляпин Д. А. История Елецкого уезда в конце XVI-XVII вв. Тула: Гриф и К, 2011. 208 с.
8. Мацук М. А. Фискальная политика Русского государства и будущие государственные крестьяне Коми края, Севера и Юга России: общее и особенное (XVII в.). Сыктывкар: Ин-т яз., лит. и истории, 2007. 216 с.
9. Папков А. И. Порубежье Российского царства и украинских земель Речи Поспо-литой (конец XVI-первая половина XVII в.). Белгород: Константа, 2004. 352 с.
10. Чернов А. В. Вооруженные силы Русского государства в XV-XVII в. М.: Воениздат, 1954. 224 с.